Фридрих Дюрренматт - Ромул Великий
Ромул. Беззаветная преданность моих офицеров начинает меня обременять!
Императрица встает.
Юлия. Ромул!
Ромул. Что Юлия?
Юлия. Сию же минуту прими Спурия Тита Мамму!
Пирам что-то шепчет императору.
Ромул. Это ни к чему. Пирам только что доложил, что Одоакр снес третье яйцо.
Юлия. Ромул, империя рушится, солдаты проливают кровь, а ты все время говоришь только о своих курах.
Ромул. После того как гуси спасли Капитолий, для этого есть все основания. Спурий Тит Мамма мне больше не нужен. Германский князь Одоакр взял Павию, это ясно, ибо курица, носящая его имя, снесла три яйца. Такие соответствия необходимы, не то в мире не было бы уже совсем никакого порядка.
Все ошеломлены.
Рея. Отец!
Юлия. Это неправда!
Марес. К сожалению, правда, ваше величество, Павия пала. Рим потерпел самое тяжелое поражение за всю свою историю. Префект привез последние слова командующего войсками Ореста, который со всей своей армией попал к германцам в плен.
Ромул. Я знаю, что говорят мои полководцы перед тем, как сдаться в плен: «Покуда кровь течет в наших жилах, мы не сдадимся». Все это говорили. Военный министр, прикажи префекту кавалерии лечь, наконец, спать.
Марес молча кланяется и уходит налево.
Юлия. Ты должен что-то сделать, Ромул, ты должен немедленно что то сделать, не то мы пропали!
Ромул. Сегодня после обеда я набросаю обращение к моим солдатам.
Юлия. Все твои солдаты до последнего перебежали к германцам.
Ромул. В таком случае я произведу Мареса в рейхсмаршалы.
Юлия. Твой Марес — набитый дурак.
Ромул. Это верно, но где найдешь в наше время разумного человека, который согласится быть военным министром Римской империи? Я велю опубликовать бюллетень о моем здоровье.
Юлия. Какой от этого прок?
Ромул. Дорогая, чего ты еще от меня хочешь? Достаточно того, что я управляю государством.
Аполлион, который слез с лестницы, подходит к императору и показывает ему бюст.
Аполлион. Ваше величество, за этого Овидия я даю три золотых.
Ромул. Четыре. Овидий был великий поэт.
Юлия. Ромул, кто это?
Ромул. Антиквар Аполлнон из Сиракуз, я продаю ему мои бюсты.
Юлия. Кто тебе позволил разбазаривать великих поэтов, мыслителей и государственных деятелен, принадлежащих нашему славному прошлому?
Ромул. У нас распродажа уцененных товаров.
Юлия. Не забывай, что эти бюсты — единственное, что тебе оставил мой отец Валентиниан.
Ромул. Он еще и тебя мне оставил, дорогая.
Рея. Я не могу этого больше вынести! (Встает.)
Юлия. Рея!
Рея. Пойду учить монолог Антигоны! (Уходит направо.)
Юлия. Видишь, родная дочь перестала тебя понимать!
Ромул. У нее голова забита трагическими ролями.
Аполлион. Три золотых и шесть сестерциев — я, ваше величество, больше не дам.
Ромул. Возьми еще несколько бюстов, и сочтемся сразу.
Аполлион опять влезает на лестницу. Слева вбегает министр внутренних дел.
Тулий Ротунд. Ваше величество!
Ромул. Ну, что тебе еще, Тулий Ротунд?
Тулий Ротунд. Император Восточной Римской империи Зенон Исаврийский просит убежища.
Ромул. Зенон Исаврийский? Стало быть, он тоже не чувствует себя уверенно в своем Константинополе?
Тулий Ротунд. Никто уже себя в этом мире не чувствует уверенно.
Ромул. Где же он?
Тулий Ротунд. В прихожей.
Ромул. А его камергеры Сульфурид и Фосфорид тоже здесь?
Тулий Ротунд. Только им и удалось бежать вместо с ним.
Ромул. Если Сульфурид и Фосфорид останутся за дверью, Зенон может войти. Византийские камергеры очень уж строги. Заприте их в птичнике.
Тулий Ротунд. Слушаюсь, государь.
Слева вбегает император Зенон Исаврийский, одетый куда пышнее и элегантнее, чем его западный коллега. Пирам и Ахилл в последнюю минуту оттесняют камергеров Зенона, которые, причитая, протискиваются к двери.
Зенон. Привет тебе, благородный венценосный брат!
Ромул. Привет!
Зенон. Привет тебе, благородная венценосная сестра!
Юлия. Привет тебе, благородный венценосный брат!
Объятия. Зенон становится в позу, предписанную придворным ритуалом восточноримскому императору, просящему убежища.
Зенон. Помощи я прошу, о солнце вселенной...
Ромул. Мой дорогой Зенон, я вовсе не настаиваю, чтобы ты непременно прочел длинные стихи, которые по византийскому церемониалу следует произносить императору, когда он просит убежища.
3енон. Я не могу обмануть доверие моих камергеров.
Ромул. А я их не впустил.
Зенон. Попросту не впустил?
Ромул. Я велел их запереть в птичнике.
3енон. Отлично! Раз они меня не видят, я сегодня в порядке исключения не буду пользоваться положенными формулировками. Сил уже нет! С тех пор как я бежал из Константинополя, мне по три раза в день приходилось повторять две тысячи строк «Помощи я прошу» перед разными политическими деятелями. Голос сорвал.
Ромул. Садись.
Зенон. Спасибо. (С облегчением садится к столу.) Знаешь, Ромул, когда мои камергеры со мной, я просто тону во всех этих предписаниях и правилах. Я должен как положено двигаться, как положено говорить, как положено есть и пить. Спасенья от этого нет. Но стоит им уйти, как во мне просыпается сила моих предков-исаврийцев, просыпается испытанная, твердая, как скала, вера... А решетки у твоего птичника надежные?
Ромул. Можешь быть спокоен. Пирам, поставь прибор для Зенона и принеси яйцо.
Пирам. У нас осталось только яйцо Домициана.
Ромул. На этот случай оно годится.
3енон. Мы, собственно говоря, уже семь лет находимся в состоянии войны друг с другом. Лишь германская угроза приостановила столкновение наших армий. (Несколько смущен.)
Ромул. В состоянии войны? Я про это ничего не знаю.
3енон. Но ведь я же отнял у тебя Далмацию.
Ромул. А разве она была моей?
3енон. При последнем разделе империи она отходила к тебе.
Ромул. Между нами, императорами, говоря, я давно уже не ориентируюсь в международном положении. Что тебя заставило покинуть Константинополь?
3енон. Моя теща Верина вступила в союз с германцами, и меня изгнали.
Ромул. Странно. Ты же был в такой дружбе с германцами...
3енон. Ромул! (Обижен.)
Ромул. Насколько я в курсе сложных взаимоотношений на византийском престоле, ты сам заключил союз с германцами, чтобы сбросить с трона своего сына.
Юлия. Ромул!
3енон. Германцы наводнили наши империи! Границ уже почти нет! Мы больше не можем идти врозь. Мелочная подозрительность, разделявшая наши империи, теперь — непозволительная роскошь. Мы должны спасать нашу культуру.
Ромул. А по-твоему, культуру можно спасти?
Юлия. Ромул!
Тем временем антиквар подходит к императору с несколькими бюстами.
Аполлион. За обоих Гракхов, Помпея, Сципиона и Катона — два золотых восемь сестерциев.
Ромул. Три золотых!
Аполлион. По рукам! Только я прихвачу еще Мария и Суллу. (Опять лезет на лестницу.)
Юлия. Ромул, я требую, чтобы ты немедленно выгнал этого торговца древностями.
Ромул. Мы не можем себе этого позволить, Юлия. Надо же платить за корм для кур.
3енон. Вы меня поражаете. Мир охвачен пожаром, а вы позволяете себе острить. Гибнут тысячи людей, а вы валяете дурака. Причем тут корм для кур, когда надвигаются варвары?
Ромул. В конце концов, и у меня есть свои заботы.
3енон. По-видимому, здесь еще не до конца осознали, чем грозит миру германизм. (Барабанит пальцами по столу.)
Юлия. Я все время это говорю!
3енон. Успех германцев нельзя объяснять чисто материальными факторами. Надо смотреть глубже. Наши города капитулируют, наши солдаты перебегают к противнику, наши народы нам больше не верят, потому что мы сами в себе сомневаемся. Мы должны собраться с духом, Ромул. Пора нам вспомнить о былом величии, воззвать к памяти Цезаря, Августа, Траяна, Константина. Другого выхода нет. Без веры в себя и в наше международное значение мы пропали.
Ромул. Ну, хорошо. Давай верить.
