Алексей Слаповский - Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых

ГРИГОРЬЕВ. По-разному. Ничего особенного.

ГОЛУБЕВА. Ты говоришь так, будто я больная. Успокойся. Просто однажды мне все надоело. Работа и так далее. Устала до смерти. Нет, вообще-то был нервный срыв. А я решила из этого срыва целую болезнь состряпать. Продали с дочерью квартиру, себе купила маленькую, а ей, видишь, даже подарили. Деньги есть, почему бы и дурочку не повалять? Ты знаешь, очень интересно бывает нести чушь про какую-нибудь воблиную голову и наблюдать за реакцией. Человек, который вежливо выслушивает идиотские речи, имеет страшно идиотский вид. Если б кто видел нас со стороны, то подумал бы, что это ты псих, а не я. Закрой рот, Володя.

ГРИГОРЬЕВ. Лена считает…

ГОЛУБЕВА. Пусть считает. Ей так удобней. Ей тяжело со мной. Я ведь ее в школу провожала до шестого класса. И потом тоже. Всех учителей обходила раз в неделю. Она с золотой медалью школу закончила. В медицинский институт поступила. Я хотела из нее сделать… не знаю… Такую, знаешь, провинциальную королеву. А потом этот срыв… Срыв действительно был. И она воспользовалась. Она вдруг все бросила. Учебу то есть. Стала патронажной сестрой. И не потому, что так уж людей любит. Я долго понять не могла, почему. А потом поняла. Ведь это такая работа, когда нужно ходить по больным и убогим людям, несчастным людям. А ее почему-то всегда тянет к несчастью, к беде. Понимаешь? То есть это не извращение какое-то, просто она как будто примеряет на себя. Она заранее готовится стать несчастной. Вокруг нее были такие мужчины, такие, как раньше говорили, женихи! А она выбрала какого-то недоделанного… Впрочем, он мне нравится. Я не даю тебе сказать ничего. Как ты жил?

ГРИГОРЬЕВ. Я расскажу. Хотя – рассказывать нечего. Ну, женился, потом еще… Зарабатывал деньги. Пропивал. Я много пил, Валечка, очень много. Лечился даже. Вылечился, один приятель сманил меня в Америку. Работал там. Удачно. А потом закрутил. Остался без денег. Да ладно, это все… Главное: почему я не вернулся. Вот что главное. Почему? Все двадцать лет я думал почти каждый день, ну не каждый… В общем, постоянно знал, что вернусь. И не возвращался. Почему?

ГОЛУБЕВА. Ты меня спрашиваешь?

ГРИГОРЬЕВ. Тебя. Потому что сам я – не понимаю. Это дико звучит, но, ей-богу, не понимаю. Фантастика, правда? Человек двадцать лет хочет вернуться – и никак не возвращается. При этом никаких особенных помех нет. Почему?

ГОЛУБЕВА. Это сплошь и рядом. Непарадоксальные парадоксы человеческой жизни. А кто мне мешал приехать к тебе? Вот так вот попросту приехать и сказать: Володя, мы оба ошиблись, возвращайся. И все. И я ведь собиралась, я знала, где ты был в первый год, когда… Я один раз даже купила билет. На утренний ранний поезд. Я боялась проспать, поставила будильник в кастрюлю. Мало этого, я соседку-старуху, у нее бессонница, попросила позвонить мне по телефону. И все равно не спала всю ночь. А под утро заснула. А будильник взял и не зазвонил. Потому что я завод-то поставила, а часы не завела – и они остановились без пяти минут как позвонить, представляешь? А старуха в эту ночь первый раз за месяц заснула. И я подумала – судьба.

ГРИГОРЬЕВ. Но что произошло, вот что мне непонятно! Постой, сначала другое. Лена в самом деле не моя дочь?

ГОЛУБЕВА. Я ей так сказала.

ГРИГОРЬЕВ. То есть – моя?

ГОЛУБЕВА. А чья же еще?

ГРИГОРЬЕВ. Нет, но была какая-то история у тебя будто бы.

ГОЛУБЕВА. Какая?

ГРИГОРЬЕВ. Наша Лена – фантазерка. Она не хотела, чтобы мы увиделись. Думала, тебе будет хуже. Она даже сказала, что ты умерла.

ГОЛУБЕВА. Серьезно?

ГРИГОРЬЕВ. Не принимай близко к сердцу. Я же говорю: она боялась, что тебе будет хуже, если мы увидимся.

ГОЛУБЕВА. Мне в самом деле хуже. Но кто сказал, что хуже – это плохо? Бывает хуже – а хорошо. Мне хуже, но хорошо. Понимаешь?

ГРИГОРЬЕВ. Я ей тоже наболтал тут.

ГОЛУБЕВА. Все свалил на меня?

ГРИГОРЬЕВ. Скорее на себя. Не мог же я сказать так, как было. Она бы не поверила. Ведь нелепо все ужасно. Все было нормально. То есть не просто нормально, а замечательно. Мы ни разу не поссорились. Ну, только по мелочам. И вот я прихожу, говорю, что срочно посылают в командировку. Через два часа поезд. А ты говоришь, что мы ведь хотели пойти в кино. Я говорю: очень жаль. А ты говоришь: нельзя ли отложить? Я говорю: увы. И вдруг ты говоришь: или ты останешься хотя бы на день – или уедешь навсегда. Меня это взбесило.

ГОЛУБЕВА. Меня тоже. Нет, посуди сам. Я ведь просила не бог весть чего. Ты мог придумать что-нибудь на работе: ну, руку вывихнул, нужно к врачу, поеду завтра. Мелочь, пустяк! А ты уперся.

ГРИГОРЬЕВ. Нет, но с какой стати? Что за фокусы: не идешь со мной в кино – тогда проваливай! Полная чушь!

ГОЛУБЕВА. Ты должен был почувствовать. У нас все хорошо. И в тот день все было хорошо. И когда ты примчался – ты весь сиял, ты про все забыл, про кино, про меня, тебя в дальние странствия потянуло. И я подумала, что это не просто в кино не удалось пойти, это – начало. Дальше будет хуже. Мне страшно стало. Но сказала я – сгоряча. А ты – видел бы ты свои глаза! Ты обрадовался. Может, ты и сам не признавался себе, но ты обрадовался! Ты устал жить равномерной жизнью, у тебя не такой характер! Ты любил меня, я знаю. Но ты как-то не мог поверить, что сразу взял и нашел единственную женщину. Я это видела. Ты, наверно, настроился искать, искать, а потом найти. И вдруг – сразу. Ты не мог поверить.

ГРИГОРЬЕВ. Зачем придумывать? Зачем? Зачем думать за меня, у меня свои мозги есть! Это меня и раздражало, понимаешь?

ГОЛУБЕВА. Нет, но не вернулся-то ты – почему?

ГРИГОРЬЕВ. Потому что ты меня прогнала.

ГОЛУБЕВА. Я тебя не прогоняла. Это ты захотел уехать.

ГРИГОРЬЕВ. Да не хотел я! Ты сама меня прогнала, своими руками!

ГОЛУБЕВА. Это ты сам обрадовался – и уехал! Ты понял, что такая женщина, как я, тебе просто – не по зубам, не по плечу, не по карману!

ГРИГОРЬЕВ. Что?! А ты знаешь, какие у меня были женщины – и до тебя, и после тебя?

ГОЛУБЕВА. Брюнет, вы хам, я с вами не желаю разговаривать. Пошел вон.

ГРИГОРЬЕВ. Это дом моей дочери.

ГОЛУБЕВА. Она тебе не дочь! Ты ей никто! И мне никто! Проваливай!

ГРИГОРЬЕВ. Ты – лахудра. Алкоголичка. Сумасшедшая. Ты смотрела на себя в зеркало?

ГОЛУБЕВА. Посмотрите в него сами, брюнет! Все, хватит. Проклинаю тебя и не желаю видеть до самой смерти. Понял? (В двери.) Господи, какой же ты стал гадкий!

Уходит.

Затемнение.

Лена собирает вещи.

Входит Игорь.

ЛЕНА. Ты меня напугал. Знаешь, отдай-ка мне ключи. Они тебе больше не понадобятся.

ИГОРЬ. Пожалуйста. (Кладет на стол.) Ты уезжаешь? В этом нет смысла. Я сам уезжаю. Я действительно уезжаю в командировку.

ЛЕНА. Мне все равно. И я не уезжаю.

ИГОРЬ. Разве?

ЛЕНА. В самом деле… Идиотизм какой-то. Это я по инерции. Хотела уехать, но это прошло. Не хочу я никуда уезжать, не собираюсь. С какой стати? Зачем-то вещи стала собирать…

ИГОРЬ. Что это ты – просто вся светишься?

ЛЕНА. Правда? Хорошо выгляжу, да? Я влюбилась, дружочек ты мой. Он стар и уродлив – и вообще он, кажется, мой отец. Но это было так давно, что уже не считается. Детей же я от него не собираюсь иметь. И вообще, может, ничего не собираюсь. Или – собираюсь. Почему бы нет? Он не так уж стар. Хотя бы год или месяц, хотя бы даже раз, я хочу, вот и все! Иначе я с ума сойду.

ИГОРЬ. Уже сошла. И все сошли. Нет, это даже хорошо, что ты влюбилась. Если это правда. И он как раз сойдет: он явно ненормальный. Это очень хорошо. Ты с ним помучаешься, а потом тебе захочется кого-то простого и нормального. И ты вернешься ко мне.

ЛЕНА. Очень может быть. Значит, мы оба счастливы, да? Я – потому что… Ну, потому что счастлива, вот и все. А ты – потому что теперь будешь меня ждать, да?

ИГОРЬ. И дождусь. Если до этого не повешусь. Это я шучу. Я люблю тебя смертельно.

ЛЕНА. Я тебя тоже.

ИГОРЬ. Очень приятно. Ты не пьяная случайно?

ЛЕНА. Нет. Но я в самом деле тебя сейчас люблю. То есть я раньше тебя совсем не любила, а теперь не так не люблю, то есть даже почти люблю, ты хороший, славный, тебя обнять хочется, приласкать хочется. (Обнимает его, целует.)

Входит Григорьев.

ГРИГОРЬЕВ. Добрый день.

ЛЕНА. Познакомься, это мой будущий муж.

ИГОРЬ. Мы уже знакомились. Значит, вы хотите жениться на своей дочери?

ГРИГОРЬЕВ. Не говори глупостей.

ИГОРЬ. Она вас любит страшно.

ЛЕНА. Как отца. Родного или приемного. Игорь, что ты выдумываешь?

ИГОРЬ (Григорьеву). Только что она тут рыдала у меня на плече, что умирает от любви к вам. Сейчас такие истории в газетах любят печатать. Дочка влюбилась в отца. Или наоборот. Ладно. Совет вам да любовь. Поубивал бы я вас всех. (Лене.) Ты сучка вообще-то. Я никогда на тебе не женюсь. Ты уже мне всю жизнь отравила. Сволочь ты, я серьезно говорю.

ГРИГОРЬЕВ. Извинитесь, молодой человек.