Алексей Арбузов - Мой бедный Марат

Лика (негромко). То-то…

Марат (глядя на нее). В некотором царстве, в некотором государстве жил старик со своей старухой…

Лика. О чем ты?

Марат. Тебе это не понять.

Лика. Я такая дура?

Марат. Нет, ты не дура. (Не улыбаясь, медленно.) Я бы тебе сказал, кто ты. Но я не скажу.

Лика. Ну и черт с тобой. Чайник закипает… Открывай консервы.

Недалеко разорвался артиллерийский снаряд.

Началось.

Марат. Артиллерийский салют – в твою честь.

Лика (помолчала). Эта шутка глупая.

Марат. А я сегодня дурак. Бедный дурак. Я бы сказал почему. Но я не скажу.

Лика. Вот и хорошо. Ты открыл банку?

Марат. Почти. Мы съедим полбанки. Не больше. Поняла?

Лика. Слушаюсь.

Марат. Что было в отряде?

Лика. Обследовали дом семнадцать… Все квартиры обошли. (Чуть удивленно.) Знаешь, я уже совсем не боюсь мертвых. Привыкла. Это хорошо?

Марат. Наверно.

Лика. Ты умный.

Марат. Очень.

Лика. А что ты делал сегодня, очень умный?

Марат. Работал на водопроводе. Если мы дадим воду городу, станет легче… весна ведь… Еще две недели – и Первое мая. (Задумался.) Ты помнишь… Первое мая?

Лика. Еще бы. Мы однажды с мамой на трибуне были.

Марат (упрямо). И все это будет снова. Будет, будет!

Лика. Нет, так уж не будет.

Марат. А как же будет?

Лика. Не знаю. По-другому.

Марат. Лучше?

Лика. Может быть. Но иначе, понимаешь?

Марат. А я не хочу иначе. Хочу, чтобы все было так же.

Лика. Бедный Марат.

Марат. Пусть. Увидим.

Молчание.

Лика. С ума сойти, как она пахнет. Чувствуешь?

Марат. Еще бы. (Вдохнул ноздрями запах.)

Лика. Милая тушенка…

Марат (у печки). А какая она красивая… на сковороде.

Лика. Давай съедим ее скорее.

Марат (подставляя тарелку). Раскладывай поровну… Нет, нечестно!

Лика. Зато мне достанется сковородка. Отломи корочку.

Марат. Господи, живут же люди…

Они молча ели.

Лика (отодвинула тарелку). Это было великолепно.

Марат (облизываясь). Но кончилось.

Лика. А теперь – сгущенное молоко. Давай посуду.

Марат. По одной ложке на стакан.

Лика. Сегодня – по две!

Марат. Ладно – по полторы.

Лика. И печенье.

Марат. По две штуки.

Лика. Сегодня по три!

Марат. Кто каптенармус? Я каптенармус.

Лика. Без тебя я бы пропала. Слышали.

Марат. Внимание – сейчас я скажу речь. То есть тост.

Лика. То есть тост – это смешно… (Захохотала.)

Марат. Уймись. (Встал, поднял стакан с молоком.) Я поздравляю тебя, Лика. Год назад мне тоже было шестнадцать. Словом, я имею об этом представление. Будь счастлива, Лика. Лика… (Задумчиво.) А что это такое – Лика? Я бы тебе сказал. Но я не скажу.

Лика. Браво, какой оратор!

Марат. Пусть сдохнет Гитлер. Но пасаран. Да здравствует Лика!

Чокнулись стаканами.

А сейчас я поцелую тебе руку. Ты стала взрослой – так полагается. (Поцеловал ей руку.) Ты удовлетворена?

Лика. Сам Евстигнеев поцеловал мне руку. Незабываемо.

Марат. А ты… целовалась когда-нибудь?

Лика (не сразу). Я люблю маму и никогда бы ее не огорчила.

Марат. У тебя, может, и по поведению пятерки были?

Лика. Представь себе. А у тебя?

Марат. Выше тройки не поднимался.

Лика. Оно и видно.

Марат. Значит, ни с кем не целовалась?

Лика. Ну, целовалась… один раз.

Марат (как-то опешил). А зачем?

Лика. Пришлось. (Помолчала.) Ошибка молодости.

Марат (погрустнел). Понятно.

Лика. Мама пишет, что мне надо эвакуироваться в Москву. Теперь, когда она узнает, что квартиры нашей нет и няня умерла… она наверняка что-нибудь придумает.

Марат (помолчал). Ну что ж, поезжай…

Лика. А ты… хочешь, чтобы я уехала?

Молчание.

Марат (писклявым голосом). О, не оставляй меня одного, Лидия Васильевна. Не уходи, пожалей наших маленьких детей…

Лика. Ты дурак…

Марат. Конечно. Ты даже не знаешь, какой я дурак. (Серьезно.) Я бы тебе сказал, но я не скажу.

Лика. Стемнело. Открой дверцу у печурки.

Марат. Тепло уйдет.

Лика. Я хочу. Сегодня мой день.

Марат приоткрыл дверцу печурки, комната озарилась дрожащим золотистым светом.

(Негромко.) Потанцуем?

Марат. Музыки нет.

Лика. И не надо. Мы сами… Медленный вальс – вот этот… (Запела тихонько.) Знаешь?

Марат. Да.

Напевая вальс, они медленно закружились по комнате. Очень далекая стрельба.

Лика. Марик…

Они остановились.

Это ужасно, столько горя вокруг – а мы…

Марат (тихо). Мы не виноваты.

Снова закружились медленно по комнате. Затем голоса их замолкли. Они остановились и долго молчат, обнявшись.

Лика (задыхаясь от волнения). Марик… Марик…

И Марат поцеловал ее.

Боже мой… Что же теперь будет?

Марат (тихо). Я бы тебе сказал… (Шепотом.) Но я не скажу.

Лика (улыбнулась, счастливая). Милый… бедный Марат.

Открылась дверь, в комнату, пошатываясь, вошел Леонидик. Ничего не видя, он сделал шаг к огню и тяжело повалился на пол. Лика и Марат молча бросились к нему.

Леонидик (бессвязно). Растопочка… Хорошая растопочка…

Прошла неделя. В комнате появился самодельный топчан, на нем они и устроили Леонидика. Еще один день апреля шел к концу – за окном закат.

Лика (на пороге). Он спит?

Марат (он сидел возле Леонидика). Ага. Чего ты так поздно?

Лика. В отряде задержали. Ты покормил его?

Марат. Сразу, как вернулся, подогрел кашу. Он какой-то смурной – страшно боится больницы. А почему – неизвестно. Какой-то он чудак.

Лика. Чудак?

Марат. Ну да, любопытный тип. Обидно, правда, что он съел всю твою посылку, но, с другой стороны, он выздоравливает.

Лика. Я ведь сначала была убеждена, что у него воспаление легких. Теперь ясно, что это была простуда – воспаления он бы не вынес.

Марат. Да, его было здорово жалко. Я ведь насмотрелся, как люди умирают. А этот был какой-то симпатичный.

Лика. Все дело в том, что он ни на кого не похож. Все люди на кого-нибудь похожи. А этот ни на кого.

Марат. А я на кого похож?

Лика (подумала). Ты похож на всех сразу.

Марат. Ай да я.

Лика. Нет, все-таки я не зря докторская дочка – за неделю вылечила его. Ты, правда, мне замечательно помогал.

Марат. А я вообще замечательная личность. Похож на всех сразу. Не так-то просто.

Лика. А интересно, почему его так смешно зовут – Леонидик.

Леонидик (открыл глаза). Он и сам иногда думает – почему?

Лика. Ты не спал?

Леонидик. Действительно забавно – Леонидик. (Усмехнулся.) Мамы способны на все. (Помолчал.) Твоя мать жива, Марат?

Марат. Нет. (Улыбнулся.) А я и не видел ее никогда.

Лика. Просто ужасно, как ты говоришь.

Леонидик. Почему? Марат мужчина и любит отца.

Лика. Вы какие-то сумасшедшие оба.

Леонидик. Мы не сумасшедшие. Мы просто всего нагляделись. Всего.

Марат. Слушай… ты успокойся. Тебе еще вредно приходить в отчаяние.

Леонидик. Леонидик… бесспорно смешно. (Не сразу.) Вы помолчите немножко, я кое-что вам расскажу. К тому же он съел вашу посылку, как сказал опечаленный Марат, – и теперь вы самые близкие ему люди. А эту историю мне надо кому-то рассказать… с ней бывает невесело одному. (Помолчал.) Я очень любил свою мать. Неимоверно. Отец был занятой человек, вечно пропадал на работе, и все его постоянно хвалили. Кажется, один я не знал, чем же он все-таки хорош. Правда, каждое воскресенье от двух до четырех он старательно беседовал со мной, только… в его представлении мне всегда было года на три меньше… (Задумался.) Он умер пять лет назад, в день моего рождения – мне в тот день исполнилось двенадцать. На кладбище собралось много народу, и все называли его замечательным человеком. Может быть. Не спорю. Но он умер, а в моей жизни ничего не изменилось… Только обеды стали победнее. (Улыбнулся вдруг.) А мама была для меня всем – веселая, смешная, добрая. Мы всюду ходили с ней вместе, как обезьянки-неразлучники. А потом появился человек… один человек… И она просто забыла меня – понимаете? Ну зачем!… Не такой уж он был молодой, совсем некрасивый, все время пел ей песни тихонечко… И по вечерам я слышал, как они танцевали в соседней комнате… вдвоем! Когда началась война, его в армию не взяли… Куда там – он такой близорукий: кота от собаки не мог отличить. Хорошо хоть он не очень был нудный – все-таки не слишком паниковал во время бомбежек. Начался голод… Я видел, как они становились все слабее и слабее, к Новому году совсем отощали. (Резко.) Слушайте, что я вам скажу: мне было их жалко, и все-таки я не мог им забыть… (Торопливо.) Как-то раз, когда дело стало совсем уже плохо, я увидел, что она подсунула ему часть своего хлеба. Он ничего не заметил и съел его. С каждым днем она слабела все больше. Но он ведь был близорук и не замечал разницы в порциях. Но я-то видел!… Даже когда она умирала, она смотрела в его сторону… Хотя последние слова сказала все-таки мне: «Ты следи за ним, Леонидик»… (Помолчал.) Раньше он не очень-то обращал на меня внимание, а теперь все вдруг изменилось; он стал рассказывать мне разные истории из своей жизни и о том, как ему невесело жилось, пока он ее не встретил. Он даже иногда пел мне тихонько те самые песни, которые пел ей, и рассказывал, что в молодости был душой самодеятельности и его чем-то премировали. Однажды он долго глядел на меня и вдруг сказал: «Ты удивительно похож на нее, Леонидик». Вот с того дня он и начал подсовывать мне свой хлеб, – я, конечно, не брал, но он никак не хотел успокоиться и здорово радовался, когда ему удавалось провести меня. Я понимаю, я обязан был все простить им… Я был должен полюбить этого человека, но я не мог!… И только перед самой смертью он вдруг понял все и попросил прощения… И когда он умер, я заплакал, хотя так и не забыл ему… не мог. Не могу.