Сергей Могилевцев - Лиса и виноград

Х е р е й (испуганно). И вы что же, действительно ничего не можете с собой поделать?

Э з о п (сокрушенно, с долей притворства). Не могу. Хотел бы, да не получается, и в этом моя трагедия.

Х е р е й. Но, господин, в таком случае, вы можете нар­ваться на крупные неприятности. Что, если эти дельфийцы не столь просвещенные, как жители Афин или Коринфa, и воспринимают насмешку не так спокойно и не так добродушно?

Э з о п. Насмешку, Херей, вообще никто не воспринимает спокойно. Просто одни рядятся в шкуры овец, а дру­гие откровенно не прячут своей волчьей сущности. Во­лков, мой друг, бояться, – в лес не ходить! Кстати, на эту тему есть одна великолепная басня.

Х е р е й. Побойтесь Зевса, господин Эзоп, – хотя бы ме­ня, своего секретаря, не кормите своими великолеп­ными баснями!

Мимо проходят т о р г о в е ц ф и г а м и и р а з н о с ч и к в о д ы.

Т о р г о в е ц ф и г а м и. А вот сладкие фиги! а вот сладкие фиги!

Р а з н о с ч и к в о д ы. А вот вода из горного озера! а вот вода из горного озера!

Э з о п. Посмотри на этих двух местных ослов! они воображают, что несут дары в священных сосудах, и напус­кают на себя такой торжественный вид, что кажутся жрецами самого Аполлона. Рядом с ними сама пифия выглядит уличной девкой. Эй, приятель, почем твои фиги?

Т о р г о в е ц ф и г а м и. Четыре обола, мой господин.

Э з о п (приглядываясь к фигам). Четыре обола за такую несвежую дрянь? да они ведь давно прогнили и покры­лись червями! впрочем, твое лицо выглядит еще хуже: оно похоже на одну огромную фигу, упавшую с дерева, и раздавленную телегой. Где ты его хранишь по ночам? в корзинке с другими протухшими фигами? Впрочем, оно и понятно, – подобное идет к подобному, как и пове­лели бессмертные боги; фиги – к фигам, деньги – к деньгам, а дураки, торгующие фигами, – к дуракам! Впрочем, быть может, ты носишь фигу в кармане, и только прикидываешься несведущим простачком? Если так, то это было бы просто великолепно; три фиги в одной упряжке, влекомой одним несносным ослом! С чем я вас, господин хороший, и поздравляю! (Отвеши­вает т о р г о в ц у низкий поклон.)

Т о р г о в е ц ф и г а м и стоит, широко открыв рот, и не знает, что ответить.

Х е р е й (вполголоса). Господин, не дразните его, он мо­жет обидеться!

Э з о п (отмахиваясь от Х е р е я) . Пустое, Херей, пус­тое, он даже не понял, о чем я ему говорил! Такие болваны обижаются только в одном случае – если их обсчитывают на рынке. Впрочем, он сам кого хочешь обсчитает в два счета. Купи у него пару фиг, и он забудет все, о чем здесь говорилось. ( Р а з н о с ­ч и к у в о д ы.) А ты, приятель, почем продаешь свою хрустальную воду?

Р а з н о с ч и к в о д ы. По два обола, мой господин. Вода свежайшая, утолит жажду и вам, и вашему спут­нику. Попробуйте глоточек, если хотите; всего один глоточек, и выпьете до дна весь кувшин, не оставив ни капли.

Э з о п (принюхиваясь к кувшину) . Ба! да от твоей хрус­тальной воды разит не лучше, чем от лошадиной мочи! Ты что, решил меня отравить, подсовывая это неудобо­варимое пойло? Все вы, дельфийцы, как я погляжу, на одно лицо, никому из вас нельзя доверять: того и гляди, оставите без гроша доброго путешественника! вы и родную мать не постесняетесь обсчитать, как последнюю шлюху. Да и чего от вас ждать, если вмес­то лиц у вас печеные фиги, а вода воняет лошадиной мочей?! Нет, видимо, не остается мне иного выхода, как рассказать всей честной и благородной Элладе о ваших гнусных и отвратительных нравах!

Х е р е й (на ухо Э з о п у, вполголоса). Побойтесь бо­гов, господин, вы восстановите против нас весь город! Вы опять кидаетесь на все, что шевелится, вы опять трахаете всех без разбора!

Э з о п (также вполголоса). Пустое, Херей, пустое, это всего лишь торговцы на рынке, они привыкли к подоб­ному обращению.

Т о р г о в е ц ф и г а м и (неожиданно начинает вопить). Немыслимо, непостижимо! требую справедливости! Этот человек оскорбил не только меня, но и всех дру­гих торговцев на рынке! Никто не может назвать мои фиги гнилыми, да еще в придачу мое лицо, полученное в наследство от почтенных родителей!

Р а з н о с ч и к в о д ы. Эти иностранцы совсем обнаг­лели! Еще мой дед и отец торговали на рынке хруста­льной водой! Мы добываем ее с большими издержками из горного озера, которое находится рядом со святи­лищем Аполлона! Никто не смеет называть эту воду мочей, никто не смеет оскорблять светоносного бога!

Х е р е й (с опаской, оглядываясь по сторонам). Нам луч­ше побыстрее уйти отсюда, мой господин. Мне кажется, вы слишком сильно раздразнили гусей.

Э з о п. Пустое, Херей, пустое, – дразнить гусей – это моя специальность. Именно этим я и занимаюсь послед­ние тридцать лет. Если бы я, мой друг, не дразнил жирных гусей, скоро бы в Элладе жить было нельзя из-за их мерзкого жирного гогота.

Вокруг начинает собираться т о л п а т о р г о в ­ц е в, с интересом прислушивающихся к разгорающему­ся скандалу. То тут, то там мелькает лицо А п о л л о н а, который переходит от одного торгов­ца к другому, и что-то шепчет им на ухо. Здесь же К о р и н н а.

П р о д а в е ц п т и ц. Возмутительно, отвратительно! Какой-то заезжий горбатый урод сравнивает наши лица с гнилыми фигами!

С т а р у х а. Сам низенький, пучеглазый, и брюхо вспуче­но, а туда же – говорит, что мы провоняли мочой!

Г о л о с а в т о л п е. Мы честные дельфийцы, мы жите­ли священного города! не позволим наглому иностран­цу оскорблять наши нравы и наш образ жизни! Не поз­волим обезьяньему старосте смеяться над нами!

Х е р е й (выходя вперед, закрывая рукой Э з о п а) . По­стойте, граждане дельфийцы, постойте, никто не соби­рается оскорблять ваши обычаи; никто не собирается смеяться над вами; просто мой господин, известный в Элладе писатель и баснописец, выражается образно и несколько отстраненно. Что поделать, господа, таковы все писатели, и не стоит их за это судить слишком строго!

Г о л о с а в т о л п е. А нам плевать, писатель он, или нет! Мы требуем справедливости за фиги и за мочу!

Э з о п (выходя вперед, отстраняя Х е р е я) . Постой, Херей, постой, я не нуждаюсь в твоей благородной помо­щи. О чем ты им говоришь, о какой отстраненности и о каких писательских приемах? Да они сроду не слыхали таких слов, им привычней разговоры о репчатом луке да о ценах на помидоры или прошлогоднюю репу. Не надо метать перед ними бисер, не надо делать из мухи слона. Если их не трахать время от времени, они совсем обленятся, и, чего доброго, разучатся разговари­вать. (Обращаясь к т о л п е.) Вы, друзья мои, сво­им радением о справедливости и заботой о чистоте собственного лица заслуживаете, безусловно, самых высо­ких похвал. Тем более, что оскорбил вашу честь ка­кой-то ничтожный и гнусный старик. К тому же горба­тый, пучеглазый и низкорослый, почти что карлик, ос­мелившийся давать оценку вашему образу жизни.

Г о л о с а в т о л п е. Да, карлик, да, горбун, да, последний коротышка и плут! А еще в придачу дикообраз, горшок толстопузый и мешок наизнанку!

Э з о п. Все так, господа, все так, но послушайте по эту тему одну невинную басню. Зевс сотворил людей и при­казал Гермесу влить в них разум. Гермес сделал себе мерку и в каждого вливал поровну. Но получилось, что людей малого роста эта мерка наполнила до краев, и они стали разумными, а людям рослым питья на всех не хватило, а хватило разве что до колен, и они ока­зались глупее. Так и вы, господа дельфийцы, ростом, быть может, и вышли, но что касается разума и яснос­ти мысли, то здесь боги явно проявили халатность.

Т о р г о в е ц ф и г а м и. Он по-прежнему издевается над нами!

Р а з н о с ч и к в о д ы. Он оскорбляет наших богов!

Э з о п. Вовсе не так, господа, вовсе не так, тем более, что боги у нас с вами одни и те же, ведь все мы живем в Элладе, и дышим одним эллинским воздухом. Что же касается ваших мозгов, то не могу удержаться, и не процитировать еще одну басню. Лиса забралась в мастерскую лепщика и обшарила все, что там было. И тут ей попалась трагическая маска. Подняла ее лисица и сказала: “Какая голова, а мозгу в ней нет!” Так и вы, господа, телом, быть может, величественны, а душой неразумны, как ослы, или бараны!

П р о д а в е ц п т и ц. Он обозвал нас ослами!

С т а р у х а. Он сравнил нас с баранами!

Э з о п. Вовсе нет, господа, вовсе нет, вы, безусловно, гораздо разумнее, чем эти бессловесные и покорные твари. Хотя, как я до этого уже говорил, лица ваши настолько схожи с перезрелыми фигами, что вполне способны со временем превратиться в морды неразумных скотов. Все дело, очевидно, в вашей внутренней сущности, и вот на этот счет еще одна басня. Один человек незрячий умел про каждое животное, которое ему давали в руки, на ощупь угадать, что это такое. И вот однажды ему подложили волчонка; он его ощупал и сказал, раздумывая: “Не знаю, чей это детеныш – волка, лисицы, или еще какого подобного животного, – и одно только знаю: в овечье стадо его лучше не пус­кать”. Так и ваши, дельфийцы, дурные свойства видны по вашей мерзкой наружности.