Сергей Носов - Табу, актер!
Пауза.
Из чего сделана табуретка? (Смотрит на нее.) Из чего б ни была сделана табуретка и кто б ни был мастером табуретки, табуретка – всегда табуретка!.. Можно душу вложить, можно сердце отдать – все-равно: табуретка!.. (Куклам.) Не хочу обижать табуретку, но ведь вы, вы ж – другое совсем!.. Отчего же молчите?.. даже пальцем не шевельнете?.. Думаете, я вас не люблю? Или прав он – плетка нужна?.. Знаю, знаю, не прав. Но при всей аляповатости вашей вы бы все же могли обнаружить признаки жизни. Хотя бы из уважения к вашему автору. Ко мне то есть. Или я мало с вами разговариваю? В этом меня никто не упрекнет! (Одумавшись.) Что же я говорю такое? Что я несу? Как бы я ответил деревянным уродцам, когда бы, ожив, спросили меня: почему мы такие?! Сказал бы: вы мои ученические работы. Так? А нам от этого легче? – спросили б меня. Нет, не легче, не легче. Потом еще есть такое странное слово – «ответственность». Хотя, с другой стороны, – был ли я сам совершенен, когда пришел в этот мир? (Морщится.) Какое дурацкое выражение – «пришел в этот мир»! Ну да ладно… Так был ли я совершенен? Думаю, нет. (Табуретке.) Ты тоже.
Пауза.
Мой идеал табуретки – у меня в голове. Боюсь, в натуре он недостижим. Что означает имя твое? Та-бу-рет-ка… Откуда такое название? Нужели от слова «табу»? Да, конечно, от слова «табу». Как странно… табу… «Табу» и «ретка» еще. Но что же «ретка» тогда означает? Нет ведь слова «ретка» в природе. Или все-таки есть? «Ретка», «ретка»… Не «редька», а «ретка»… Откуда же это «ретка» взялось?.. Что-то прячется в этом «ретка»… что-то скрывается… Ой!.. (Поражен.) Не может быть!.. Актер! «Рет-ка» – «ак-тер»… Если справа налево прочесть. «Ретка» – «актер»!.. Вот это открытие! (С ужасом глядит на табуретку.) Это как же? Это как же тогда понимать?
(Шепотом – табуретке.) Табу, актер.
(Куклам.) Вы что-нибудь понимаете?
Обходит табуретку кругом, с опаской разглядывает ее.
Такое не может получиться случайно. Не может! Выходит, я отгадал тайное имя. Может, я единственный на Земле… Нет? Или да?.. Для других ты останешься табуреткой… но как же мне теперь жить, когда услышал такое… Что же, выходит, я ножовкой ее… я тут, отец, тебя топором… а она мне, папа, ты слышал?.. Табу, актер!
Пауза.
Может, мне замолчать? (Закрывает рот ладонью.)
Молчит. Убирает ладонь ото рта.
Но я не актер.
Пауза.
Или актер?
Пауза.
Я знал очень много актеров. У меня самого были способности. Большие – актерские. В принципе вся моя жизнь связана с театром. Правда, больше, чем актером, я хотел стать мастером сцены. Из меня бы получился отличный мастер. Я бы, пожалуй, сумел настлать большую площадь полов на сцене… во фриз с оструж-кой, прифуговкой и склеиванием в щиты досок на шпонках и простружкой провесов… Не довелось. Я стал пожарным. Это хорошо. Я никогда не жаловался на жизнь. Меня все любили.
Если б вы знали, как меня все любили! Я был самым любимым! Самым-самым любимым! Все, кто меня не любил, известны по именам, и, надо заметить, все они очень неважно кончили. (Шепотом.) Даже он, с бородой. Папа, ты знаешь, о ком я говорю. Но мне казалось, что даже они, те, кто очень неважно кончили, те, о которых я никогда потом и не вспоминал даже, они тоже меня все любили. Не могли не любить. (Громко.) Да что о них вспоминать, меня и без них все любили! И я себя тоже очень любил. А что мне еще оставалось? Как же можно себя не любить, когда тебя любят все? Чем же ты хуже всех? Я не был похож на других, но в этом отношении – я поступал как все, а все – любили меня. Я так себя сильно любил, что даже не мог представить себе, как можно меня не любить… Меня не любить – это надо быть дураком или злодеем. А в нашей Прекрасной стране всех злодеев пересажали. А дураков в нашей Прекрасной стране вообще не было!.. По определению. Ты меня, папа, очень любил, я знаю. Когда я засыпал ночью в своей кроватке, мне казалось, что деревянная мебель, и та любит меня… А я любил деревянную мебель!.. А как меня полюбили во Дворце дарований, когда увидели мою коллекцию колобашек!.. Обо мне написали в газете! Помнишь, папа, мою коллекцию возили по городам и везде показывали, и в каждом городе мне вручали диплом! И ты гордился мною, папа!
А как меня любила жена! (Куклам.) Вы не представляете, как меня сильно любила жена! Вы думаете, у меня нет жены? И никогда не было? Плохо вы меня знаете! У меня такая жена!.. Она и сейчас меня любит. Наверняка. Она недавно прислала мне колобашку. Из американского клена. Я уже не собираю колобашки. Где мои колобашки? А она вдруг прислала. Я уже не знаю, кто меня любит.
(Снимает трубку телефона). Восьмой объект. Аллё! (Вешает трубку.) Да что же это такое?
Никаких звонков нет и не будет.
Но ведь звонок! Звонок! (Снова хватает трубку.) Аллё! (Вешает. Озирается по сторонам.) Кто звонит? Вы что, смеетесь надо мной? (Кукле.) Ты звонишь? (Берет и прислоняет к уху.) Аллё! (Кладет на место, берет другую.) Аллё! (Кладет.) Кто звонит? Кто звонит, спрашиваю? Ты? (Берет еще одну.) Аллё! (Кладет.) Отец, это ты? Это ты звонишь, да?
Подбегает к бревну, прислоняет ухо.
Аллё, аллё!
Подбегает к столу. Вынимает пепельницу – прислоняет к уху.
Аллё! (Отбрасывает.)
Рыжую куклу – из ящика стола – к уху.
Аллё! Вас слушаю! Восьмой объект!
Пауза.
Ты?.. Ты мне позвонила?.. – Здравствуй, здравствуй… – Как же я могу тебя не узнать… – У вас день?.. – Нет, ну что ты, я не сплю, я ж на дежурстве… – Сегодня праздник у нас… День леса… – Не надо, не надо, это святое… – Как твоя… эта самая… жизнь?.. – А нашего белого клоуна?.. – Отлично, отлично… – Тут у нас в газетах писали о вашем торнадо… Слава Богу, что все хорошо… – Слушай, ты не помнишь, где это я читал: семь братьев превратились в платан?.. – В платан, говорю… – В пла-тан!.. – Что? Что я должен сделать?.. – Подписать бумагу?.. Я так много подписал тебе бумаг… – Еще одну? Ты их, наверное, ешь?.. – Нет, не ешь?.. – Извини, это я так пошутил… – Хорошо, хорошо, да нет, о чем разговор… – Пришлешь письмом?.. – Правда, тут одно маленькое «но», маленькая проблемка… – Нет, с подписью… – У меня чего-то рука… – Говорю, деревенеет рука. Что ли, подпись не всегда получается. Вернее, получается, но каждый раз по-разному… Вчера расписался в ведомости, а мне говорят: эта подпись не ваша… – Ну, конечно, я сконцентрируюсь, о чем разговор… – Обязательно. Я обещаю… (Отрывает куклу от уха.) Вот так.
Пауза.
Вообще-то я не подарок. Как тут ни танцуй. (Рассматривает куклу, которую держит в руке.) Она уехала с клоуном. Уже смешно.
Пауза.
У них день – у нас ночь. Так получилось. Ей всегда хотелось «красивых слов», а я угловат, резок в движениях. Стала называть меня эгоистом. Говорила, что я не вижу дальше собственного носа. А я ощущал себя Сирано де Бержераком. Но не мог выразить чувства свои… Уезжая, она сказала, что ей надоело со мной нянчиться. Что устала заменять мне маму. Она так и сказала: я не мама тебе, а ты мне не сын. И уехала. При чем тут мама, отец?
Помолчав:
Я все могу понять, но одного не пойму – и не прощу уже никогда, – зачем она перекрасила волосы?! Свои великолепные волосы – в отвратительно огненно-рыжий цвет! (Положил куклу на стол.)
Пауза.
Чума. Одно слово – чума!
Ходит по комнате.
И никто никогда не заставит меня пить ваш кленовый сок! Я даже наш никогда не пил! Наш, березовый!.. Пить сок дерева – это то же самое, что пить кровь человека!
Пытается взять себя в руки. Успокоился.
Вы никогда не задумывались, почему люди не едят бумагу? Во всяком случае, большинство точно не ест. Из моих знакомых никто не ест, ни один человек. В наших организмах, по-видимому, отсутствует какой-то фермент, необходимый для усвоения бумаги желудком. Я слышал от одного человека, не доверять которому у меня нет ни малейшей причины, что несколько лет назад группе добровольцев давали особые таблетки, после чего у них менялась картина мира, в частности, знаете, картина аппетита. Это были секретные опыты, чрезвычайно секретные. Возможно, тот самый фермент и содержался в этих таблетках. Правду мы уже никогда не узнаем, потому что те добровольцы дали, конечно, подписку о неразглашении. Теперь о них, естественно, забыли, но они живут среди нас. Куда же им деться? Живут. Помните, не так давно из Главного книгохранилища украли прижизненное издание трудов Исаака Ньютона? Злоумышленника поймали, кажется, на вокзале. В момент задержания он пытался съесть свой паспорт. Вы когда-нибудь ели свой паспорт?.. Не для того ли он украл труды Ньютона, чтобы их взять и умять? А? В современную бумагу добавляют всякую гадость, химию, все такое, а тогдашние книги – это совсем другой коленкор, другой переплет, совсем другая бумага!.. Вы понимаете, я о чем?
