Отражённым светом - Алексей Борисович Черных
Они поэты — пусть прозаик
Себя лингвистикой кукожит.
Для них все ямбы и хореи,
Анапест, дактиль — словоблудье.
Они заняли эмпиреи,
Где нет любви, а есть безлюбье.
Но верим: опыт, сын ошибок,
Придя со временем бесценным,
Избавит от полуулыбок
Над их стихом несовершенным.
Стих зазвенит, как песни скальдов,
Лучистым, живописным словом.
А новый Пушкин скажет: «Ай, да
Я сукин сын в венке лавровом!»
* * *
Иногда напишешь так,
Что и сам
Восхитишься этим, как
Чудесам.
И откуда это всё
У меня?
Стихоплётство, то да сё,
Вся фигня.
Так изящно иногда
Изложу,
Что заплещет красота
За межу.
Но порою свой успех
Повторить
Невозможно как на грех!
Как тут быть?
Коль придумать я бы смог
Стихомер,
Им оценивал бы слог
И размер.
И тогда бы каждый стих
И сонет
Были б слаще дорогих
Мне конфет
И вкуснее бы, чем в доль-
ках арбуз.
А пока оценка толь-
ко на вкус.
Для красот стихов аршин
Не найдёшь.
Я — не Пушкин-сукин сын,
Но — хорош!
Полишинель
Он зудел, заикаясь, стараясь
Донести эпохальную весть.
Дескать, тайна сия велика есть,
Если только — вощще! — она есть.
Пикассовое
1.
Ах, как две наших сущности —
в принципе разные,
Плотно схвачены временем
в нечто одно:
Тошно-сочное, яркое —
и слегка несуразное,
Как «Алжирские женщины»
версии О.
2.
Нам не нужно быть в Гернике,
Нам достаточно Горловки.
И «Алжирские женщины»
Даже версии О
Не годятся в соперники
Фрескам горловским огненным,
Что войною зловещею
Жглись на стенах домов.
* * *
Престранный мир, где каждый человек
Готов скрутиться в жгут противоречий
И стать для Чеховых, Толстых, Лопе де Вег
Прообразом их злободневных скетчей;
Готов и на словах, и на мечах
Он выйти победителем из спора.
А мальчики кровавые в глазах
Проявятся… Но вряд ли очень скоро.
* * *
Наш выбор сделан. Мы, надеюсь,
Не буридановы ослы,
И выберем, не канителясь…
Хоть муки выбора милы.
Милы иллюзией, что можем
Мы выбором своим сменить
Процесс с названьем «Лезть из кожи
Вон» — на процесс с названьем «Жить».
* * *
С младых годов был равнодушный
К навозной сущности побед
Тот самый Авгий, чьи конюшни
Не очищались тридцать лет.
Дух разлагающейся плоти
Его нимало не мутил,
А даже возбуждал и вроде,
Вы не поверите, пьянил.
* * *
Я исполнен пустого апломба,
Я рисуюсь немного, читая
Книгу тонких новелл Ляо Чжая,
Как интеллектуальную бомбу.
Как интеллектуальный феномен
Я ту книгу небрежно листаю…
В том, что рядом никто Ляо Чжая
Знать не знает, — уж я не виновен.
* * *
На Земле мы одни
На все восемь её миллиардов.
Так не будем же ни
Сожалеть, ни искать вариантов,
В коих наша судьба
Нас проносит мимо макушки
Надземного столпа,
На который вознес себя Пушкин.
* * *
Избавь меня, Господи, от сомнений;
Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной;
Излечи от терзающих размышлений
О ненужности нашей пустословной.
Дай зренье мне, Господи, да такое,
Чтоб в жизни жестокой и несправедливой,
Узреть проявленье Твое всеблагое
К нам, недостойным и суетливым.
* * *
Когда б поэтов щедро награждали
Дензнаками за их общенье с Музой,
Они бы как тогда живописали
Суть бытия — с желаньем иль обузой?
Ведь их монетизация принудит
Творить в созвучье лишь с монетным звоном.
От лишней денежки поэта не убудет,
Но зазвучит ли он в созвучье оном?
* * *
Не зря, наверно, Тот, Кто создал
Галактик яркие спирали
Нас отдалил от них и звёзды
Сместил в немыслимые дали.
Всё для того, чтоб наши цели
Познать вселенские соцветья
Мы с вами сохранить сумели
На многие тысячелетья.
* * *
Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете,
Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом:
Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете,
Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.
Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком,
В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я.
Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками
И зажёвывающие их (блин!) ананасами.
* * *
Его пророческие мантры,
Как и вещания Кассандры,
Не принимались и не шли
На пользу жителям Земли.
Ведь, как известно, у пророка
В своём отечестве без срока
Лицензии пророчить нет.
Такой вот эксцентриситет.
* * *
Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно,
Стозе́вно и ла́яй
Смотрит вослед — не беззлобно и томно, —
Почти не мигая.
Мозгом спинным ощущать этот взгляд ты
Ещё будешь долго.
С чудищем о́блым общаться вприглядку —
Стараться без толка.
* * *
Это вам не это,
Это вам не то.
К нам спешит с приветом
Серый конь в пальто.
За конём тем рифма
Из Караганды.
Подожди-ка, нимфа,
Отдохнёшь и ты.
* * *
Он побледнел, затем, как будто
Чуть отойдя от тошноты,
Меня назвал зачем-то Брутом
Добавив вялое «И ты…»
Но мне такая антитеза
Казалось ложной. Убеждён,
Что это я сражённый Цезарь,
А Брут, прошу прощенья, — он!:)
* * *
За детьми того декабря
Дитю января — трудно.
Оно будто дышит зря
И всхлипывает простудно;
Оно — никудышный актёр,
Хоть паузу тянет дольше.
Ему не доступен флёр
Снов, что о чём-то большем.
* * *
Ночами душевная муть
Становится шире и скольже,
А хочется просто уснуть,
Не думать о чём-то большем.
И хочется не считать
Баранов, овец, полудурков.
Зло хочется обругать
Морфеевых сна драматургов.
* * *
«Иллюзию радости дарит вино», –
Такую неглупую фразу
Я где-то читал (и не так уж давно),
Но с ней не согласен мой разум.
Хорошие вина раскроют в душе
Все те закоулки, что скрыты
Унылостью будней, сокрыв неглиже
Иллюзии жизни избитой.
* * *
Как Диогену помогая,
Со свечкою при свете дня
Людей искал, судьбу кляня
И чьи-то души поминая.
Не ради славы ведь старался —
Не ради веры в божество.
…И от того вконец остался,
Как Диоген, без ничего.
* * *
За чан похлёбки чечевичной,
