Записка госпоже Нерукавиной - Игорь Николаевич Крончуков
– А что делать?! Мы уже не такие как раньше.
– А надо вспомнить, тряхнуть стариной.
Твардовский был хороший актер и заговаривать зубы умел:
– Так вот, – вдруг он сменил тон с романтики на злобу, – У меня к тебе предложение, посетить такое местечко развлечений. Нет, не балы, ни пиры, а такое как… бордель, в обществе развратных девиц.
Пока он все это говорил, Нерукавин был как хамелеон, то бледнел, то краснел, то щурил, то округлил глаза:
– Да что ты Андрей?! Ну и шутник же ты, мой друг.
– Ну а кто сказал, что я шучу? Ну же, давай.
– Ну пойми, что скажут люди?! Пойми.
– Женушка тебе изменила, так чего тебе эти люди… Да и в такое время суток, горожане не ходят по таким местам. Там такие же, как мы с тобой, давай веселиться.
– Ну и когда ехать тогда? Скажи.
– Сейчас! – торжественно воскликнул Твардовский.
– Сейчас? – в недоумении промямлил Нерукавин.
– Ну же, во дворе ждет мой слуга.
Нерукавин ходил по углам, не зная, что делать, что ответить и в итоге надел на себя пальто и направились оба к карете. Выходя из дома, Твардовский и Макрат переглянулись, абсолютно одинаковым зловещим взглядом. Нерукавин грустил в дороге, ничего не говорил.
– Все будет хорошо! – уверял Твардовский. – Тебе понравится, да я знаю, ты не бы еще в таких местах, но ты узнаешь нет ничего прекрасней борделя.
– Доезжаем. – крикнул Макрат с кареты.
Макрат высадил Твардовского и Нерукавина, а сам направился назад. На улицу уже легли сумерки, было уже половина десятого.
Нерукавина бродила по дому, не зная, что делать. В голову лезли непонятные мысли: «Где же муж мой, где же он?» и с этими мыслями решила прилечь, долго ворочась под одеялом, не могла уснуть. Наконец решила почитать книжку, но открыв ее, в дверь постучали.
– Войдите. – сказала умиротворенно она.
В дверь вошла служанка и сказала:
– Вот. Это Вам. – отдав записку госпоже Нерукавиной вышла. Нерукавина быстро разорвала конверт и начала читать.
«То, что Вы будете читать далее – истинная правда. И дочитайте до конца, это в Ваших же интересах. Дорогая, Елизавета Петровна, Вы живете искренне, веря мужу, но Вас жестоко обманывают, доказательства есть, в полночь Вас будет ждать карета, проявите инициативу. Ваш Друг…»
Нерукавина бросила записку, уткнувшись лицом в подушку громко заплакала, а на улице кучер кричал на Макрата, проезжающего мимо дома:
– Ишь ты бороду наклеил, будто я и не узнаю. – удаляясь важною походкой назад.
7
На тот случай, если Нерукавина не поедет, не был придуман план, так что можно было надеяться лишь на этот. Госпожа не хотела ехать, доверяя мужу, но странно было то, что его не было дома. Полночь прогремела, и взглянув в окно, она увидела карету. И чтобы не узнали Макрата, он нацепил на себя бороду. Нерукавина вышла с походкой полной решимости. И только начала говорит, Макрат прервал:
– My task is to bring you to your husband, Please sit down. – и действительно, она не знала английского языка и что бы она не говорила, Макрат отвечал на все: «Yes-yes. Go! ». Макрат и сам не владел английским, раскидывая пару фраз и госпоже приходилось дуться на этого индивидуума.
За пять кварталов, в большом здании, так называемый бордель, при входе стояли две громилы, не подпуская без должного вида добрый люд. Далее вел коридор и большой зал, где встречал господин, сразу приветствуя или спрашивая: «В первый ли раз?», гармонично звучали соответствующие звуки, аура пронизывала весь этот дом. Твардовский и Нерукавин посмотрев представление, уже довольно пьяные, заходили с двумя девицами в шелковую комнату, всю в красных и темных тонах, большая кровать, торшер и стол, так и наводило на страстные фантазии, смех окунул эту злую комнату.
– Ха-ха, – смеялся Нерукавин, – Браво друг, мне так весело не было давно.
– Что называется, тряхнули стариной, о как мне все-таки хорошо.
Не трудно было представить взгляд его друга, он все чаще поглядывал на время. Времени было уже 00:35. Твардовский дал сигнал тем дамам, одетых как первоклассные куртизанки. Нерукавин как ребенок смеялся, ведь к нему лезли такие девицы… Твардовский прилег, наблюдая за шоу. И вдруг дверь открылась, бородатый Макрат включил свет и по-русски воскликнул:
–Ба, вот вам и доказательства, ба.
Нерукавина и слово вымолвить не могла, стояла не двигаясь, замерла. Муж ее долго не мог разобрать кто там стоит, и вдруг он понял, забыв про девиц, вскочил. Нерукавина опомнившись, пошла обратно: «Мерзавец, подлец!» – было в ее мыслях.
– Милая! Дорогая, это не то, что ты думаешь! – с такими словами оба удалились.
– Ну, как господин? Право все замечательно вышло?
– Идиот, иди, вези госпожу.
Макрат, сгорбив спину удалился. Пришел Нерукавин.
– Что же мне теперь делать?! – пал на колени и зарыдал.
Твардовский не знал как себя теперь вести, но на всякий случай остался прежним другом:
– Вставай, поедем домой.
Твардовский встал устало. За ним побрелся, придерживаясь за стену Нерукавин.
Выйдя на улицу Твардовский увидел Госпожу, она еще сидела в карете. «Почему она еще не уехала?» – подумал Твардовский и увидел Макрата , который на корячках ползал, искал свою бороду. Твардовский поднял голову вверх и покачал головой. Наконец прилепив бороду, Макрат прошел мимо хозяина, будто не знал его. Твардовский подошел к Нерукавиной.
Она сидела не шевелясь, с глаз капала слеза за слезой:
– Поверьте, он всегда был хорошим человеком.
– Меня это уже мало волнует, прощайте!
Карета тронулась, наконец появился Нерукавин. Заказная карета уже была здесь, Нерукавин держа в руке коньяк, залез в нее. Твардовский следом за ним, Нерукавин совсем опьянел.
– Ох, жизнь моя… Знаешь, клянусь, любил ее и сейчас люблю. О, горе большое, умереть надо.
– Ну зачем же ты так? Я не удивлюсь, если и с Милоном она посещает такие места.
Услышав храп, вслух продолжил:
– Да ну все эти козни. Да ну тебя и вместе с ними. – без смысла глубоко произнес и понял, что сам уже был пьян. При приезде в третьем часу, Макрат помог затащить спящего Нерукавина и Твардовский решил остаться у так называемого друга. Утро было прекрасное, солнце еле-еле пробивалось через пасмурное небо, через час оно так пробилось, что если после долгих холодов вдруг пришло тепло. Для поэта или философа это праздник, как после долгой зимы – первая весна. Но каким бы ни было это утро, не столь прекрасным оно было для Нерукавина, проснувшегося на заправленной кровати с больной головой, подушки его валялись неряшливо в ногах и
