Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы
Он в испуге садится в постели.
Швиттер. Она. Девушка по вызову.
Ольга. Вольфганг…
Швиттер. Не везет…
Августа наблюдает за ней.
Ольга. Ты жив…
Швиттер. Возможно.
Ольга (тихо). Ты живой…
Швиттер. Знаю, это становится неудобно.
Ольга, заметив Августу, закрывает дверь и прислоняется к ней.
Ольга. За дверью… священник…
Швиттер. Его послала старшая сестра.
Ольга. Он мертвый.
Швиттер. Паралич сердца.
Ольга. А ты жив…
Швиттер. В третий раз ты упрекаешь меня.
Ольга. В больнице я закрыла тебе глаза.
Швиттер. Весьма любезно.
Ольга. Сложила тебе руки на груди.
Швиттер. Мило.
Ольга. Привела в порядок цветы и венки.
Швиттер. Очнувшись, я осмотрел композицию.
Ольга. На прощание поцеловала тебя.
Швиттер. Приятно слышать.
Молчание.
Ольга. И что же теперь?
Швиттер. Извольте радоваться.
Она нерешительно идет к нему.
Ольга. Прости, что я только сейчас… Я… Я упала в обморок, когда вернулась в больницу, а ты вдруг больше не…
Швиттер. Представляю себе.
Ольга. Профессор Шлаттер не понимает, как это могло случиться.
Швиттер. Естественно. Я должен был лежать на секционном столе.
Ольга бросается ему на грудь, рыдает.
Вот еще.
Ольга. Ну, теперь все наладится.
Швиттер. Опять все начинается сначала.
Ольга. Я остаюсь с тобой.
Швиттер. Уважаемая Ольга. Целый год я то и дело лежу при смерти. Целый год меня то и дело спасают в последний момент. Хватит, надоело. Я скрылся от этой шайки медицинских тупиц. Хочу наконец спокойно умереть, без термометра во рту, без какого-либо аппарата, подключенного ко мне, без столпившихся вокруг меня людей. А посему уходи! Мы давно распрощались друг с другом, прощались десятки раз, и это уже становится смешно! Прошу тебя, образумься, испарись! Прощай! (Натягивает простыню себе на голову.)
Мухайм поднимается.
Мухайм. Я пойду. (Кланяется Ольге.) Мухайм. Великий Мухайм.
Ольга встает.
Я мог бы его убить. (Идет к двери.) Но умирающий — это для меня священно. (Уходит.)
Молчание. Швиттер сдергивает простыню с лица.
Швиттер (злобно). Ты еще здесь.
Ольга. Я твоя жена.
Швиттер. Моя вдова. (Садится.) До чего ж мне надоели эти церемонии. Подними шторы!
Она поднимает шторы. В мастерской снова яркий солнечный свет.
Открой окно!
Она открывает.
Ботинки пастора! (Встает с кровати, хватает стоящие на полу ботинки пастора и убирает со стола его шляпу.)
Его шляпа! (Выбрасывает ботинки и шляпу за дверь и с грохотом ее закрывает.) Погаси эти проклятые свечи!
Она гасит.
В этой лицемерно-кадильной атмосфере я еще, глядишь, и выздоровею! Мне нужно солнце, чтобы умереть. Я должен задохнуться в его пекле. Выгореть. Дотла. Во мне еще слишком много жизни. (Хочет сесть в кресло, видит свои ботинки.) Мои ботинки. Они мне больше не нужны! (Бросает их за ширму, садится в кресло.)
Близнецы начинают пищать.
Смешно. Все время приземляюсь в это кресло. (Хочет выпить.) Пусто. (Ставит бутылку обратно на стол.) Августа!
В дверях появляется Августа.
Августа. Да, господин Швиттер?
Швиттер. Близнецы разорались. Гопля!
Августа. Сию минуту, господин Швиттер. (Выносит из-за ширмы бельевую корзину с близнецами.)
По лестнице поднялся Глаузер.
Глаузер. Господин лауреат Нобелевской премии, картины горят.
Августа. Тише, Ирма, тише, Рита… (Останавливается в дверях.) Может, и пеленки…
Швиттер. Ступайте! Коньяку! Еще бутылку!
Августа. Слушаюсь, господин Швиттер. (Исчезает, Глаузер тоже.)
Ольга. Шубу дать?
Швиттер. Не надо.
Ольга. Боли еще есть?
Швиттер. Нет.
Ольга. Это был дурной сон. Мне не надо было верить врачам.
Швиттер. А что еще оставалось?
Ольга. Они сказали мне еще год назад, что ты не выживешь.
Швиттер. Между прочим, я и сам догадался об этом.
Ольга. Твоему сыну они тоже сообщили, а тот разболтал всем девкам в барах. Везде судачили о твоей смерти, хотя ты еще не потерял надежды. Со мной разговаривали так, будто ты уже умер… Обращались как со шлюхой…
Швиттер. Ты же такой и была.
Молчание.
Твоя проклятая покорность меня доконает.
Ольга. Прости!
Швиттер. Я не надеюсь, что из ложного уважения ко мне ты не вняла просьбе какого-либо моего приятеля.
Ольга. Я не внимала ничьим просьбам.
Швиттер. Твой долг был не в том, чтобы сохранять мне верность. Твой долг — говорить мне правду.
Ольга. Я боялась.
В отчаянии она падает перед ним на колени, он обнимает ее.
Швиттер. Я тоже боялся. Это подлый страх. Я не знал правды, из-за страха не хотел ее узнать, иначе догадался бы, а теперь я знаю правду, ее больше не скроешь, мое тело смердит.
Ольга. Я не могла тебе помочь. Видела, как ты слабеешь. Видела, как тебя мучают врачи. Я не могла вмешаться, была словно парализована. Просто все шло своим чередом. Когда утром я стояла у твоей постели и пастор читал молитву, а профессор послушал тебя и сказал, что ты умер, я даже не заплакала. Я набралась мужества, потому что ты вел себя мужественно… Но ты вновь ожил…
Швиттер. Теперь еще ты будешь городить эту чепуху! (Отталкивает ее от себя.)
Ольга (тихо). Если я тебя еще раз потеряю, то не смогу больше жить.
В дверях появляется запыхавшаяся Августа.
Августа. Коньяк, господин Швиттер.
Швиттер. Давно пора.
Ольга поднимается.
Августа. Пожалуйста, господин Швиттер.
Швиттер. Налей!
Августа. Может, принести вам чистый бокал…
Швиттер. Чепуха.
Августа. Как вам угодно, господин Швиттер.
Швиттер. До краев.
Августа. Слушаюсь, господин Швиттер.
Швиттер. Теперь проваливай! Гопля!
Августа. Слушаюсь, господин Швиттер. (Исчезает.)
Швиттер. Единственное создание, которое я еще терплю. (Пьет.) Уйдешь ты, в конце концов!
Ольга. Я останусь.
Швиттер. Ты мне надоела. (Пьет.)
Ольга. Пожалуйста, не пей так много!
Швиттер. Наплясавшись, полезно налакаться.
В дверях появляется майор Армии спасения Фридли в униформе и пристально смотрит на Швиттера.
Майор Фридли. Он жив! Он жив! (Начинает петь.)
Утреннее сияние вечности,Свет несотворенного светила.
Швиттер. Перестаньте! Что это вам взбрело!
Майор Фридли. Живой! Живой! Живой! (Исчезает.)
Швиттер. Сумасшедший.
Ольга. Поедем домой. (Берет шубу Швиттера.) Ужасная больница, эта неприятная мастерская, мертвый пастор… прошу тебя, поедем домой.
Швиттер. Умереть я хочу здесь.
Ольга. Ты не должен умереть. Не знаю, что случилось, но ты будешь жить.
Швиттер. Жизнь мне опротивела. (Поднимается.) Я был беззащитным существом, когда начал писать. В голове — ничего, кроме замыслов, я пьянствовал и плевал на общество. Потом пришел успех, премии, чествования, деньги и роскошь. Мои манеры улучшались. Я полировал ногти и шлифовал свой стиль. Если моя первая жена отдалась портному, чтобы тот сшил мне синий костюм, то две следующие отдавались только литературе, организуя мне почет и придворных, пока я из кожи лез, чтобы окончательно стать классиком. Нобелевская премия добила меня. Но писатель, которого современное общество прижимает к сердцу, будет продажным всегда. Вот почему я подцепил тебя. Со злости. (Прижимает Ольгу к себе.) Со злости на себя, на весь мир. Старому человеку захотелось еще раз побунтовать. А ты чертовски хорошо знала свое дело. На несколько недель ты подновила меня — это было прекрасно! — но затем я угодил на носилки, и все рухнуло. (Он отталкивает Ольгу на кровать.) Собирай-ка свои вещи. Ты научилась самой честной профессии из всех, что есть на свете, ты была самой красивой и самой умелой в городе «девушкой по вызову». Вернись к своему ремеслу, сделай одолжение! (Он бросается на нее.) Благодаря нашему браку ты стала знаменитой, твоя фотография печаталась во всех газетах, а снимки, где ты обнаженная, ходят по стране, цена на тебя неизмеримо выросла. Ты — дар, который я завещаю обществу. Цезарь жертвовал свои сады, я — девку!
