Людмила Улицкая - Семеро святых из деревни Брюхо
НАСТЯ (встает на колени). Прости, матушка, Христа ради. Не сама думала, – враг вложил.
ДУСЯ. Враг, враг вложил. Я твои мысли знаю. (Расправляет «фату», поправляет бумажные цветы на голове.) Этого захотела? Вот и я тоже хотела. Ой, как хотела-то! Сам кудрявый, глаз синий-синий был у Проклушки, аж черный. И пояс серебряный, ни у кого такого не было, заморский пояс был. Гуляли мы. Сговорились. Собрали меня к венцу, на свадьбу всего заготовили. Я дочка одна у родителей, а родители мои были не бедные, ой, не бедные. Время-то после Петровок, самое сладкое время. Все зелено, аж слезу вышибает. К венцу идти, а его все нет. Нету жениха, вот что я говорю... Жду. Вдруг вижу, Татьяна, сестра Проклова бегит ко мне через двор, а платок на ней черный. Я и пала наземь, забилась. Меня ну водой отливать. Отливали, отливали. Вишь, живая осталась, только ноженьки мои – все, с тех пор и не вставала я на мои ноженьки. А Прокл что? Сбежал, сгинул, по сю пору в бегах. (Поет.) Нина Прокловна ждет, Иван Проклович ждет, Катерина, Евдокия да Егорушка, где наш батенька, где наш папенька, со гостинцы, со картинцы, со приветами... А отпущу я тебя, Настя, добра тебе в том не будет.
НАСТЯ. Видно, мне добра ни в чем не будет.
ДУСЯ. А ты думала? При последних временах живем, на страдание рожденные.
НАСТЯ. Порадоваться хотела, матушка.
ДУСЯ. Здесь потрудишься, там порадуешься. Там есть еще кто? Пусть взойдет, кто там во дворе.
НАСТЯ. Были странники, да разошлись все.
ДУСЯ. А я тебе говорю, пусть взойдет девка.
Настя выходит, приводит с собой Веру.
НАСТЯ. Вот она, за поленницей притулилась, ее и не видно.
ДУСЯ. Антонина! Ты того, ложечку меду дай ей. Послали, послали ей... Чего такую маленькую ложечку берешь? У, жадина... Или побольше ложечки нет? (Вера открывает рот, Антонина сует туда ложку с медом.) Иди, за самоваром смотри. Нечего без дела стоять. (Вере.) Ну чего, нагуляла?
ВЕРА. Нет, не нагуляла нисколечки. Он страшный, силком меня взял. Маманя у них уборщицей, я ходила помогать. А маманя заболела, я заместо нее одна пошла. А он навалился. Страшенный, противный. А потом мамка говорит – иди, он тебя зовет. Я и пряталась, и убегала. А мамка говорит – иди, а то совсем убьет. Я и хожу. А тут он мял меня. Говорит, сына родишь – женюсь. А люди говорят, есть у него жена в Тамбове или где. Я думала, он меня сам бросит, я бы потерпела. И что ребеночек, это ничего. А что же теперь, так и жить с ним. Я боюся его, он страшный.
ДУСЯ. Не первая, не последняя. (Теребит своих кукол.) Вот он Ванечка, вота Танечка... деточки мои.
ВЕРА. Сон я видела. (Закрывает глаза руками.) Будто дитя у меня закричало в животе. И крик вроде как бы железный, и так дергает, дергает, вроде у меня не дитя, а машина. Стра-шна...
ДУСЯ. Марья! Антонина! Настя! Где вы все подевались?
Входит Антонина.
Послади ей, бедолаге. (Антонина берет большую ложку.) Какую ложку брешь? Еще уполовник бы взяла. Малую ложечку бери, какой мед черпают. (Антонина сует Вере в рот ложку меду.) Иди с Богом, иди.
ВЕРА. Матушка, так что ж мне делать-то? Мамка послала, иди к Дусе, как Дуся скажет, так и делай. А страшно.
ДУСЯ. Бог вразумит. Дуся больная, Дуся темная, Дуся грешная... Что Дуся? Ничто. Иди с Богом. (Хожалки выпроваживают Веру.) Господи, когда же приберешь нас? Поди, Настя, дверь отвори. Гость к нам.
Входит отец Василий.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Здравствуйте. Мир всем.
Хожалки подходят под благословение.
ДУСЯ. И духови твоему. Ты, Антонина, иди за водой, но с молитовкой, с молитовкой... А ты, Марья, встань да иди отсюдова. И ты, Настя... Прочь пошли.
Хожалки выходят, отец Василий прикрывает дверь.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Ходил я, матушка, в совет нечестивых. По повестке. В Городок вызывали.
ДУСЯ. Господи помилуй.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Егда бе юн, поясашеся сам и хождаше а може хотяше, егда же состарешеся, ин тя пояшет и веде а може не хочещи...
ДУСЯ. Ох, препояшут, препояшут... Время-то тесно, но есть еще маленько...
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Как жить будем, Дуся?
ДУСЯ (причитает). Ох, плохо, батюшка, плохо... Обижают хожалки Дусю, чаю не дают, не слушают... Маня Горелая опять приходила, каменьями в окно бросала. Очень обижала Дусю.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Оставь Маню в покое. У каждого свое поприще. Я за советом к тебе. Меня, Дуся, опять хлебом обложили.
ДУСЯ. Меж пальцев не много мяса-то.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Я им говорю: поп хлеба не сеет, не жнет, попа народ кормит. А мы, говорят, не дураки, мы тебя печеным обложили. У тебя, говорят, в селе триста дворов, тебе народ носит, вот ты нам семьдесят караваев и доставь. Три дня дали. Они меня уже и льном обкладывали, и медом. Такая контрибуция.
ДУСЯ. Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Отказался я, Дуся. Нет, говорю, у меня хлеба. Приходите и ищите. Что обрящете, то ваше. А начальник их, Рогов Арсений, нашей Ирины Федоровны сынок старший, говорит мне: ты меня, батюшка, не учи, у кого чего нам искать, мы сами ученые. А ведь он, Дуся, крестничек мой. Ирина Федоровна, она теперь у меня в церкви вместо старосты, а тогда совсем молодая была, пела на клиросе, голос и по сю пору ангельский... она меня просила в восприемники к своему первенцу... Ох, взыщется с нас...
ДУСЯ. Пресвятая Богородица, моли Бога о нас.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Придут за мной, Дуся, не сегодня-завтра. Со всего уезда уже собрали иереев в Городковскую тюрьму. Пора и мне собираться, думаю.
ДУСЯ. Не будет тебе тюрьмы.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Я не об этом забочусь: будет так будет. Церковное имущество всюду конфискуют. В Степанищево храм подчистую обобрали, и сосуды священные. В Тальниках тоже. Имущество – что... А у нас чудотворная. Или спрятать где? А то ведь унесут, осквернят, как храм иудейский.
ДУСЯ. Вперед не забегай, отче. Тут тебе семьдесят хлебов отсчитаны, в зальце под платками лежат. Ты брось собаке кость, ну как отвяжется.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Семьдесят хлебов, говоришь?
ДУСЯ. Семьдесят, батюшка. Настя счет вела.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Как же ты прознала?
ДУСЯ. Не знаю, может, шепнул кто...
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Да откуда же у тебя столько хлеба-то, Дуся?
ДУСЯ. Народ несет. Собралось. У него, у Кормильца, всего много. А вот где лошадку взять, того не знаю. Ужели Он нам на бедность лошадку не приберег? Надо бы хлеба поскорее им отправить, пока не прискочил враг...
Священник встает, крестится на образа.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Слава Тебе, Господи, Слава Тебе.
ДУСЯ (поет довольно-таки дурным голосом). Благослови, Душе моя, Господа, и вся внутренняя моя, Имя Святое Твое... Не пришел еще час, не пришел.
МАРЬЯ (всовывает голову в окно – видно, под окном подслушивала, – кричит). Петр Фомич с лошадка едет, мед торговать в Городок везет!
ДУСЯ. Ишь, орать взяла моду. Марья, сбегай, Тимошу призови, поможет хлеба оттащить.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Бог с тобой, Дуся. Надо у Петра Фомича узнать, возьмется ли еще везти?
ДУСЯ. А вы, отче, идите на дорогу-то, а то мимо проедет.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Не чудо ли? И хлеба эти... И лошадка. .. Кто знал, что так сладится... Однако, Дуся, что с образом... Не забрать ли? Может, к тебе перенесем? Уж к тебе-то не придут искать.
ДУСЯ. Почем знать... (Возится с куклами.) Ох, бедные мои доченьки, бедные сиротки, кто вас оденет-обует, кто вас напоит-накормит... без маменьки, без папеньки... (Вынимает из постели сухарь, дает священнику.) Вот, дорогой мимо церкви поедете, сухарик отдай матушке Евгении, скажи, Дуся прислала со своей честной постели... Бедные мои деточки, бедные мои деточки... А иконка... Владычица наша сама о себе позаботится...
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Прости меня, Дуся.
ДУСЯ. Прости меня, батюшка.
Входят Тимоша, Марья, Антонина с полными ведрами.
ТИМОША. А Петр Фомич велел no-быстрому говорит, туча идет.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Ну, с Богом, с Богом.
Выносят хлеба из избы.
ДУСЯ. Воду принесла! Радость-то какая! Мы с водой теперь!
АНТОНИНА. Самовар уже стоит. Скоро готов будет.
ДУСЯ. Господи, когда же приберешь Ты нас? (Сгребает в кучку своих кукол.) Чего уставились? Собирайте трапезу.
НАСТЯ. Благослови, матушка.
Дуся благословляет Настю. Та начинает накрывать на стол – совершенно ритуальное действо. Настя подносит Дусе скатерть, та крестит ее в четыре угла, потом ложки, чашки – каждый предмет.
ДУСЯ. Антонина! Помолимся.
Хожалки зажигают свечи перед иконами. Поют начинательную молитву от «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради...» до «Отче наш». Одновременно идет ритуал умывания. Прежде чем Дусю начинают умывать, она крестит полотенце и все сосуды. В кувшин с обычной водой вливают немного святой воды из бутыли. После умывания открывают шкатулку вынимают кусок большой просфоры. Дуся кладет этот кусок на блюдце, наливает святой воды из бутыли, чтобы размочить.
ДУСЯ. Христос посреди нас!
