Память осени - Александр Григорьевич Звягинцев
Максим смотрит на Неволина. Тот пожимает плечами.
Неволин. Во всяком случае, она ничего не забыла. Она не просто так назвала меня спасателем… А чтобы известить – она все помнит.
Максим (недоуменно). Думаешь? Ну и пусть помнит! Куда мне жениться? Если Светка ребенка ждет!
Гланька (с усмешкой). Ой-ой-ой!
Максим. У нее справка есть!
Гланька (издевательски). Ну, справку я тебе любую сейчас сделаю…
Неволин (неожиданно серьезно). Одно понятно – она пришла по твою душу.
Максим (искренне). Зачем?
Неволин (задумчиво). Кто ее знает… Я в петлю не лазил… Так что не знаю, что после этого с человеком бывает.
Гланька (хохочет). Ошиблась девушка. Промахнулась. Души-то у нас никакой уже нет, да, дядя Максим? У нас там выемка, пустое место…
Максим тяжело молчит, погруженный в какие-то свои мысли.
Входит Клава. Устало садится на пустой стул. Сидит, погруженная в свои мысли. Вдруг дверца шкафа распахивается со скрипом, и Клава видит бюст… Клава какое-то время молча смотрит на него.
Клава (с досадой). И чего они его прячут все? Не нравится? Или стесняются? Нашли чего стесняться! Поставили бы прямо перед домом, как памятник, глядишь, сегодня и не выгоняли бы…
Входит Виктор.
Виктор (удивлено). Клава, ты, что ли? Прощаться пришла?.. Как живешь-то? Что-то мы с тобой давно не виделись…
Клава (жестко). Жизнь моя как у всех – сегодня здесь, а завтра на помойке.
Виктор (он все еще расслабленно благодушен после выпитого). Тебя-то уж точно никто не тронет. Без тебя и поселок этот представить нельзя. Ты же здесь как домовая… Всегда была, всегда будешь.
Клава (устало). Ну да… Давно ты тут не был, ничего не видишь, ничего не знаешь. А тут все перевернулось…
Виктор не слушает ее, он вдруг погрузился в воспоминания.
Виктор (игриво). А дочь твоя как?.. Девушка Юля? Моя первая настоящая любовь! Какая может быть только в юности. Среди лесов, полей, под трели соловья!.. Прозрачными ночами… Все было именно тут. Господи, сколько же лет прошло уже!.. Помнишь, как ты нас с ней гоняла?
Клава (твёрдо). Память пока не отшибло.
Виктор (немного рассеянно). Все пальцем грозила: «Учти, Виктор, я не погляжу, что я тебя еще с таких вот лет помню… Дочку позорить никому не дам! Кого хошь за нее разорву!» А у нас с ней ничего такого и не было… Только целовались у родника среди тучи комаров… Её они, кстати, совсем не кусали. Лягушки еще орали, как оглашенные… Когда это было!
Клава (решительно). Грозилась и правильно делала. Потому что ничего у вас с ней быть не могло. Кто был ты, а кто она? А ты совсем ополоумел тогда, знать ничего не хотел…
Виктор (благодушно). Зря ты тогда меня боялась, она меня быстро отшила. Надоел… Я же для нее сопляк был, а вокруг нее столько взрослых мужиков с деньгами крутилось, а тут я с потными ручонками… Эх, разбили вы мне с дочкой своей сердце тогда…
Клава (безапелляционно). Значит, надо было.
Виктор. Может быть, и надо, может быть… И как она сейчас? Она же вроде бы куда-то уезжала? Потом вернулась…
Клава (озлобленно). Да как… Живет… А лучше бы не жила…
Входит Вера Александровна.
Вера Александровна (удивленно). Клава, вы про кого этого так?
Клава (с тихой ненавистью). Про Юльку, дочь мою, а то про кого же… Про нее, паскуду…
Виктор. Погоди, Клав! Ты что несешь? Ты понимаешь, что ты говоришь?
Клава (уверенно). В том-то и дело, что понимаю. Спилась она… Насовсем. На человека уже и не похожа… Про другое и не говорю… Она тут по рукам у последних забулдыг ходит. А последнее время со строителями связалась… Этими, как их, гастарбайтерами… Их же сюда теперь все больше завозят и завозят… Они же тут без баб живут, а мужики здоровые, вот она к ним и ходит, зарабатывает на бутылку…
Вера Александровна (возмущенно). Но желать смерти!.. Дочери…
Клава (очень искренне). А что же мне – внучке смерти желать? Она ж уморит ее – или нарочно, или ненароком. Родила, я уже и не надеялась… Беременная была, я места себе не находила – все боялась, что у нее больная или урод родится. А родилась нормальная. Это же счастье какое, что не урод! Девочка такая хорошая, светленькая… А эта… Только месяц, может, и не пила… А потом – то накормить забудет, то на морозе оставит, а сама бегает, похмелиться ищет… Вином поить начала, чтобы девчонка не плакала…
Вера Александровна (с большим удивлением). Ребенка – вином?
Клава (вздыхая). А больше у нее ничего нет. А теперь еще под забором шприцы стала находить… Пусть уж лучше помрет. Господи, что же с человеком делается! Вы же помните, какая она в детстве была – как ангелочек, светилась вся… А теперь? Разве в ней от ребенка хоть что-нибудь осталось? Откуда она такая стала? Почему? Смотрю на нее и одного понять не могу: откуда она такая стала? Когда ее подменили? Ну, не мог тот ребенок такой паскудой стать, не мог!.. Вы же помните, какой она девочкой была? Светилась вся!..
Вера Александровна (сочувственно). Погодите, Клава, погодите! Я не могу это слышать!.. Ее надо лечить, у наших знакомых есть хороший специалист, я поговорю…
Клава (отрешенно). Не будет она больше человеком. Не осталось в ней ничего. Нечего там лечить. Только керосином…
Вера Александровна (очень удивленно). А разве керосин помогает?
Клава (после дьявольской паузы). А как же! Еще как! Облить керосином да поджечь – все как рукой снимет.
Вера Александровна (с трудом справляясь с шоком). Виктор! Я не могу…
Виктор (назидательно). Клава, ты это брось.
Клава (обреченно). Я бы бросила, только… Тут все просто. Или она, или внучка. Ее жизнь уже не поправишь, а внучка еще может пожить по-человечески, если ее от матери спасти. Счет-то совсем простой…
Виктор (в ярости). Да выкинь ты это из головы, слышишь! Считает она! Обеих спасать надо, пронимаешь, обеих!
Клава (спокойно). Обеих не спасу.
Виктор. Клава!
Клава. Да не ори ты так, Виктор. Ором не поможешь, тут уже другие расклады пошли. Давайте прощаться – мне идти надо, а то внучка проснулась уже, наверное. Я же ее у соседки оставила, этой-то нет… Опять у строителей, наверное…
Виктор. Клава, обещай мне…
Клава (отмахиваясь). Чего? Ничего я тебе обещать не могу и не буду. Нечего мне тебе обещать… (Неожиданно). А у вас хороший дом был. Этим, которые на ваше место лезут, счастья тут не будет… (Обращаясь к бюсту). Ну, прощай, Николай Николаевич! По-разному тут о тебе вспоминают, ну да на всех не угодишь. А я
