Жан-Батист Мольер - Скупой
Гарпагон. Так! Отлично сказано!
Валер. Простите, сударь, я погорячился и позволил себе взять неподобающий тон.
Гарпагон. Что ты! Да я в восторге, даю тебе над ней полную власть! (Элизе.) Теперь уж ты не отвертишься. Ту власть над тобой, которой меня облекло Небо, отныне я передаю ему и требую, чтобы ты из его воли не выходила.
Валер (Элизе). Попробуйте теперь меня ослушаться!
Элиза уходит.
Явление десятое
Валер, Гарпагон.
Валер. Я пойду за ней, сударь, и буду продолжать наставлять ее.
Гарпагон. Ты меня очень этим обяжешь…
Валер. Ее надо держать в ежовых рукавицах.
Гарпагон. Это верно. Тем более что…
Валер. Не беспокойтесь. Я уверен в успехе.
Гарпагон. С Богом, с Богом! А мне необходимо отлучиться ненадолго.
Валер (направляется к выходу и, дойдя до двери, как бы обращается к Элизе). Да, деньги важнее всего на свете. Вы должны благодарить за то, что у вас такой отец. Он знает жизнь. Когда предлагают взять девушку без приданого, вперед заглядывать нечего. Без приданого – это все, это заменяет красоту, молодость, знатное происхождение, честь, благоразумие, скромность.
Гарпагон. Славный малый! Что ни слово, то перл. Хорошо, что у меня такой слуга!
Действие второе
Явление первое
Клеант, Лафлеш.
Клеант. Негодяй ты этакий! Где ты пропадаешь? Ведь я приказал тебе…
Лафлеш. Точно так, сударь, я хотел вас дождаться во что бы то ни стало, но ваш батюшка – неучтивый он человек, доложу я вам, – прямо-таки выгнал меня и едва не прибил.
Клеант. Как наше дело? Обстоятельства нас торопят: оказывается, отец – мой соперник.
Лафлеш. Ваш батюшка влюбился?
Клеант. Да. И чего мне стоило скрыть от него мое волнение, когда я узнал об этом!
Лафлеш. Ему влюбляться? Что за блажь! Уж не лукавый ли его попутал? Издевается он над добрыми людьми, что ли? Таким ли, как он, влюбляться!
Клеант. За грехи мои, должно быть, пришло это ему в голову.
Лафлеш. Что же вы не открылись ему?
Клеант. Не хотел возбуждать в нем подозрений, иначе мне трудно будет расстроить этот брак… Ну, какой ответ?
Лафлеш. Ей-богу, сударь, занимать деньги – чистая беда: попадешь в лапы к ростовщикам, как вы, например, – всего натерпишься.
Клеант. Полный отказ, стало быть?
Лафлеш. Нет, почему? Наш Симон – это, я вам доложу, маклер, каких мало, – говорит, что он для вас все вверх дном перевернул. Уверяет, что вы своим видом пленили его.
Клеант. Так я получу пятнадцать тысяч франков?
Лафлеш. Да, но только в том случае, если вы согласитесь на некоторые условия.
Клеант. Посылал он тебя к заимодавцу?
Лафлеш. Что вы! Да разве так дела делаются? Тот еще старательнее прячется, чем вы: здесь такая таинственность, что вы и представить себе не можете. Он ни за что не откроет своего имени. А сегодня вас сведут с ним в чужом доме, и вы скажете ему про ваше состояние и семейное положение. Ну, конечно, как только он узнает, кто ваш отец, – дело устроится.
Клеант. Тем более что мое состояние – материнское, оттягать его нельзя.
Лафлеш. А вот его условия – он сам продиктовал их Симону, чтобы тот предъявил их вам, прежде чем вести дальнейшие переговоры: «Если заимодавец сочтет себя в достаточной мере обеспеченным, заемщик же достиг совершеннолетия и принадлежит к семейству, обладающему изрядным, прочным, верным, чистым и свободным от долгов состоянием, надлежащей точности обязательство будет подписано у благонадежного нотариуса, по выбору заимодавца, для которого в особенности важно, чтобы настоящий договор соответствовал всем требованиям закона…»
Клеант. Против этого ничего нельзя сказать.
Лафлеш. «Заимодавец, дабы не испытывать ни малейших угрызений совести, желает ссудить требуемую сумму лишь из пяти процентов…»
Клеант. Из пяти процентов? Это по-божески. Грех жаловаться.
Лафлеш. Что верно, то верно. «Но так как вышеупомянутый заимодавец не располагает требуемой суммой и для удовлетворения заемщика вынужден занять таковую у другого лица из двадцати процентов, то эти последние – само собой разумеется – должны быть уплачены тем же заемщиком ввиду того, что вышеупомянутый заимодавец совершает заем единственно из одолжения…»
Клеант. Ах, черт возьми! Да ведь это жид, да ведь это арап! Ведь это уж выходит из двадцати пяти!
Лафлеш. Совершенно верно, я так и говорил. Подумайте.
Клеант. Да что тут думать! Мне деньги нужны, поневоле согласишься.
Лафлеш. Я так и сказал.
Клеант. Еще что-нибудь есть?
Лафлеш. Еще одно маленькое условие: «Из требуемой суммы в пятнадцать тысяч франков заимодавец может выдать наличными деньгами лишь двенадцать тысяч; остальные три тысячи заемщик обязуется принять вещами, поименованными в прилагаемой описи, по произведенной вышеупомянутым заимодавцем умеренной и добросовестной оценке…»
Клеант. Что это значит?
Лафлеш. «Во-первых, кровать на четырех ножках – покрывало оливкового цвета, весьма искусно отделано венгерским кружевом, – стеганое одеяло и полдюжины стульев. Все в полной исправности, одеяло и покрывало подбиты легкой тафтой красного и голубого цвета. Далее, полог из добротной омальской саржи[7] цвета засохшей розы, с позументами и шелковой бахромой…»
Клеант. Куда мне это, на что?
Лафлеш. Постойте. «Далее, тканые обои с узорами, изображающими приключения двух любовников – Гамбо и Масеи[8]. Далее, большой раздвигающийся стол орехового дерева на двенадцати точеных ножках; к нему шесть табуретов…»
Клеант. На кой мне это черт!
Лафлеш. Имейте терпение. «Далее, три мушкета крупного калибра, выложенные перламутром, к ним три сошки[9]. Далее, кирпичная перегонная печь с двумя колбами и тремя ретортами – вещь необходимая для любителей перегонки…»
Клеант. Сил моих нет!
Лафлеш. Не волнуйтесь. «Далее, болонская лютня с почти полным комплектом струн. Далее, бильярд, шашечница, а также гусек, игра древних греков, ныне снова вошедшая в моду, – во все эти игры приятно поиграть от нечего делать. Далее, чучело ящерицы, длиной в три с половиной фута, – эту диковину можно привесить к потолку для украшения комнаты. Все вышеупомянутые предметы, стоящие никак не менее четырех с половиной тысяч ливров, заимодавец из любезности готов уступить за тысячу экю».
Клеант. Провались он со своей готовностью, кровопийца гнусный! Слыхано ли что-нибудь подобное? Мало ему чудовищных процентов – он еще хочет навязать мне хламу всякого вместо трех тысяч ливров! Да я и двухсот экю за него не выручу!.. И все-таки приходится согласиться: разбойник приставил мне нож к горлу и дохнуть не дает.
Лафлеш. Не прогневайтесь, сударь, но залезать в долги, дорого покупать, дешево продавать, съедать хлеб на корню – это прямой путь к разорению: вспомните Панурга[10]!
Клеант. А что прикажешь делать? Вот до чего наши отцы доводят нас своей проклятой скупостью! Можно ли после этого удивляться, что мы желаем их смерти?
Лафлеш. По правде говоря, скаредность вашего батюшки хоть кого выведет из терпения. Я, благодаря Бога, к мошенническим проделкам не очень склонен, и хоть наш брат не прочь поживиться где можно, но я знаю меру и умею увертываться от всего, что мало-мальски пахнет виселицей, однако, глядя на вашего батюшку, меня, сознаюсь, так и подмывает обокрасть его, и я даже думаю, что это было бы доброе дело.
Клеант. Покажи-ка мне опись…
Явление второе
Те же, Гарпагон и Симон. Клеант и Лафлеш в глубине сцены.
Симон. Да, сударь, этот молодой человек нуждается в деньгах. Обстоятельства его таковы, что он заранее согласен на все ваши условия.
Гарпагон. А вы уверены, Симон, что это дело безопасное? Известно ли вам имя, имущество и семейное положение того, о ком вы говорите?
Симон. Нет. Мне известно о нем очень мало – меня случайно указали ему. Но вам-то он, конечно, все расскажет, его человек уверял меня, что вы останетесь им довольны. Знаю только, что он из богатой семьи, что его мать умерла и что он ждет смерти отца не позже как через восемь месяцев, в чем даже готов выдать вам расписку.
Гарпагон. Все это похоже на дело. Любовь к ближнему, Симон, обязывает нас по мере возможности оказывать помощь.
Симон. Разумеется.
Лафлеш (узнав Симона, Клеанту, тихо). Что это? Наш Симон говорит с вашим батюшкой.
