Разговор с писателем Захаром Прилепиным, или Как вернуть на Украину мир и колбасу по 2.20 - Виктор Павлович Романов
Лидия. КогдА, когдА? В отпуске. Когда после поездки по Западной Украине и отдыха под Одессой и под Скадовском ты завез нас к ним в гости. Помнишь?
Юрий Павлович. Западную Украину я помню: Хуст, Мукачево, Рахов. Где-то там мы с маленьким Никитой карабкались на гору в замок Поганой девы. Он наверное не помнит, маленький был. Никита, ты помнишь замок Поганой девы?
Никита. (Из своей комнаты.) Конечно, помню.
Юрий Павлович. Надо же. Так что там, ты говоришь, было на даче?
Лидия. Было то, что тетя Вера тогда на даче загрузила тебе полный багажник грушами. Я видела дядькино недовольное лицо и как он ей доказывал, что эти груши не зрелые и должны еще повисеть. И тебя останавливала. Но твоей же жадности нет предела.
Юрий Павлович. Ну как я мог остановить тетю, она же для детей старалась, своих же у них не было. Помнишь, как наши ребята им понравились?
Лидия. Еще бы не помнить. Какая мать это забудет, когда родной дядя искренне говорит ей какие дети у нее воспитанные: никуда не лезут, ничего сами не рвут, не хватают.
Юрий Павлович. Да, но в саду дядя был не прав. Он рассуждал, как рассуждает каждый «правильный» садовод. «Снимать надо то, что созрело». Он рассуждал, глядя со своей колокольни. Ему так удобнее. Он так привык. Он нагружал каждый день два детских ведерка и нес домой, раздавая по дороге соседям и знакомым, кто попадался. Если бы тетя Вера его тогда послушала, то мы привезли бы на свой Кольский полуостров не груши, а кашу из них. А так за три тысячи километров дороги почти ни одна груша не испортилась. Мы их потом недели три ели. Правда, задние брызговики у нашей «Лады» стерлись наполовину, но это мелочи. А помнишь, как мы тогда здорово отдохнули под Скадовском?
Лидия. Помню, конечно. Это прямо заповедник для отдыха с детьми. Этот мелкий и теплый лиман.
Юрий Павлович. Не ты одна это оценила. Помнишь семью из Киева, которая отдыхала рядом?
Лидия. Захотела бы забыть, да не смогла. Такая странная парочка. Он красивый, стройный, интеллигентный, а она жирная, страшная, беспардонная, как торговка. Как он мог на такой жениться?
Юрий Павлович. Почему, «как торговка»? Она и есть торговка. Это и по ее разговору видно: помнишь, как она про одного знакомого сказала, что он такой «обезжиренный-обезжиренный», а про другого, что тот «вообще уцененный». А бензин, ты помнишь, тогда были в продаже талоны на бензин? Так она хвасталась, что каждый год набирает талонов на бензин на дорогу от Киева до Скадовска и обратно. А он кинорежиссер-документалист. Был какой-то несчастный случай у него на студии. Его чуть не посадили, а выкупил его ее папа с условием, что он женится на ней. Вот и весь секрет.
Лидия. А как она самогон хлещет. У нее была в заначке трехлитровая бутыль. Она меня раз зазвала к себе в палатку. Говорит: «Пусть мужики горилкой травятся, а мы с тобой давай по стаканчику самогоночки для аппетита выпьем». Я свою рюмку вылила незаметно, так она увидела и чуть меня не убила. Больше пить с нею не звала.
Юрий Павлович. А ты тоже хороша, торгашку хотела перехитрить. Да это она тебя сто раз перехитрит. И недовесит, и недодаст, а за тобой все, что ей надо увидит.
Лидия. Да, я чего-то тогда дала маху.
Юрий Павлович. (мечтательно). Лима-а-н. Я прямо ощущаю и вижу, как бычки хватают своими мягкими губами меня за пальцы ног. Ты помнишь, я после этой поездки купил себе ружье для подводной охоты?
Лидия. (с досадой). Да помню я это чертово ружье.
Юрий Павлович. Почему чертово?
Лидия. Да потому, что ты с этим ружьем на следующий год под Джубгой так перекупался, что оглох на оба уха, как пень. Господи, как я тогда с тобой намучилась, больше, чем с детьми. Сколько насиделись в очередях в поликлинике в Туапсе, вместо того, чтобы отдыхать с детьми на пляже.
Юрий Павлович. Ну, не зря же говорят: «Охота пуще неволи». Но зато какая хорошая там на наше счастье докторша оказалась из Москвы, я к ней и сейчас обращаюсь с ушами, когда надо.
Лидия. Ну ладно, Бог с ними с твоими ушами, что же там все-таки с тетиной дачей-то стряслось?
Юрий Павлович. Да история старая. Странно, что я тебе про нее не рассказывал. Был там на краю города пустырь в километре от их дома. Голые камни с видом на каменный карьер возле Днепра. Нашлись энтузиасты, которые решили на этих камнях создать садовое товарищество. Тетя Вера с дядей были в первых рядах. Они на свою зарплату накупили и привезли на эти выделенные им 6 соток каменной пустыни несколько самосвалов с черноземом. Посадили виноград, груши, персики, абрикосы. Построили домик. Ну ты же видела этот рай на земле.
Лидия. Да. Это действительно был райский сад.
Юрий Павлович. Вот в том-то и дело, что был. До поры, до времени.
Лидия. И что случилось?
Юрий Павлович. Ничего нового. Все старо, как мир. Обыкновенная человеческая зависть. Возле их участка оставался бесхозный кусок пустыря в 3 сотки. Его купила одна семейная пара, такие общественники. Заниматься им этой пустыней так, как тетя Вера, не захотелось. Тогда эта пара стала выдвигать инициативу отдать все участки безвозмездно местному Дому пионеров.
Лидия. Ничего себе.
Юрий Павлович. А что, чужое-то не жалко раздавать. Дальше больше. Инициатива этой пары не прошла, но сама пара распалась, а новая супруга соседа оказалась любительницей наводить справедливость, как она ее сама понимает. Она заявила мужу, что не справедливо иметь 3 сотки, когда у соседей 6. Надо поделить поровну. Они просто нагло взяли и оттяпали треть участка у тети вместе с дорогой и поставили забор.
Лидия. А что руководитель садового товарищества?
Юрий Павлович. А он узаконил новые границы участка соседям, они его подкупили. Тетя уже который год пишет во все инстанции. Дядя, собственно, и умер от этой нервотрепки. Сердце не выдержало. Тяжело как-то это все.
Лидия. Да, какое сердце это выдержит. Для стариков эта дача была всем. Главным занятием в жизни на пенсии. Как-то еще сама тетя Вера держится. Ну не переживай так. Видно для нее эти воспоминания еще намного тяжелее, чем для тебя.
Юрий Павлович. Да. Ты права.
Никита. (Выходит из своей комнаты с газетой в руках.) Пап, помнишь, ты
