Арнольд Уэскер - Корни
Джимми. Зря не пошлют нас, территориальные части, мы бы в два счета с этой забастовкой покончили.
Бити. Милое дело — рабочий человек, а так говоришь про своих товарищей.
Джимми. Ах, тебе не нравится. А сколько они зарабатывают, эти автобусники, — скажи? А что получает батрак? Тебе это известно, девушка?
Бити. Так пусть тогда батраки тоже бастуют! Разве батракам будет легче, если автобусники перестанут бастовать?
Дженни. Все-таки наши получили прибавку, знаешь? Папаша Брайант будет теперь получать шесть в неделю, как свинарь, а Фрэнк — семь и шесть в неделю, как тракторист.
Джимми. Подожди, Холл кого-нибудь обязательно уволит.
Дженни. Что верно, то верно. Такие сволочи, ей-богу. Как только дадут прибавку, так кого-нибудь уволят. Как пить дать. Вот увидишь, спроси папашу Брайанта, когда придешь домой, спроси, кого уволили после прибавки.
Бити. Ну уж его-то не уволят. Не много они найдут дураков, кто бы ходил за свиньями все семь дней в неделю, да по стольку часов.
Дженни. Олух настоящий! (Пауза.) Джимми тебе сказал, что его выбрали ехать в Лондон на юбилей территориальных войск в этом году?
Бити. А что там будет?
Джимми. Демонстрация будет и парад в полном вооружении.
Бити. Много от этого толку…
Джимми. Понимать надо. Мы должны показать, что можем защищать страну, вот. Устрашай оружием — предотвратишь войну.
Бити (кончает вытирать посуду). Никого-то ты не устрашишь, парень. (Открывает свой чемодан.) Вот вам подарок для хозяйства! Погодите, свалится на вас водородная бомба, увидите, какой прок от вашего оружия. (Роется в чемодане.)
Джимми. Ты так думаешь? Да? Ничего, струхнут, гады.
Бити. Сами вы струхнете. (Достает свертки.) Это малышке.
Джимми. С чего это ты вдруг такая умная стала?
Дженни (разворачивая сверток и вынимая скатерть). Большое спасибо, Бити. Как раз то, что мне нужно.
Бити. Тебе ведь наплевать на защиту страны, Джимми, просто тебе нравится играть в солдатики.
Джимми. А что, по-твоему, я делал в прошлую войну — пел в окопах?
Бити. Ты про Чосера слыхал?
Джимми. Нет.
Бити. А знаешь, кто депутат парламента от вашего избирательного округа?
Джимми. К чему ты клонишь? Нечего загадывать загадки.
Бити. Ты знаешь, как зародилось профсоюзное движение в Англии? А забастовки ты признаешь?
Джимми. Нет и нет.
Бити. Для чего же тебе тогда воевать, что защищать?
Джимми (раздраженно). Бити, ты от нас уезжала надолго, ты завела образованного парня и все такое, и он тебя, может, многому научил. Но нам голову не морочь, нам и так хорошо. Приезжай, когда вздумаешь, мы тебе рады, но давай не спорить о политике, от этого только одни неприятности. Право слово. (Уходит.)
Дженни. Черт тебя дернул! Ты его за самое больное место задела. Да для него дороже территориальных войск ничего на. свете нет — вся его жизнь в этом.
Бити (расстроена). Почему он боится говорить?
Дженни. И вовсе он не боится, уж что-что, а говорить он умеет.
Бити. Я не про то. Говорить по-настоящему, использовать мосты, вот что! Я иногда сижу с Ронни и его друзьями и слушаю, как они говорят о разных вещах, чи, знаешь, я половину таких слов в жизни не слышала.
Дженни. Разве он тебе не объясняет, что они значат?
Бити. Я злюсь, когда он все учит меня да учит, а он хочет, чтобы я спрашивала. (Копирует его, теперь иронически). «Всегда спрашивай, люди с радостью расскажут тебе все, что знают, всегда спрашивай, и тебя будут уважать».
Дженни. Ну а ты?
Бити. Нет! Я не спрашиваю. И знаешь, почему? Потому, что я упрямая, как мама, я очень упрямая. Не могу себя заставить спрашивать, и все тут. Знаешь, я из себя выхожу, когда слушаю их. Как только они начинают говорить о вещах, которых я не знаю или не понимаю, я из себя выхожу. Сидят себе и разговаривают, как будто между прочим, вдруг повернутся к тебе и скажут: «Не правда ли?» Точно как в школе: спрашивают, когда не ждешь, и всегда то, чего не знаешь. Иногда я ничего не говорю, иногда ложусь спать или ухожу из комнаты. Как Джимми, ну точь-в-точь как Джимми.
Дженни. А Ронни что?
Бити. Он тоже из себя выходит. «Почему ты меня не спрашиваешь, ну какого дьявола ты не спрашиваешь? Разве ты не видишь, что я жажду просветить тебя? Только спрашивай!»
Дженни. И он собирается на тебе жениться?
Бити. Почему бы нет?
Дженни. Ты уж прости меня, не обижайся, но мне кажется, что вы не очень-то друг к дружке подходите.
Бити (громко). Неправда! Мы любим друг друга!
Дженни. Тебе лучше знать.
Бити (тихо). Нет, ничего я не знаю и не узнаю, пока он сюда не приедет. С первого же дня, как я поступила официанткой в Делл-отель и увидела его — он на кухне работал, — влюбилась в него. Я думала, все так просто. Три месяца бегала за ним, разные слова ему говорила, дарила подарки, а потом у нас всерьез началось. Он ни разу не говорил, что любит меня, да мне все равно было, но после того, как он сошелся со мной, он, видно, считает, что должен за меня отвечать, и я его не отговаривала. Я думала, что заставлю его полюбить меня. О нем я почти ничего не знала, только что он не такой, как все, и большей частью все пишет да пишет. А потом он вернулся в Лондон, и я поехала с ним. Я никогда далеко от дома не уезжала, но ради него поехала, и он все время считал, что не может бросить меня, и я его не отговаривала. Потом я его лучше узнала. Его интересовали вещи, которых у меня и в мыслях не было. Политика, искусство и все такое, и он старался учить меня. Он социалист и всегда говорит, что речами социализма в стране не построишь, но можно передать свои идеи тому, кто близок к тебе. И я делала вид, что мне это интересно, хотя мало что понимала. Он все время старается учить меня, но мне это в голову не идет, Дженни. И все-таки я хочу показать, что интересуюсь. Я не привыкла учиться. Учеба была в школе, и с этим покончено.
Дженни. Ну и дела! Сдается мне, что счастья у тебя не будет. Права я была.
Бити. Но я люблю его.
Дженни. Значит, у тебя не все дома.
Бити. Я теперь не могу жить другой жизнью.
Дженни. Не знаю, что и сказать, ей-богу.
Бити (шутливо передразнивая ее). «Не знаю, что и сказать!» (Неожиданно.) Давай-ка, я тебя научу печь пироги по-новому.
Дженни. Пироги?
Бити. Ронни меня научил.
Дженни. Значит, кое-что ты все-таки одолела?
Бити. Но он про это не знает. Я всегда злилась, когда он меня еще и стряпать учил. А, черт! Ему обязательно нужно было чему-нибудь меня учить… и все-таки что-то приставало.
Уже стемнело, и Дженни зажигает керосиновую лампу.
Дженни. Да уж небось изо всех сил вдалбливал?
Бити. Не беспокойся, как только мы поженимся, все будет в порядке. Я заведу малышей, и мне не надо будет думать о тех вещах, которыми я должна интересоваться теперь.
Дженни. Это уж как водится! Чтоб детей рожать, образования не требуется.
Бити. Да. Дети — это дело такое, родятся, и все тут.
Дженни. Чертенята!
Бити. А ты не собираешься еще одного завести, Дженни?
Дженни. Конечно, собираюсь. К чему спрашиваешь? Что ж, по-твоему, Джимми не хочется иметь собственного ребенка?
Бити. Хороший он человек, Дженни.
Дженни. Хороший.
Бити. Не всякий возьмет с ребенком.
Дженни. Конечно.
Бити. Он тебя ни о чем не спрашивал? Кто отец ребенка? Ничего?
Дженни. Нет.
Бити. Ты никому не рассказывала, Дженни?
Дженни. Никому.
Бити. И правильно сделала. И мне не рассказывай!
Дженни выкрутила фитиль, и теперь комната ярко освещена.
Дженни (резко). Хватит, Бита. Каждый раз, как приедешь домой, ты меня про это спрашиваешь, мне надоело. С этим делом покончено. Никто ничего не говорит, и никто ничего не знает. Слышишь?
Бити. Ты любишь Джимми?
Дженни. Люблю? Я не верю в эту ерунду — поженились, и дело с концом.
Бити (внезапно оглядывая комнату и замечая беспорядок). Дженни Билс, ты только посмотри на свой дом. Только посмотри!
Дженни. Смотрю. Что тебе не нравится?
