Кофе по-турецки - Джавид Алакбарли
В те трагические дни осады Стамбула восемнадцатилетний Назим Хикмет написал потрясающее по своей глубине стихотворение. Оно называлось «Пленник сорока разбойников». За это поэтическое произведение, согласно всем законам военного времени, его полагалось немедленно арестовать и наказать. Очень сурово наказать. Но прежде его надо было найти. А он уже умчался в Анатолию. В те места, где в это время зарождалась будущая Турецкая республика.
Кому-то может показаться, что цифра «сорок» здесь не совсем точна. Ведь стран-оккупантов было гораздо меньше. А кто-то мог утверждать, что на самом деле разбойников было вовсе не сорок, а сорок тысяч. А может быть, даже гораздо больше. Здесь ведь высадились французские, итальянские и английские войска. Среди них были даже индусы и сенегальцы. Словом, их было много. Но сорок — ведь это же из сказки. И просто красиво звучит.
Для разбойников же всех мастей Стамбул был просто раем. Прежде всего потому, что он был набит оружием. Ведь Антанта рассматривала его как плацдарм для помощи Белой армии. Потом все эти планы рухнули. И вот уже сама эта армия высаживалась на берега Босфора. Не так, как они мечтали всего пять лет тому назад, когда, согласно секретным соглашениям, достигнутым с союзниками, Стамбул предполагалось отдать русским. Вернее, той Российской империи, которая стала теперь такой же частью истории, как и Османская.
Планы канули в Лету. Теперь сам факт, что русские воины искали спасения в этом городе, выглядел, как злая ирония судьбы. Но каждого солдата разгромленной большевиками армии роднило с этим великим городом одно чрезвычайно важное обстоятельство: все воины белого братства, как и Стамбул, не чувствовали себя сломленными. Все как заклинание повторяли:
— Это ненадолго. Мы обязательно вернёмся. И теперь уж точно победим. Иначе и быть не может.
Однако пройдёт совсем немного времени, и в устах русских будут звучать совершенно другие слова:
— Бог устал нас любить. — Бог отвернулся от нас.
— О, боже! Как же велики наши грехи, что нам ниспосланы столь тяжкие испытания?
А пока тысячи военных надо было где-то размещать, обеспечив им кров, кормить и думать, что делать с ними дальше. Планов было громадьё, но как же отличались они друг от друга. Прежде всего своими целями и возможностями.
Гражданских лиц, что покинули Россию, тоже было немало. Мнений по поводу того, как решить проблемы такого количества абсолютно беспомощных людей, было с избытком. Идеи были, но катастрофически не хватало денежных средств и структур, необходимых для их реализации.
А пока среди сказочной красоты этого города можно было запросто умереть от голода, жажды, инфекции и даже случайной пули, полученной неизвестно от кого и непонятно кому предназначенной. Здесь могло произойти всё что угодно! Это был уже осколок когда-то могущественной Османской империи. От неё оставался лишь запертый в своём дворце император. Как символ того, что эта империя когда-то была. Но именно здесь все её законы и порядки не работали. Их отменили те, чьи войска вошли в этот город.
Действовали только какие-то инструкции и предписания, утверждённые оккупационными войсками. Проблем, требующих своего немедленного разрешения, хватало. А вопросы, связанные с русскими беженцами, конечно же, не входили в число первоочередных. В этом разливанном море людского горя, отчаяния и страданий эта юная пара казалась всего лишь песчинкой в пустыне.
Самое удивительное, что несмотря на все эти трагические события, Стамбул по-прежнему оставался Стамбулом. В самом этом факте было что-то непостижимое. С одной стороны, казалось, что абсолютно всё изменилось. Но, с другой стороны, Босфор всё так же убаюкивал и утончённых французских лейтенантиков, и вышколенных английских моряков, и темпераментных итальянских вояк. Точно такими же колыбельными, которые он когдато пел крестоносцам. Каждому из них город посылал какие-то свои флюиды и сигналы, призванные всех утешить и успокоить:
— Меня трудно чем-нибудь удивить. Слишком много я видел. И очень хорошо всё понимаю. Вам же для того, чтобы хоть что-то осознать, нужно время. И много времени.
Стамбул по-прежнему оставался городом, который нельзя увидеть и победить. Это он побеждал всех. Его нельзя было сделать пленником. Это он брал в плен всех, кто ступал на его землю. Его невозможно понять разумом. Его надо есть глазами, пробовать на вкус, трогать руками. Его запахи надо просто вдыхать. А всё многообразие его вкусов надо пропускать через себя. И только сделав это, можно было подготовиться к тому, чтобы познать душу этого города. При этом обязательным условием являлось то, что ваша душа тоже должна быть предельно открытой для его влияния и воздействия.
Стамбул просто хотел раствориться в каждом, кто ступал на его землю. Он ещё мечтал растворить их всех в себе. Подчинить своей фантастической ауре и сделать всех частью самого себя. Он всё время угощал своих незваных и непрошеных гостей всем, что имел. При этом он ещё и беседовал с ними. Этот диалог людей и города звучал постоянно. И во всём этом сумасшедшем хаосе, что творился кругом, лишь он один имел смысл. В этой неторопливой беседе люди постепенно познавали Стамбул, а он, проникаясь любовью и доверием к ним, поселялся в их сердцах.
Несмотря на всю трагичность своего нынешнего положения, город почему-то изначально был преисполнен доброжелательности к этим неприкаянным русским. Их сразу же начали здесь называть белыми русскими. И это никак не было связано с Белой армией. Скорее всего, это была самая яркая ассоциация, вызванная ослепительной белизной их кожи.
Уже с первых дней их появления возникло удивительное выражение, которое постоянно повторялось в адрес этих русских. В нём была такая смесь восхищения и удивления, что на это нельзя было обижаться. Никакому юмористу, включая столь известного здесь Аркадия Аверченко, не пришло бы в голову создать столь ёмкую и точную характеристику отношения турок к русским мужчинам и безумно красивым женщинам, воплощённую всего лишь в двух словах. Турки, все время улыбались и приговаривали:
— Харош урус.
И всё-таки, наверное, восхищение в этом восклицании преобладало над всем остальным. Ими восторгались. Им пытались помочь. Их хотели понять. При этом сами русские часто утверждали, что Стамбул их ломает. Аверченко, в свою очередь, всем внушал, что этот город делает из благодушных, мягких, ласковых русских дурачков железное бревно. И это было очень важно. Во всём этом абсолютной правдой было то, что только железо было способно выдержать всё, что выпало на их долю.
Кругом все что-то продавали. Меняли деньги. Открывали рестораны, игорные дома, кафешантаны и даже театры. А
