Скорбная братия. Драма в пяти актах - Петр Дмитриевич Боборыкин
Однако его библиофильские интересы были изначально намного шире лишь декабристской и пушкинской тем. Он не только собирает материалы, публикует их в пределах империи или же, не имея такой возможности, пользуется ресурсами «Вольной русской типографии» Герцена или других заграничных русских типографий, но и принимает активное участие в известном журнале 1858–1859 гг. «Библиографические заметки»[49], душой и редактором которого будет другой известный деятель русской книги, А. Н. Афанасьев (1826–1871).
В 1859 г. Якушкин по решению дяди (мужа сестры его матери[50] Прасковьи Васильевны) М. Н. Муравьева (будущего графа Муравьева-Виленского, известного подавителя польского мятежа 1863 г. в Северо-Западных губерниях, а на тот момент – министра государственных имуществ) получил назначение председателем Палаты государственных имуществ Ярославской губернии. Это назначение (в должности председателя он прослужит до самой отставки в 1884 г.[51]) двояким образом определило всю последующую жизнь Якушкина. Во-первых, он переселился в Ярославль и прожил там до конца дней, став с годами, по выражению одного из мемуаристов, местной «княгиней Марьей Алексевной» – гласом местного общественного мнения. Во-вторых, оно определило основное направление его научных интересов. В качестве председателя Палаты государственных имуществ Якушкин получил в свое управление государственных крестьян губернии (а, напомним, что большая часть сельского населения империи обладала именно этим правовым статусом) и начал собирать и обрабатывать материалы по обычному праву русских крестьян и инородцев. В итоге он создал огромный (и со второго выпуска – подробно аннотированный) библиографический указатель по этой теме: первый выпуск вышел в 1875 г., 3-й и 4-й – уже посмертно, подготовленные старшим сыном Вячеславом, в 1908–1909 гг. (частью этой работы был и изданный отдельно в 1899 г. указатель по «Обычному праву русских инородцев»).
Как уже говорилось выше, Якушкин унаследовал библиотеку, собранную еще его отцом, но уже с молодых лет сам сделался горячим библиофилом. А. Н. Афанасьев, заканчивая одно из писем Якушкину уже после переезда последнего в Ярославль, писал: «Иду под Сухареву башню!» (где располагался вплоть до 1930-х основной район книжной букинистической торговли). И пояснял, упоминая первую жену Якушкина, урожденную Е. Г. Кнорринг: «Последнюю прибавку делаю, во-первых, чтобы подразнить тебя, и, во-вторых, чтобы доставить удовольствие Елене Густавовне, которая, конечно, должна быть довольна Ярославлем, потому что в нем нет Сухаревой башни»[52]. Полтора десятилетия спустя П. А. Ефремову (выдающемуся редактору сочинений русской классической литературы и библиофилу, часть библиотеки которого, 25 000 томов, была уже в начале XX века приобретена Пушкинским Домом и входит в библиотечную коллекцию последнего) Якушкин писал (7.X.1875): «Мой старший сын поступил в Московский университет, на филологический факультет; что из него выйдет, я не знаю, но во всяком случае выйдет великий библиофил. Такова уж наша порода. Теперь я намерен через него приобретать книги у Сухаревой башни и на Смоленском рынке»[53]. Собранная и регулярно пополняемая им библиотека была заметной частью ярославской жизни. Описание кабинета Якушкина, где хранилась главная часть библиотеки, оставила внучка Евгения Ивановича: «Все стены были заставлены полками с книгами, очень большой стол, покрытый ярко-зеленым сукном, на четырех толстых ножках, без тумбочек. На столе стояли по бокам большой чернильницы две фарфоровые статуэтки. Они изображали крестьянина и крестьянку, он в зипуне и в лаптях, она – в сарафане. Лежало много ножей для разрезания книг. Окна кабинета выходили во двор дома»[54].
П. С. Шереметьев вспоминал вскоре после кончины Евгения Ивановича: «В лице его ушел еще один из людей прошлого общества, того истинно просвещенного русского общества, пропитанного европейской культурой, представителей которого более почти не осталось. Старое воспитание, интересы науки, терпимость к чужим взглядам, юмор, богатство воспоминаний – все это влекло к Евгению Ивановичу людей, находивших в его живой беседе истинное наслаждение. На нем лежала печать соединения старого поместного быта с<о> складом профессора и человека науки, и самое выражение лица его было таково: то блеснет взор XVIII века, то профессор 40-х годов»[55].
Отличали Евгения Ивановича, как отчасти упоминалось выше, редкие скромность и бескорыстие, в том числе и в сфере его ученых занятий, свобода от любого авторского тщеславия[56]. Так, когда А. Н. Пыпин готовил свою «Историю русской этнографии», Якушкин предложил ему использовать в работе уже подготовленные, но еще не опубликованные 2-й и 3-й выпуски своего «Обычного права…», предоставив их авторитетному исследователю в рукописи. Пыпин отвечал в Ярославль: «Приношу Вам искреннейшую благодарность за желание помочь моему труду: подобного желания не встречал я еще ни разу в течение моей уже довольно многолетней работы, т. е. ни разу в такой широкой, дружественной, товарищеской форме»[57]. Это бескорыстие относилось и к его книжному собранию – он охотно раздаривал книги уже в молодые годы, а с годами стал пополнять целенаправленно разные книжные и архивные коллекции. Так, в библиотеку Румянцевского музея (нынеРГБ) он передал 12 иностранных сочинений о России, которые отсутствовали в каталоге Rossica[58] Публичной библиотеки (ныне РНБ), рукопись «Записок…» Пущина была передана им в библиотеку Александровского лицея[59]. Якушкин основал целый ряд библиотек в Ярославле, каждая из которых получала от него книжный дар. По сведениям
У. Г. Иваска, относящимся уже ко времени после кончины Евгения Ивановича, его «библиотека находилась в Ярославле и заключала в себе до 15 тысяч томов по русской истории, этнографии, обычному праву, собрание альманахов и проч. <…> По смерти владельца, библиотека (кроме части, пожертвованной еще ранее Московскому публичному и Румянцевскому музеям) перешла к его сыну, В. Е. Якушкину»[60]. Основная ее часть, «до 10 тысяч названий», по указанию того же автора, была пожертвована В. Е. Якушкиным Московскому народному университету имени Шанявского (с благоразумной оговоркой, в силу отсутствия уверенности в долговечности народного университета, чтобы в случае его закрытия библиотека перешла во владение Московских высших женских курсов). А
