Александр Островский - Том 6. Пьесы 1871-1874
Ахов. Оттого, что эта невеста слишком хороша для тебя, жирно будет.
Ипполит. Ничего не жирно-с; по моим чувствам, в самый раз.
Ахов. А ты у ней прежде спроси: нет ли у нее жениха получше тебя! (Агнии.) Говори, не стыдись!
Агния. Это как маменьке угодно.
Ахов. Что тут маменька! У ней, у старой, чай, от радости ушки на макушке.
Круглова. Не знаю, батюшка, Ермил Зотыч, об чем ты говоришь.
Ахов. Как, не знаешь? Ты сыми маску-то, сыми! (Указывая на Ипполита.) Ты его, что ль, совестишься? Так он свой человек; да и есть он тут или нет его, это все одно, по его ничтожеству. Сыми маску-то! Тебя ведь уж давно забирает охота мне в ноги кланяться, а ты все ни с места.
Круглова. Отчего не кланяться! Да за что? За какие твои милости?
Ахов (сердито). Не вовремя, да и не к месту твои шутки. Аль ты от радости разум потеряла? Стар уж я шутить-то надо мной.
Круглова. Да мы не шутим.
Ахов. От меня поклону ждешь, так не дождешься. Что ты, как статуй, стоишь! Головы у вас в доме нет, некому вас прибодрить-то хорошенько, чтобы вы поворачивались попроворней. Кабы муж твой был жив, так вы бы давно уж метались по дому-то, как кошки угорелые. Что вы переминаетесь? Стыдно тебе кланяться, так не кланяйся: а все ж таки благослови нас как следует. Будешь икону в руках держать, так и я тебе поклонюсь, дождешься этой чести.
Круглова. Благословить-то не долго: только ты спроси, подымутся ль руки-то у меня! Я вот как рассудила, Ермил Зотыч; если дашь ты мне подписку, что умрешь через неделю после свадьбы, — и то еще я подумаю отдать дочь за тебя.
Ахов. Что вы! Нищие, нищие, одумайтесь! Ведь мне только рассердиться стоит да уйти от вас, так вы после слезы-то кулаком станете утирать. Не вводите меня в гнев!
Круглова. Сердись ты или не сердись, — твоя воля.
Ахов. Что с тобой? Тут чуда нет ли какого? Не упал ли тебе миллион с неба? Нет ли у тебя жениха богаче меня? Только ведь одно.
Круглова. Нет, не одно. Женихов у нас нет. Есть один парень на примете; только подняться ему, бедному, нечем. Кабы было у него дело верное, так отдала бы, не задумалась.
Ипполит (отдает Кругловой деньги). А вот позвольте вам предоставить для сохранности. Я нынче за всю службу гуртом получил-с. Теперь своим делом могу основаться-с.
Круглова. Ну, и чего ж еще лучше! Да тут много что-то.
Ипполит. Копейка в копейку пятнадцать тысяч.
Агния. Теперь можно и помириться с вами.
Ахов. Так вот на какие деньги вы пировать-то сбираетесь! Вот на какие деньги польстились! Эти деньги чуть не краденые. Он у меня их сегодня выплакал да выкланял.
Ипполит. Не выкланял, а вытребовал, что должное за службу свою.
Ахов. Да тебе бы и в живых-то не быть. От напрасной смерти я тебя спас. Вижу, человек резаться хочет…
Ипполит. Помилуйте, дяденька, что вы! Как можно резаться?
Ахов. Так бы и зарезался. Ты как чумовой стал, перепугал меня до смерти.
Ипполит. Что вы, дяденька! Какой мне расчет резаться в моих таких цветущих летах?
Ахов. А зачем у тебя ножик был? Зачем ты его к горлу приставлял?
Ипполит. Игра ума.
Ахов. Разбойник! (Хочет взять его за ворот.)
Ипполит (отстраняя его). Позвольте-с! Чем я разбойник? Я чужого ни копейки. А нешто я виноват, что от вас добром не выпросишь!
Ахов. Не будет тебе счастья, не будет.
Ипполит. Что ж делать! Как-нибудь и без счастья одним уменьем проживем, дяденька.
Ахов. Не проживешь! Не проживешь! У тебя нету ни отца, ни матери, я тебе старший; я тебя прокляну; на внуках и правнуках отзовется.
Круглова. Полно! Что ты бога-то гневишь!
Ахов (Агнии). Брось ты его! Что в нем хорошего? Мать у тебя глупа, растолковать тебе не может. Я лучше его; я добрый, ласковый. Денег-то у меня что тебе на наряды. Дом-то у меня какой! Большой, каменный, крепкий.
Агния. И крепка тюрьма, да кто ей рад!
Ахов. Ты тоже, видно, в мать уродилась! Ума-то у тебя столько же, что и у ней. (Кругловой сквозь слезы.) Федосевна, пожалей ты меня! Ведь я сирота, в этаком-то доме один я путаюсь, даже страх находит.
Круглова. Что тебя жалеть! Ты с деньгами себе всегда компанию найдешь, коли захочешь.
Ахов. Найдешь компанию! Спасибо, что надоумила! Знаю, что найду. Не ей чета, и красивее ее найду. Ты думаешь, я в самом деле, что ль, влюблен? Тьфу. Одно мне больно, одно обидно: непокорность ваша. Ведь я почетный, первостатейный, ведь мне все в пояс кланяются; а в этакой лачуге мне почету нет! Мне!! От вас!! Непокорность!! Курам насмех! Видано ль, слыхано ль? Хорошо ты сделала? Хорошо? Очувствуйся! Встряхни головой-то! Ведь это ты от глупости, а не от ума. Вы все одно, что в лесу живете, свету не видите. В такую лачугу, коли зашел наш брат, именитый человек, — так он там как дома; а то ему и ходить незачем; а хозяин-то, как слуга: «что угодно; да как прикажете?» Вот как от начала мира заведено, вот как водится у всех на свете добрых людей! Это все одно, что закон. А вы, дураки непросвещенные, одичали, тут живши-то. (Кругловой.) И сердиться-то на тебя нельзя и взыскать-то с тебя нечего; потому ты никаких настоящих порядков не знаешь. Как ты живешь! День да ночь, и сутки прочь. У тебя все одно: что богатый, что бедный, что мануфактур, что шатун! Невежество! У тебя для всех один резон, один разговор! А ты возьми, что значит образование-то: вчера ко мне благородная просить на бедность приходила; так она языком-то, как на гуслях играла. Превосходительством меня называла, в слезы ввела. А ты что? Дуб. С тебя взыску нет. Сам виноват. Кабы ты знала, что такое уважение, что такое честь…
Круглова. Как чести не знать.
Ахов. Оно и видно, что ты ее знаешь! Была у вас честь да отошла. Делал я вам честь, бывал у вас; так у вас и в комнатах-то было светлей, оттого только, что я тут. Была бы вам честь, кабы дочь твоя купчихой Аховой называлась. Вот это честь! Я брошу вас, и опять в потемках жить будете. А то честь! Да вам всю жизнь не узнать, в чем она и ходит-то.
Круглова. Ну, довольно ты пел. Теперь меня послушай. Хочешь ты у нас гостем быть, так садись; а то так нам не мешай. Не порти ты нашу бедную, чистую радость своим богатым умом!
Ахов. Да ты, никак, забылась! Гостем! Что ты мне за компания! Я таких-то, как ты, к себе дальше ворот и пускать не велю. А то еще гостем! Не умели с хорошими людьми жить, так на себя пеняй! Близко локоть-то, да не укусишь! (Уходит в переднюю и сейчас возвращается.) Да нет, постой! Ты меня с толку сбила. Как мне теперь людям глаза показать? Что обо мне добрые люди скажут?..
Круглова. Не плакать же нам об этом, батюшка Ермил Зотыч.
Ахов. Нет; ты виновата, ты и поправляй.
Круглова. Палец об палец для тебя не ударю, батюшка Ермил Зотыч. Вот как ты мне сладок.
Ахов. Да не даром — за деньги, за большие деньги. Угоришь.
Круглова. Что ж такое за дело у тебя? Что за ворожба будет?
Ахов. С ними я говорить не хочу. Я их презрил. Ниже каблука своего считаю, вот где. А с тобой разговор заведем. Ведь, чай, тебе нужно и приданое? Не так отдашь, в чем она есть? Нужно приданое?
Круглова. Как не нужно, конечно, нужно.
Ахов. Так вот слушай! Чтобы этот разговор нарушить, что мне вы, ничтожные люди, нос утерли, мы будем ладить такую статью, что я Ипполитку женю.
Круглова. Что ж, это пожалуй.
Ахов. Обед у меня после свадьбы, какой не слыхано. И Фомина и всех цветами ограблю, по всем комнатам постановка будет. Две музыки, одна в комнатах, другая на балконе для зрителев. Официанты в штиблетах. Ефект?
Круглова. Ефект.
Ахов. Опосля всего Ипполитке награждение свыше меры. Не веришь, так за руки отдам… И вперед тебе на приданое…
Круглова. Да что дальше-то?
Ахов. А вот какой уговор! Жених с невестой, как из церкви, вся шестерня серых, как к воротам, — стой! А в вороты чтоб не въезжать! И сейчас им дворник по метле; и чтоб вымели они до крыльца… Ты не бойся, чисто будет, еще до них все выметут. А они чтоб только пример показали. А я с гостями буду на балконе стоять. Вот тогда я вас прощу и в честь вас произведу. И будете вы у меня промежду всеми гостями все равно, что равные.
Круглова. Да осыпь ты меня золотом с ног до головы, так я все-таки дочь свою на позорище не отдам.
Ахов. Не отдашь?
Круглова. Не отдам.
Ахов. Ну, так грязь грязью и останется; и будьте вы прокляты отныне и до века! Как жить? Как жить? Родства народ не уважает, богатству грубить смеет! Дядя говорит: поклонись по-родственному! Не хочу. Ну, поклонись ты, нищий, хоть за деньги! Не хочу. Умереть уж лучше поскорей, загодя. Все равно ведь, разве свет-то на таких порядках долго простоит. А как отцы-то жили! Куда они делись, те порядки, старые, крепкие? Разврат, что ли, в мире пошел? Так его и прежде, пожалуй, еще больше было! Бес, что ли, какой промежду людьми ходит да смущает их? Отчего вы не лежите теперь в ногах у меня по-старому; а я же стою перед вами весь обруганный, без всякой моей вины?
