Бертольт Брехт - Мамаша Кураж и ее дети
Командующий. Ты поступил умно.
Эйлиф. Возможно. Все остальное уже мелочи. Разве только вот, что у крестьян были дубинки, и их было втрое больше, чем нас. Они зверски на нас напали. Четверо мужиков загнали меня в кустарник, вышибли у меня меч из рук и кричат: «Сдавайся!» Что делать, думаю, они же сделают из меня фарш.
Командующий. Как же ты поступил?
Эйлиф. Я стал смеяться.
Командующий. Что-что?
Эйлиф. Стал смеяться. Завязался разговор. Я давай торговаться. Двадцать гульденов за вола, говорю, это мне не по карману. Предлагаю пятнадцать. Как будто я собираюсь платить. Они в замешательстве, чешут затылки. Тут я наклоняюсь, хватаю свой меч и рублю мужиков на мелкие части. В нужде побудешь — заповедь забудешь, правда?
Командующий. А ты что на это скажешь, пастырь?
Полковой священник. Строго говоря, таких слов в Библии нет, но господу богу ничего не стоило из пяти хлебов сделать пятьсот, так что и нужды, собственно говоря, не было, и он вполне мог требовать любви к ближнему; еще бы, все были сыты. Сейчас времена не те.
Командующий (смеется). Совсем не те. Так и быть, на этот раз дадим хлебнуть и тебе, фарисей. (Эйлифу.) Значит, ты их изрубил. Ну что ж, ты поступил правильно, моим храбрым солдатам будет что пожевать. Разве не сказано в Писании: «Что сотворил ты самому ничтожному из братьев моих, то ты мне сотворил»? А что ты им сотворил? Ты устроил им отличный обед из говядины, ведь они же не привыкли есть хлеб с плесенью. Прежде, бывало, они сперва наливали в шлем вино и крошили в него булочки, а уж потом шли в бой за веру.
Эйлиф. Да, я тут же наклонился, схватил свой меч и изрубил их на мелкие части.
Командующий. В тебе сидит молодой цезарь. Тебе бы увидеть короля.
Эйлиф. Я его видел издали. В нем есть что-то светлое. Мне хочется во всем подражать ему.
Командующий. У тебя уже есть какое-то сходство с ним. Я ценю таких солдат, как ты, Эйлиф, храбрых, мужественных. Они для меня как родные дети. (Ведет Эйлифа к карте.) Ознакомься с обстановкой, Эйлиф, тут еще много сил придется положить.
Мамаша Кураж (она слышала разговор в палатке и теперь ощипывает каплуна со злостью). Это, наверно, очень плохой командующий.
Повар. Прожорливый — верно, но почему плохой?
Мамаша Кураж. Потому что ему нужны храбрые солдаты, вот почему. Если у него хватает ума на хороший план разгрома врага, то зачем ему непременно храбрые солдаты? Обошелся бы и обыкновенными. Вообще, когда в ход идут высокие добродетели — значит, дело дрянь.
Повар. А я думал, это хороший знак.
Мамаша Кураж. Нет, плохой. Если какой-нибудь командующий или король — дурак набитый и ведет своих людей прямо в навозную кучу, то тут, конечно, нужно, чтобы люди не боялись смерти, а это как-никак добродетель. Если он скряга и набирает слишком мало солдат, то солдаты должны быть сплошными геркулесами. А если он бездельник и не хочет ломать себе голову, тогда они должны быть мудрыми как змеи, иначе им крышка. И верность нужна ему тоже какая-то особая, потому что он всегда требует от них слишком многого. Одним словом, сплошные добродетели, которые в порядочной стране, при хорошем короле или главнокомандующем, никому не нужны. В хорошей стране добродетели ни к чему, там можно быть обыкновенными людьми, не шибко умными и, по мне, даже трусами.
Командующий. Готов об заклад биться — твой отец был солдат.
Эйлиф. Еще какой, говорят. Мать меня поэтому всегда предостерегала… Я знаю одну песню.
Командующий. Спой нам! (Орет.) Скоро будет обед?
Эйлиф. Она называется: «Песня о солдате и бабе»[3]. (Поет, отплясывая военный танец с саблей в руке.)
Одних убьет ружье, других проткнет копье.А дно речное — чем не могила?Опасен лед весной, останься со мной —Солдату жена говорила.
Но гром барабана и грохот войныСолдату милее, чем речи жены.Походной понюхаем пыли!Мы будем шагать за верстою версту,Копье мы сумеем поймать на лету —Солдаты в ответ говорили.
Дают совет благой — ты вникни, дорогой,Не в удали, а в мудрости — сила.На всех и вся плевать — добра не видать —Солдату жена говорила.
Мы бабам не верим — трусливый народ.Река на пути — перейдем ее вброд,Мундиры отмоем от пыли.Когда загорится над крышей звезда,Твой муж возвратится к тебе навсегда —Солдаты жене говорили.
Мамаша Кураж (подхватывает в кухне песню, отбивая такт ложкой по горшку).
Ах, подвиги его не греют никого,От подвигов нам радости мало.Пропал мой муженек, храни его бог —Жена про солдата сказала.
Эйлиф. Это что такое?
Мамаша Кураж (продолжает петь).
В мундире, с копьем неразлучным в рукеСолдат угодил в быстрину на реке,И льдины его подхватили.Над самою крышей горела звезда,Но что же, но что же, но что же тогдаСолдаты жене говорили?
Ах, подвиги его не грели никого,И дно речное — та же могила.На всех и вся плевать — добра не видать —Солдату жена говорила.
Командующий. Они у меня на кухне совсем распоясались!
Эйлиф (идет в кухню. Обнимает мать). Вот так встреча! А где остальные?
Мамаша Кураж (в объятьях сына). Все живы-здоровы. Швейцеркас теперь казначей Второго Финляндского. Хоть в бой-то у меня его не пошлют. Совсем удержать его в стороне никак не удалось.
Эйлиф. А как твои ноги?
Мамаша Кураж. По утрам через силу надеваю ботинки.
Командующий (подходит к ним). Ты, стало быть, его мать. Надеюсь, у тебя найдутся для меня еще сыновья такие, как этот.
Эйлиф. Ну разве мне не везет! Ты сидишь здесь в кухне и слышишь, как привечают твоего сына!
Мамаша Кураж. Да, я слышала. (Дает ему пощечину.)
Эйлиф (хватается за щеку). Это за то, что я захватил волов?
Мамаша Кураж. Нет, это за то, что ты не сдался, когда на тебя напали четверо и хотели сделать из тебя фарш! Разве я не учила тебя думать о себе? Эх ты, обормот финляндский!
Командующий и полковой священник смеются, стоя в дверях.
3
Еще через три года мамаша Кураж вместе с остатками Финляндского полка попадает в плен. Ей удается спасти дочь и фургон, но ее честный сын погибает.
Бивак. Вторая половина дня. На шесте — полковое знамя. Между фургоном, обильно увешанным разнообразными товарами, и огромной пушкой протянута веревка. Мамаша Кураж снимает с веревки белье и вместе с Катрин складывает его на лафете. Одновременно она торгуется с интендантом из-за мешка пуль. Швейцеркас, в форме военного казначея, наблюдает за ними. Красивая особа по имени Иветта Потье что-то пришивает к пестрой шляпке. Перед ней стакан водки. Она в чулках. Ее красные туфельки на каблучках стоят рядом.
Интендант. Я отдам вам мешок с пулями за два гульдена. Это дешево, но мне нужны деньги, потому что полковник уже два дня пьет с офицерами, и весь ликер вышел.
Мамаша Кураж. Это боеприпасы. Если у меня их найдут, меня будет судить военно-полевой суд. Вы продаете пули, негодяи, а солдатам нечем стрелять по врагу.
Интендант. Помилосердствуйте, рука руку моет.
Мамаша Кураж. Военного имущества я не беру. По такой цене.
Интендант. Вы сегодня же вечером можете тихонько продать этот мешок интенданту четвертого за пять гульденов, даже за восемь, если дадите ему расписку на двенадцать. У него вообще не осталось боеприпасов.
Мамаша Кураж. Почему же вы сами ему не продадите?
Интендант. Потому что я ему не доверяю, мы с ним приятели.
Мамаша Кураж (берет мешок). Ну, давай. (Катрин.) Снеси мешок и уплати ему полтора гульдена. (В ответ на протест интенданта.) Я сказала, полтора гульдена.
Катрин уносит мешок в глубь сцены, интендант идет за ней.
(Швейцеркасу.) Вот, получай свои подштанники. Смотри береги их, уже октябрь на дворе, того и гляди, может наступить осень, я сознательно говорю «может», а не «должна», я уже поняла, что ни на что нельзя полагаться, даже на времена года. Но что бы ни стряслось, твоя полковая касса должна быть в порядке. Касса в порядке?
