Антон Чехов - Том 12. Пьесы. 1889-1891
Входит Федор Иванович.
8Те же и Федор Иванович.
Федор Иванович. Вот оно что! Пикник!
Орловский. Сыночек мой… красавец!
Федор Иванович. Здравствуйте. (Целуется с Соней и Юлей.)
Орловский. Целые две недели не видались. Где был? Что видел?
Федор Иванович. Поехал я сейчас к Лёне, там мне сказали, что вы здесь, ну, я и поехал сюда.
Орловский. Где шатался?
Федор Иванович. Три ночи не спал… Вчера, отец, в карты пять тысяч проиграл. И пил, и в карты играл, и в городе раз пять был… Совсем очумел.
Орловский. Молодчина! Стало быть, теперь выпивши?
Федор Иванович. Ни в одном глазе. Юлька, чаю! Только с лимоном, покислей… А каков Жорж-то, а? Взял, ни с того ни с сего, и чичикнул себе в лоб! И нашел тоже из чего: из Лефоше! Не мог взять Смита и Вессона!
Хрущов. Замолчи ты, скотина!
Федор Иванович. Скотина, но только породистая. (Разглаживает себе бороду.) Одна борода чего стоит… Вот я и скотина, и дурак, и каналья, а стоит мне только захотеть — и за меня любая невеста пойдет. Соня, выходи за меня замуж! (Хрущову.) Впрочем, виноват… Pardon…
Хрущов. Перестань дурака ломать.
Юля. Пропащий ты человек, Феденька! Во всей губернии нет другого такого пьяницы и мотыги, как ты. Даже глядеть на тебя жалко. Фараон фараоном — чистое наказание!
Федор Иванович. Ну, запела Лазаря! Иди, сядь рядом со мной… Вот так. Я к тебе на две недели поеду жить… Отдохнуть надо. (Целует ее.)
Юля. От людей за тебя совестно. Ты должен отца своего под старость утешать, а ты его только срамишь. Дурацкая жизнь и больше ничего.
Федор Иванович. Бросаю пить! Баста! (Наливает себе наливки.) Это сливянка или вишневка?
Юля. Не пей же, не пей.
Федор Иванович. Одну рюмку можно. (Пьет.) Дарю тебе, Леший, пару лошадей и ружье. К Юле поеду жить… Проживу у нее недельки две.
Хрущов. Тебе бы в дисциплинарном батальоне пожить.
Юля. Пей, пей чай!
Дядин. Ты с сухариками, Феденька.
Орловский(Серебрякову). Я, брат Саша, до сорока лет вел такую же вот жизнь, как мой Федор. Раз я, душа моя, стал считать, сколько женщин на своем веку я сделал несчастными? Считал, считал, дошел до семидесяти и бросил. Ну-с, а как только исполнилось мне сорок лет, вдруг на меня, брат Саша, что-то нашло. Тоска, места себе нигде не найду, одним словом, разлад в душе, да и шабаш. Я туда-сюда, и книжки читаю, и работаю, и путешествую — не помогает! Ну-с, душа моя, поехал я как-то в гости к покойному куму моему, светлейшему князю Дмитрию Павловичу. Закусили, пообедали… После обеда, чтобы не спать, затеяли на дворе стрельбу в цель. Народу собралось видимо-невидимо. И наш Вафля тут был.
Дядин. Был, был… помню.
Орловский. Тоска у меня, понимаешь ли — господи! Не выдержал. Вдруг слезы брызнули из глаз, зашатался и как крикну на весь двор, что есть мочи: «Друзья мои, люди добрые, простите меня ради Христа!» В ту же самую минуту стало на душе у меня чисто, ласково, тепло, и с той поры, душа моя, во всем уезде нет счастливей меня человека. И тебе это самое надо сделать.
Серебряков. Что?
На небе показывается зарево.
Орловский. Вот это самое. На капитуляцию сдаться надо.
Серебряков. Образчик туземной философии. Ты советуешь мне прощения просить. За что? Пусть у меня прощения попросят!
Соня. Папа, но ведь мы виноваты!
Серебряков. Да? Господа, очевидно, в настоящую минуту все вы имеете в виду мои отношения к жене. Неужели, по-вашему, я виноват? Это даже смешно, господа. Она нарушила свой долг, оставила меня в тяжелую минуту жизни…
Хрущов. Александр Владимирович, выслушайте меня… Вы двадцать пять лет были профессором и служили науке, я сажаю леса и занимаюсь медициной, но к чему, для кого все это, если мы не щадим тех, для кого работаем? Мы говорим, что служим людям, и в то же время бесчеловечно губим друг друга. Например, сделали ли мы с вами что-нибудь, чтобы спасти Жоржа? Где ваша жена, которую все мы оскорбляли? Где ваш покой, где покой вашей дочери? Все погибло, разрушено, все идет прахом. Вы, господа, называете меня Лешим, но ведь не я один, во всех вас сидит леший, все вы бродите в темном лесу и живете ощупью. Ума, знаний и сердца у всех хватает только на то, чтобы портить жизнь себе и другим.
Елена Андреевна выходит из дому и садится на скамью под окном.
9Те же и Елена Андреевна.
Хрущов. Я считал себя идейным, гуманным человеком и наряду с этим не прощал людям малейших ошибок, верил сплетням, клеветал заодно с другими, и когда, например, ваша жена доверчиво предложила мне свою дружбу, я выпалил ей с высоты своего величия: «Отойдите от меня! Я презираю вашу дружбу!» Вот каков я. Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел! И в то же время весь уезд, все женщины видят во мне героя, передового человека, а вы знамениты на всю Россию. А если таких, как я, серьезно считают героями, и если такие, как вы, серьезно знамениты, то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим, нет настоящих орлов, которые по праву пользовались бы почетной известностью…
Серебряков. Виноват… Я приехал сюда не для того, чтобы полемизировать с вами и защищать свои права на известность.
Желтухин. Вообще, Миша, прекратим этот разговор.
Хрущов. Я сейчас кончу и уйду. Да, я мелок, но и вы, профессор, не орел! Мелок Жорж, который ничего не нашел умнее сделать, как только пустить себе пулю в лоб. Все мелки! Что же касается женщин…
Елена Андреевна(перебивая). Что же касается женщин, то и они не крупнее. (Идет к столу.) Елена Андреевна ушла от своего мужа, и, вы думаете, она сделает что-нибудь путное из своей свободы? Не беспокойтесь… Она вернется… (Садится за стол.) Вот уж и вернулась…
Общее замешательство.
Дядин(хохочет). Это восхитительно! Господа, не велите казнить, велите слово вымолвить! Ваше превосходительство, это я похитил у вас супругу, как некогда некий Парис прекрасную Елену! Я! Хотя рябые Парисы и не бывают, но, друг Горацио, на свете есть много такого, что не снилось нашим мудрецам!
Хрущов. Ничего не понимаю… Это вы, Елена Андреевна?
Елена Андреевна. Эти две недели я прожила у Ильи Ильича… Что вы на меня все так смотрите? Ну, здравствуйте… Я сидела у окна и все слышала. (Обнимает Соню.) Давайте мириться. Здравствуй, милая девочка… Мир и согласие!
Дядин(потирая руки). Это восхитительно!
Елена Андреевна(Хрущову). Михаил Львович. (Дает руку.) Кто старое помянет, тому глаз вон. Здравствуйте, Федор Иваныч… Юлечка…
Орловский. Душа моя, профессорша наша славная, красавица… Она вернулась, опять пришла к нам…
Елена Андреевна. Я соскучилась по вас. Здравствуй, Александр! (Протягивает мужу руку, тот отворачивается.) Александр!
Серебряков. Вы нарушили ваш долг.
Елена Андреевна. Александр!
Серебряков. Не скрою, я очень рад видеть вас и готов говорить с вами, но не здесь, а дома… (Отходит от стола.)
Орловский. Саша!
Пауза.
Елена Андреевна. Так… Значит, Александр, наш вопрос решается очень просто: никак. Ну, так тому и быть! Я эпизодическое лицо, счастье мое канареечное, бабье счастье… Сиди сиднем весь век дома, ешь, пей, спи и слушай каждый день, как говорят тебе о подагре, о своих правах, о заслугах. Что вы все опустили головы, точно сконфузились? Давайте пить наливку, что ли? Эх!
Дядин. Все обойдется, исправится, все будет хорошо и благополучно.
Федор Иванович(подходит к Серебрякову, взволнованный). Александр Владимирович, я тронут… Прошу вас, приласкайте вашу жену, скажите ей хоть одно доброе слово, и, честное слово благородного человека, я всю жизнь буду вашим верным другом, подарю вам лучшую свою тройку.
Серебряков. Благодарю, но, извините, я вас не понимаю…
Федор Иванович. Гм… не понимаете… Иду я раз с охоты, смотрю — на дереве филин сидит. Я в него трах бекасинником! Он сидит… я в него девятым номером… Сидит… Ничто его не берет. Сидит и только глазами хлопает.
Серебряков. К чему же это относится?
