Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

— Дави его!

— Делай!

Псов растаскивают. Клыки, пена, ярость.

И тут Лелик выскальзывает из хвата проводника и бросается в горло Джеку.

Всеобщий вопль и негодование.

Оттащить Лелика невозможно.

Когда проводник его, наконец, оттаскивает — Джек уже мертв.

Бледный в смокинге медленно поворачивается вместе с креслом к первому главарю. Смотрит страшными ледяными глазами.

Двое телохранителей за спиной первого главаря медленно-медленно передвигают правые руки к левым подмышкам.

То же делают телохранители бледного.

Люди двух группировок очень тихо, не делая резких движений, поворачиваются друг к другу. Между двумя группами образуется полоса пустого пространства.

Поединок взглядов главарей.

Бледный: — Косяк. Он выпустил его.

Первый: — Твой сам его задержал.

Бледный: — Он выпустил специально.

Первый: — Он вырвался.

Один в толпе незаметно снимает пистолет с предохранителя.

Как бы в ответ в другой толпе щелкает затвор.

Первый главарь: — Ну?

Бледный — медленно роняет: — Пусть решит судья.

Первый: — Все на месте.

И кивает.[2]

Между двух групп блестящих машин проезжает и останавливается у двери ангара «жигуль»-пикап неброского серо-бежевого цвета.

Камуфляжник с автоматом почтительно распахивает переднюю правую дверцу.

Тем временем водитель достает сзади кресло-коляску и подкатывает к открытой дверце вплотную, придерживая.

С сидения машины передвигает на руках свое тело в кресло старик в аккуратном костюме.

Водитель везет его в дверь, предупредительно распахнутую вторым охранником.

По проходу меж двух группировок шофер везет старика к рингу.

Поспешно придвигают трапик типа гимнастического трамплина, и снимают канат, чтоб он мог въехать свободно.

На ринге старик молча смотрит на мертвую и живую собак, на проводников. Делает жест сжульничавшему проводнику подойти, показывает ему протянуть правую руку. Достает из кармана белый носовой платок, встряхивает, разворачивая, тщательно вытирает руку проводника, нюхает.

Показывает жестом подвести ему собаку, протирает платком холку, смотрит внимательно.

— Чем мыл? — спрашивает старик. Проводник молчит.

Старик протягивает руку в сторону одного из окруживших их людей. Тот молча вкладывает в нее пистолет.

Напряженная тишина. Проводник белеет.

— Жаль, — говорит старик, глядя ему в глаза, и поджимает губы.

Поднимает пистолет и стреляет псу в ухо.

У проводника лицо покойника.

Тишина. Все смотрят.

Старик протягивает пистолет обратно — учтиво, рукоятью вперед.

Его увозят по проходу.

Проводник опускается на колени и с величайшей скорбью гладит убитого пса.

Все молча, не глядя друг на друга, тянутся к выходу…

Офис главаря. Это бывший КДП (контрольно-диспетчерский пункт) на том же аэродроме — закругленное остекленное помещение на вышке. Остатки пульта и приборов соседствуют с дорогой мебелью и дорогими бутылками.

— Кто он такой?! — орет главарь.

— Закон, — поясняет советник, пожимая плечами.

Начохраны, в камуфляже на фирменную майку, зло сплевывает.

— Какой закон?! — орет главарь, протягивая руку со стаканом, не глядя, — ему наливают. Глотает и запускает недопитым стаканом в пульт — разбивается стекло.

— Ты где живешь?! У тебя какой год на дворе?! Посмотри в окно! — Главарь хватает бутылку, запускает в окно и повелительно указывает советнику на дыру: — Что ты там видишь? Ну!!

Советник встает, угрюмо смотрит наружу: те же самолеты на аэродроме, вдали — московский пейзаж.

— Видишь Закон? — с угрозой спрашивает главарь. — Покажи мне! Им покажи! Покажи всем, пусть все увидят Закон!

Сев, закуривает; не в силах сдержаться, зло сплевывает сигарету. Из ящика стола выхватывает ТТ и стучит им об стол:

— Вот Закон! 7,62!

Из того же ящика хватает пачку баксов, швыряет в советника:

— Вот Закон!

Советник спокойно поднимает деньги и кидает обратно:

— Да у тебя на псарне еще тридцать, — пытается успокоить.

— Я не президент, в теннис не играю! — ярится главарь.

— Ладно, че ты, все равно мы будем выигрывать, — урезонивает и начохраны.

На стене — фотография питбуля с медалями на ошейнике.

— Ты че — не понимаешь? — крутит главарь пальцем у виска. — Он же нас опустил. Проглотим это — на нас завтра же наезжать начнут. Задавлю гниду!

— Не спори косяк, — хмурится советник.

— Что? — кривит рот главарь. — Кто за ним стоит? Узнать точно!

— Никто, — хмыкает советник.

— Что значит? — не понимает главарь.

— Держит город авторитетом, — говорит начохраны.

— Я сам здесь авторитет пока еще, — говорит главарь. — Ну так? Бабки? Фирмы? Стволы?

— Он — смотрящий, — отвечает советник. — Судья. Без него нельзя.

— Да? Кто сказал? — Главарь.

— Иначе завтра такое будет… — Начохраны.

— Какое? — опасно интересуется главарь. — «Такое» уже сейчас. Вот оно, — обводит рукой по сторонам, — завтра. Да я его… распылю!..[3]

Старик лежит голый на столе — тело в татуировках: вор в законе. Кругом цветы — не то морг, не то оранжерея. Глаза закрыты.

Над ним возникает рука с иглой — и вонзает эту иглу буквально в сердце.

Еще одну иглу, и еще.

Это японец в кимоно, иглотерапевт, проводит сеанс.

— Попали б вы в мои руки раньше, — без акцента говорит он.

— Никто не знает, в чьи руки попадет завтра, — говорит старик.

— …я б вас давно на ноги поставил.

— Сидеть на заднице имеет свои преимущества. — Старик.

Звонит телефон. Японец берет трубку:

— …Вообще у меня расписание. … Сейчас занят, сеанс. … Хорошо, жду через полчаса.

Вонзает еще иглу.

— Кто звонил? — Старик.

— Записаться хотят. — Японец.

— А по телефону нельзя?

— Познакомиться хотят.

Старик молчит — уже с открытыми глазами.

— На сегодня хватит, — говорит он.

— Прерывать вредно! — не соглашается японец.

— Одеваться, — командует старик.

Входит его водитель, здоровенный парняга, снимает с вешалки меж цветов его сорочку.

Японец, осуждающе вздыхая, вынимает иглы.

Уже одетый, сидя в кресле, старик дает японцу сто баксов.

— Много, — ласково отказывается тот.

Старик не реагирует на его слова — что вообще в его манере.

Водитель увозит его мимо цветов; японец провожает.

— Езжай-ка на недельку отдохнуть, — говорит ему старик. — Прямо сейчас. Вид у тебя усталый.

В лифте старик говорит водителю:

— Поймай мне частника. Вывезешь через двор. Сам езжай домой. Машину оставь внизу. Зажги свет на кухне и жди меня.

Водитель невозмутимо, привычно кивает.

— Телефон мне оставь. — Старик принимает у него радиотелефон.

Двор. Сумерки. Водитель внимательно осматривает машину. С фонариком обследует днище.

Из кармана достает шпагат, надевает петлю на ручку водительской дверцы и, отойдя, открывает дверцу, дергая за конец шпагата.

Смотрит с фонариком под сиденьем и приборной доской.

Открывает капот, смотрит с фонариком двигатель.

За шпагат открывает и правую дверцу.

Смотрит под правым сиденьем, осторожно кусачками перекусывает проводки. Утирает пот. Вынимает мину.

Кладет ее подальше на асфальт. Хмыкает.

И облегченно лихо уезжает.

За углом — ремонт дома: кран, канава, барьеры ограждения.

Водитель притормаживает.

С башенного крана — стремительно раскручивается блок стрелы — на тросе стремится вниз чугунная баба: и вдребезги разносит крышу машины.

Главарь в своем офисе-вышке орет на исполнителей (крепыш в кожане и стройняга в кашемировом пальто):

— Козлы! Жмурики! Дармоеды… — Вкрадчиво спрашивает: — Вы знаете, что вы упустили? Вы жизнь свою упустили.

Трет ладонями лицо:

— Или он — или мы. Назад хода нет. — Орет: — Искать!! Под землей!!

Старик в едущей машине говорит шоферу:

— Шестьдесят ровно держи. Езжай по левому ряду.

— Ох что-то связался я с вами, — говорит шофер, выполняя.

— Мало — добавлю.

Старик наблюдает в окно: его машины под домом нет, окна в квартире все темны. Едут дальше.

А из темного окна его квартиры двое вооруженных людей следят за улицей, не обращая внимания на проезжающую машину.

В своей оранжерее среди цветов японец в кимоно подвешен на вешалку за косу.