Ясмина Реза - Пьесы
МАРК. Видишь ли, Иван, чего я сейчас совершенно не переношу в тебе, кроме того о чем я уже сказал, и я так действительно считаю, - так это твоего желания нас уравнять. Ты желал бы, чтобы мы были равны. Чтобы скрыть свою трусость. Равны в споре. Равны в прошлой дружбе. Мы не равны, Иван. Ты должен выбрать свой лагерь.
ИВАН. Я его выбрал.
МАРК. Прекрасно.
СЕРЖ. Мне не нужен болельщик.
МАРК. Ты ведь не оттолкнешь бедного парня.
ИВАН. Почему мы встречаемся, если так ненавидим друг друга?! Мы друг друга ненавидим - это очевидно! Я-то вас не ненавижу, но вы, вы ненавидите друг друга! И меня вы ненавидите! Зачем тогда встречаться? ... Я-то рассчитывал сегодня вечером разрядиться после целой недели идиотских проблем, встретиться со своими лучшими друзьями, сходить в кино, посмеяться, развеяться...
СЕРЖ. Заметь, ты говоришь только о себе.
ИВАН. А вы-то о ком говорите?! Каждый говорит о себе самом!
СЕРЖ. Ты срываешь нам вечер...
ИВАН. Я срываю вам вечер?!
СЕРЖ. Да.
ИВАН. Я срываю вам вечер?! Я?! Я срываю вам вечер?!
МАРК. Да, да, не кипятись так!
ИВАН. Это я срываю вам вечер?!!...
СЕРЖ. Сколько еще раз ты это повторишь?
ИВАН. Да нет, ответьте же мне. Это я срываю вам вечер?!!...
МАРК. Ты опаздываешь на сорок пять минут, даже не извинившись, морочишь нам голову своими семейными передрягами...
СЕРЖ. И твоя мягкотелость, твое присутствие в качестве безвольного и нейтрального зрителя доводят Марка и меня до крайности. Потому что в этом я полностью с ним согласен. Ты создаешь условия для конфликта.
МАРК. Твой слащавый, раболепный голос, призывающий к разуму, которым ты пытаешься увещевать нас с самого начала, просто непереносим.
ИВАН. Знаете, я и заплакать могу... Я так могу и заплакать... Я уже готов...
МАРК. Плачь.
СЕРЖ. Плачь.
ИВАН. Плачь!!! Вы мне говорите, плачь?!
МАРК. У тебя есть все основания заплакать, ты ведь женишься на Медузе-Горгоне, ты теряешь друзей, которых ты считал друзьями до гроба...
ИВАН. А, значит все, все кончено!
МАРК. Ты сам сказал, зачем нам встречаться, если мы ненавидим друг друга?
ИВАН. А моя свадьба?! Вы же свидетели, вы что забыли?
СЕРЖ. Ты еще можешь поменять.
ИВАН. Никак не могу! Я вас записал!
МАРК. Ты можешь поменять в последний момент.
ИВАН. Так не положено!
СЕРЖ. Положено!
ИВАН. Нет! ..
МАРК. Не сходи с ума, мы придем.
СЕРЖ. Тебе бы отменить эту свадьбу.
МАРК. Вот это верно.
ИВАН. Черт побери! Что я вам сделал, черт вас побери!!... (Он разражается рыданиями. Пауза.) То что вы делаете, просто подло! Вы могли бы поругаться после двенадцатого, так нет же - вы все делаете, чтобы сорвать мою свадьбу, которая сама по себе уже бедствие, свадьбу, из-за которой я потерял четыре килограмма, и вы окончательно ее срываете! Единственные люди, чье присутствие придавало мне хоть какое-то душевное спокойствие, доходят чуть ли не до смертоубийства, я поистине везунчик! ... (Марку) Ты думаешь, мне нравятся эти конверты, эти рулоны скотча, ты думаешь нормальному человека охота продавать эти раздвижные папки?! ... Что мне остается делать?! Я валял дурака до сорока лет, да, конечно, я тебя забавлял, я забавлял друзей своими глупостями, но вечером-то я оставался один, один как крыса! Кто вечером одиноко возвращался в свою хижину? Шут в смертельном одиночестве включал все, что только издает звук, а кого он слышал на ответчике? Свою мать. Все мать да мать.
Небольшая пауза.
МАРК. Не надо так огорчаться.
ИВАН. Не надо так огорчаться?! А кто довел меня до такого состояние?! Моя душа не столь уязвима, как ваша, кто я такой? Человек, не имеющий ни положения, ни собственного мнения, я просто клоун, я всегда был клоуном!
МАРК. Успокойся...
ИВАН. Не говори мне "успокойся"! У меня нет никакого повода для спокойствия! Если хочешь, чтобы я совсем спятил, скажи мне "успокойся"! "Успокойся" - это худшее из того, что можно сказать человеку, потерявшему покой! Я не такой как вы, мне не нужен авторитет, я не хочу слыть образцом, я не хочу существовать сам по себе, я хочу быть вашим другом Иваном, добрым духом! Иваном, добрым духом!
Пауза.
СЕРЖ. Нельзя ли обойтись без патетики...
ИВАН. Я закончил. У тебя нет чего-нибудь пожевать? Так что-нибудь, просто чтоб не упасть в обморок.
СЕРЖ. У меня есть оливки.
ИВАН. Давай. Серж передает ему оливки в небольшой мисочке, стоящей на самом видном месте.
СЕРЖ (Марку). Хочешь? Марк кивает. Иван протягивает ему оливки. Все втроем они едят оливки.
ИВАН. ...У тебя нет тарелочки для ...
СЕРЖ. Есть. Он достает блюдце и ставит на столик.
Пауза.
ИВАН (продолжая жевать). ...Надо же было дойти до такого... Настоящий катаклизм из-за какого-то белого прямоугольника...
СЕРЖ. Он не белый.
ИВАН. Белое дерьмо! (Он вдруг начинает хохотать) ... Ведь это просто белое дерьмо! ... Да признайся же старина!... Твоя покупка - просто безумие! ...
Марк тоже смеется, присоединяясь к безудержному смеху Ивана. Серж выходит из комнаты. И сразу же возвращается с картиной Антриоса, которую помещает на то же место.
СЕРЖ (Ивану). У тебя с собой твои знаменитые фломастеры? ...
ИВАН. Зачем? ... Не будешь же ты рисовать на картине? ...
СЕРЖ. Они у тебя с собой или нет?
ИВАН. Подожди... (Роется в карманах куртки) Да... Один есть... Синий...
СЕРЖ. Давай.
Иван протягивает Сержу фломастер. Серж берет фломастер, снимает колпачок, смотрит кончик фломастера, снова надевает колпачок. Поднимает глаза на Марка и бросает ему фломастер. Марк ловит. Пауза.
СЕРЖ. (Марку) Давай. (Пауза) Давай! Марк подходит к картине... Смотрит на Сержа... Потом снимает колпачок.
ИВАН. Ты не сделаешь этого! Марк смотрит на Сержа...
СЕРЖ. Давай.
ИВАН. Вы оба буйные!
Марк наклоняется, чтобы было удобнее. Он проводит черту по одной из диагональных полос. Иван смотрит на него в ужасе. Серж невозмутим. Затем Марк усердно вырисовывает на этом склоне маленького лыжника в колпачке. Закончив, он выпрямляется и созерцает свой рисунок. Серж все так же невозмутим. Иван в полной панике. Пауза.
СЕРЖ. Ладно. Я голоден. Что, пошли ужинать?
На лице Марка появляется улыбка. Он закрывает фломастер и игриво бросает его Ивану, тот ловит его на лету.
* * *У СЕРЖА в глубине сцены, на стене висит "АНТРИОС". Марк стоит перед картиной и держит тазик с водой, в которой Серж смачивает тряпку. Марк закатил рукава своей рубашки, а Серж подвязался коротеньким фартуком, как у маляра. Возле них стоят различные флаконы и бутылки со всевозможными растворителями, лежат тряпки,губки... Серж очень осторожно смывает с картины последний след рисунка. "Антриос" вновь сияет свое первозданной белизной. Марк ставит тазик и смотрит на картину. Серж оборачивается к Ивану, сидящему в некотором отдалении. Иван одобрительно кивает. Серж отступает и в свою очередь смотрит на картину. Пауза.
ИВАН. (Один, говорит несколько приглушенным голосом) ... На следующий день после свадьбы Катрин положила на могилу матери на кладбище Монпарнас свой свадебный букет и пакетик драже. Я спрятался за одним из склепов, и плакал, а вечером, лежа в постели, думая об этом трогательном поступке, я снова тихо поплакал. Я обязательно должен поговорить с Финкельзоном об этой своей плаксивости, я все время плачу, а ведь для мужчины моего возраста - это ненормально. Это началось, вернее, особенно проявилось в тот вечер у Сержа во время той истории с белой картиной. После того как Серж своим абсолютно безумным поступком доказал Марку, что больше дорожит им, чем своей картиной, мы пошли поужинать к Эмилю. У Эмиля, Серж и Марк Приняли решение попробовать восстановить отношения, разрушенные в результате всех этих событий и речей. В какой-то момент кто-то из нас употребил выражение "испытательный срок", и я расплакался. Это выражение "испытательный срок" применительно к нашей дружбе, вызвало во мне целую бурю каких-то глупых эмоций. Я и правда теперь не переношу никаких разумных речей, ни сам мир ни все великое и прекрасное в этом мире никогда не рождается в результате разумных речей.
Пауза. Серж вытирает руки. Он идет выливать воду, потом убирает все эти бутылки с растворителями, таким образом не остается и следа от проделанной работы. Он еще раз смотрит на свою картину. Затем отворачивается от нее и направляется к зрителям.
СЕРЖ. Когда нам с Марком с помощью швейцарского мыла, изготовленного на базе бычьей желчи и рекомендованного Паулой, все же удалось стереть этого лыжника, я какое-то время разглядывал Антриоса, а потом повернулся к Марку и сказал: Ты знал, что это смываемые фломастеры? Нет, - ответил Марк - Нет... А ты? Я тоже нет, - сказал я очень быстро, - но я лгал. В тот момент я чуть было не ответил, что я знал. Но мог ли я начинать наш испытательный срок таким разочаровывающим признанием? ... А с другой стороны, начинать с вранья? ... вранье! Не будем преувеличивать! Откуда во мне эта глупая щепетильность? Почему наши отношения с Марком должны быть такими сложными?...
