Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса - Пер Улов Энквист
Хенрик. Острова обычно лежат посреди моря.
Анна. Малюсенький островок, такой крохотный, что на нем еле-еле умещаются двое, этакая мертвая скала среди моря.
Маргарета. Ну и чем вы питаетесь?
Хенрик. Не перебивай ее!
Анна. Чаще всего я там с папой и пытаюсь его утешить.
Хенрик. Да что ты? Почему?
Маргарета. Это всего лишь сон...
Анна. Потому что хочу пробудить в нем, в тебе, другие мысли...
Маргарета. Это я вижу.
Анна. Чтобы ты не был таким вялым и не сидел вот так апатично, как теперь.
Маргарета. Во-первых, он выпил.
Анна. И мы уже больше не верим, что кто-то придет и спасет нас. Я не верю.
Маргарета. Я тоже.
Анна. Но самое фантастическое, что приплывает лодка, смешная, маленькая лодка, и в ней человек. Кто-то другой.
Маргарета. Он думает, пациенты не замечают...
Хенрик. Хватит!
Анна. Если мне снится, что мы вдвоем с папой, то приплывает женщина, а если — иногда — с мамой, то мужчина... Но никогда не приплывают ни папа, ни мама, а всегда кто-то чужой, незнакомый.
Маргарета. А они, ясное дело, замечают... Их становится все меньше и меньше... и они никогда не приходят снова. Может, пора объявление дать.
Анна. Я так надеюсь, что папа или мама полюбят этого пришельца, потому что это мой единственный шанс спастись. Потому что тогда я стану им не нужна. И избавлюсь от участи быть кем-то, кого все равно не замечают, и делать уйму вещей вместо них... Но это только сон... По правде сказать, во сне я гораздо умнее, чем наяву.
Маргарета. Это тихое, незаметное пьянство, с которым бороться бесполезно. После девяти часов, каждый вечер после девяти.
Анна (в отчаянии, тихо). Я хочу начать новую жизнь, я не хочу видеть этих людей... А они не хотят видеть меня... Но если я ничего не узнаю... А меня об этом все время спрашивает мой терапевт, очаровательная, милая женщина.
Хенрик. О чем спрашивает?
Анна. О тебе.
Хенрик. Обо мне?
Анна. Да. Где он?
Хенрик. Ничего не понимаю. Может, мне кто-нибудь объяснит?
Анна. Где отец? Где ты?
Маргарета (рассмеявшись). Замечательный вопрос, просто замечательный. Эта женщина спрашивает от нашего, общего имени!
Анна. Папа...
Маргарета. Он никогда этого не знал, а может, и не мог разузнать. У него нет ни сил, ни желания, ни мужества.
Анна. Папа...
Хенрик. Я здесь.
Эва. I don’t want to be here anymore[30].
Маргарета. Он здесь сидит. Сидит здесь и ничего не понимает. Ответь ей. Она обращается к тебе. (Анне.) Что с тобой? Ты вся побелела.
Анна. Сердце болит.
Маргарета. Сердце?
Эва. Чтобы сердце болело, надо его иметь.
Анна. Очень больно. (Пауза.) Мне надо лечь.
Хенрик. Это правда?
Маргарета (Хенрику). Ты врач. (Пауза.) И отец... Займись ею.
Анна. Я не могу здесь оставаться.
Маргарета. Ведь как знать...
Анна. Я хочу уйти...
Эва. Успокойся.
Хенрик. Если это сердце, болит не здесь.
Маргарета. Она может лечь в моей комнате. Больше я ничем помочь не могу.
Анна. Господи, как мне страшно!
Хенрик (встает, подходит к Анне). Может, приляжешь в маминой комнате?
Анна. Нет!
Хенрик. Анна, Анна, милая!
Анна. Нет.
Маргарета. Уведи ее!
Хенрик. Хорошо, хорошо. (Анне.) Пойдем.
Эва. А потом я отвезу ее домой.
Маргарета. Видеть ее больше не хочу.
Хенрик уводит Анну из комнаты. Ведет ее в спальню матери. Очевидно, она там ложится. Он возвращается.
Эва. Господи, как драматично.
Маргарета. Она и впрямь может сочинять пьесы о чем угодно.
Эва. Представляю себе, каково Йону...
Маргарета. Так же, как и всем нам... Бедный мальчик!
Эва. Но надо же принять какие-то меры!
Маргарета. Разве мы не пытались... тридцать лет подряд!
Хенрик. От этого только хуже. Если вмешиваешься.
Маргарета. А когда ты в последний раз во что-нибудь вмешивался?
Эва. Извращение какое-то.
Хенрик. Я делаю что могу.
Маргарета. И глупость тоже.
Хенрик. Слышишь? А кстати, нам, пожалуй, не повредит сейчас стаканчик виски. Что вы на это скажете? (Пауза.) Маргарета?
Маргарета. Я ничего не скажу.
Эва. Может, правда выпить?
Маргарета. Выпей, выпей. (Пауза.) Может, она уснула.
Эва. Я скоро поеду. (Пауза.) Матиас собирался вернуться к одиннадцати.
Маргарета. Вот у тебя есть Матиас... Милочка моя.
Эва. Да.
Хенрик. Да, конечно. Матиас. (Разливает виски в три стакана, подходит к Эве и Маргарете с их стаканами, потом возвращается к своему стулу и садится.) Он так много работает.
Эва (роется в сумочке). Он хочет, чтобы мы переехали.
Хенрик. С вашей виллы?
Эва. В город. Здесь легче жить. Приятнее.
Маргарета (не без раздражения). Сколько лет вы толкуете об этом?
Хенрик. И продать виллу?
Эва. Если удастся. Все-таки разнообразие.
Маргарета (о Хенрике). Он говорит о нас, как о посторонних.
Хенрик. Конечно, удастся. Дом такой огромный.
Эва. И жуткий.
Маргарета. Жуткий?
Эва. Я имею в виду — в это время года. (Ищет что-то в сумочке, вынимает квитанцию на оплату, рассматривает ее.) Семнадцать крон за месячную подписку на «Свенска-Дагбладет». (Почти наивно.) Это дешево?
Хенрик. Д-да...
Эва. Папа... Это дешево?
Хенрик. Не знаю... Шестнадцать крон?
Эва. За месяц.
Хенрик. По-моему, дешево.
Эва. Что ж, надо все испробовать. (Прячет квитанцию в сумочку.) Я хочу сказать, огромный и мрачный. А вообще, может, он сгорит.
Пауза.
Хенрик. Да... Все зависит от самочувствия.
Эва. Правда, сад хорош. С вишневыми деревьями.
Маргарета. Сад просто изумительный. Я бы рада иметь такой.
Эва. Что это на тебя нашло?
Хенрик. Он, наверно, уже весь в осенних красках.
Эва. В зимних. Мама!
Хенрик. Вообще-то сегодня было по-настоящему тепло и ясно.
Эва. Настроение не зимнее.
Хенрик. Извини?
Эва. Настроение, говорю, не зимнее.
Хенрик. Подожди, вот лед станет.
Эва. Чуть побольше зимы. (Пауза.) Мама!
Маргарета. Что это, виски? Я с трудом отличаю виски от хереса.
Эва. Как ты себя чувствуешь?
Маргарета. Не знаю... И не обращаю внимания.
Эва. Да, в общем, не все ли равно.
Маргарета. По-моему, я скоро перестану понимать, кто я такая. Она словно пыталась отнять у меня мое «я».
Эва. Ты же знаешь, какая она.
Маргарета. Нет, не знаю!
Хенрик. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Маргарета. Да, расскажи, например, сколько стоят шестьдесят граммов водки
