Виктор Лихачев - И матерь их Софья
Я увидел во сне можжевеловый куст,
Я услышал во сне металлический хруст, Аметистовых ягод услышал я звон,
И во сне, в тишине, мне понравился он.
Я почуял сквозь сон легкий запах смолы, Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей Чуть живое подобье улыбки твоей.
Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст, Легкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!
В золотых небесах за окошком моим Облака проплывают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст... Да простит тебя Бог, можжевеловый куст.
Интересно. Чтобы это значило? "Да простит тебя Бог, можжевеловый куст". Ставит книгу на место. Раздается звук подъезжающего мотоцикла. В комнату вбегает Тамара. Чуть позже в дверях появляется Ильин. Лазукина. (Плача). Николай Михайлович, миленький, все пропало. Это конец! (Бросается к нему). Мы погибли! Они погибли! Господи, сделай так, чтобы это было сном. Господи... (Начинает бегать из угла в угол). Прокофьев. Ничего не понимаю. Что случилось? Тамара, почему у тебя одежда в грязи? С мотоцикла упали?
Лазукина. (Будто повторяя заклинание). Пусть это будет сном, пусть это будет сном...
Прокофьев. Заклинило. Виталий, может ты объяснишь? Ильин. (Глухо). Мы катались... на староргородском шоссе. Томка попросила... ну, чтобы самой повести мотоцикл. И ехали вроде бы тихо... Лазукина. (Продолжая рыдать). Они откуда-то со стороны Слободки появились. Я в другую сторону, а они туда же.
Прокофьев. Они - это кто? Ильин. Мальчишка лет пятнадцати на велосипеде... А девчонка сзади сидела. (Закрывает лицо руками).
Прокофьев. Они живы? Ты их в больницу отвез? Ильин. Насмерть.
Прокофьев. Господи! Лазукина. Николай Михайлович, Коля, миленький, что нам делать? У меня сегодня словно крылья за спиной выросли. Когда режиссер этот к себе позвал, - на седьмом небе от счастья была. Ну, почему, почему... Прокофьев. Успокойся. Ты же сама сказала, что они на большак сами выскочили. Конечно, если бы за рулем Виталий был... Кстати, милицию вызвали? Ильин. Там никого не было. Глухое место.
Прокофьев. Хочешь сказать, вы детей оставили там? Ильин. А чем мы могли им помочь? Я подумал... может, не узнает никто? Лазукина. Николай Михайлович, как вы думаете, может и правда - не узнает? Прокофьев. Вы сами еще дети. Во-первых, вас могли видеть. Какая-нибудь бабушка из Одуева в Слободку возвращалась и...
Ильин. ( Перебивает). Точно никого не было. Лазукина. А что во-вторых?
Прокофьев. Городок наш маленький, мотоциклов вообще раз два и обчелся, а уж таких крутых как у тебя...
Ильин. А если его в реку, а в милиции сказать, что угнали. Прокофьев. Нет, думаю, это не пройдет. Раньше или позже, но все откроется. (Молчит, размышляя). Нехорошо, что вы уехали с места, нехорошо. А вдруг, кто-то из них был жив?
Ильин. Николай Михайлович, не дышали они. Точно. Лазукина. (Прокофьеву). Что же делать? Вы... ты для меня, как ангел - хранитель. Ты все можешь. Придумай что-нибудь! (Бросается ему на шею). Прокофьев. (Гладит ее по спине). Да, почему это не сон? (Видимо принимает какоето решение: отстраняет девушку, одевает куртку). Ключ. Ильин. Что?
Прокофьев. Дай ключ от мотоцикла. Лазукина. Зачем?
Прокофьев. Ты же просила что-нибудь придумать. Вот я и придумал. (Ильину). Скажешь, что встретили меня у городского сквера... Нет, потребуются свидетели. Лучше так: приехали ко мне в гости, я захотел покататься, взял мотоцикл и уехал. Вы ждали меня часа два, но так и не дождались. Сейчас у нас полдвенадцатого. Без двадцати двенадцать, не дождавшись, заперли квартиру на ключ... Кстати, бросишь его в почтовый ящик... И ушли по домам. (Лазукиной). У тебя есть еще десять минут. Умойся. Придешь домой - это платье выброси от греха подальше. Ну, ладно, давайте прощаться.
Лазукина. Коля... Ильин. А может, как-то по-другому, Николай Михайлович? Прокофьев. Ничего другого я придумать не могу. Лазукина. Коля...
Ильин. Николай Михайлович, вы скажите, что они... мальчишка этот, сам правила нарушил.
Прокофьев. Хорошо. Обойдемся без громких слов. Счастья вам. Лазукина. Постой. Ты самый... лучший на свете. Слышишь? Прокофьев. Кто бы в этом сомневался. Ну, ладно, пока. Минуту спустя, раздается звук отъезжающего мотоцикла. Лазукина и Ильин застыли, каждый на своем месте. Занавес опускается.
Картина третья.
Служебная комната в следственном изоляторе. В ней только Рощина. Открывается дверь, милиционер вводит Прокофьева. У него под глазом синяк. Николай и Вера Ивановна устремляются навстречу друг к другу, но останавливаются. Милиционер. (Прокофьеву). Подследственный, вам разрешается свидание. Десять минут. (Рощиной). Вера Ивановна, только ради вас. (Вздыхая). Ну и времечко настало! Какие выродки наших детей учат. (Уходит). Рощина. Ну, здравствуй.
Прокофьев. Здравствуйте, Вера Ивановна. Рощина. Я так и знала, ни к чему хорошему твоя жизнь привести не могла. Что молчишь? Ты никогда за словом в карман не лез. Ох, и натворил ты бед! (Замечает синяк). Откуда это?
Прокофьев. Праведный гнев народных масс. Рощина. Тебя били?
Прокофьев. Пустяки, один лейтенант приложился. Девочку могли бы спасти, если бы... я не уехал. Она еще десять минут жила. (Кусает губы). Спасибо, что пришли. Я пойду.
Рощина. Вот этого я не могу понять. Как ты мог уехать, как мог их там бросить? Что голову опустил? Стыдно? А как мне теперь людям в глаза смотреть? Как? Нет, ты не отворачивайся, жалкий трус. Я своей любимой подруге, маме твоей, когда она умирала, поклялась, что человеком тебя сделаю. Выучу, женю, на ноги поставлю. Поставила. Что, оказывается женщину круглой дурой легче назвать, чем за свою вину отвечать? Что молчишь?
Прокофьев. Выходит, легче. Рощина. Ты хоть понимаешь, что натворил? Не отворачивайся. Я хочу в глаза твои посмотреть, как весь город завтра на суде будет в мои смотреть и спрашивать меня, как я такого подонка вырастила. (Прокофьев поднимает глаза и смотрит на Рощину, смотрит долго. Вдруг она отшатнулась). Это... это не ты сделал?! Коля. Не молчи. Не молчи. Ответь мне. Ты плачешь? Господи, да что же это. Я... да я сейчас весь Одуев вверх тормашками подниму, я к начальнику милиции пойду, приведу его сюда, ты все расскажешь. Всю правду. (Идет к дверям, чтобы позвать милиционера).
Прокофьев. Не надо, мама. Рощина. (Остановившись и медленно обернувшись). Что ты... сказал? Прокофьев. Не надо, мама. Я прошу тебя, любимая моя. Это действительно был не я, но об этом никто, слышишь, никто не должен знать. Пообещай мне. Рощина. Ильин с Томкой... Нет, ничего я не буду обещать. Прокофьев. Помнишь, когда мне восемь лет было, я на спор пластилин съел. Вечером подскочила температура: сначала тридцать девять, потом сорок, а затем я умер. В доме крик, плач, а ты, схватила меня и как была, в легком платье, босиком побежала в больницу. А на улице минус двадцать... Помнишь? Рощина. Нет, я в тапочках побежала, сапоги некогда было обувать. Но тапки бежать мешали, вот я их и скинула... ( Прокофьев бросается к ней. Они долго стоят в объятиях, продолжая свой разговор).
Рощина. Сыночек мой. Прокофьев. Мама... мне страшно. (Плачет). Завтра будет суд. Родители этих детей... они придут... бедная моя мама. Я не хочу, чтобы ты там была. Рощина. А вот этого я тебе обещать не могу. Пятнадцать лет назад ты тоже для всех умер, а я с этим не могла смириться. И я успела тогда. Прокофьев. Не приходи. Не рви свое сердце.
Рощина. Боишься, что все расскажу? Но ведь ты мне этого никогда не простишь. Да? Молчишь. Значит, не простишь... Родной мой, не бойся. Мы с тобой сильные. Мы выдержим завтра... все выдержим.
Прокофьев. Не приходи, прошу тебя. Я один должен пройти это. Рощина. Завтра в зале будет море ненависти. По городу собирают подписи... Требуют... смертной казни для тебя... Завтра ты будешь смотреть в мои глаза... И мы будем разговаривать друг с другом.
Прокофьев. Ты же знаешь, дорогая моя, это невозможно. Рощина. Ты сам не знаешь. Когда я бежала с тобой на руках по пустынному замерзшему Одуеву, то разговаривала с тобой. И ты услышал меня, потому остался жив. И никто не убедит меня в том, что ты выжил только благодаря уколу в сердце. Никто. И завтра ты услышишь меня, услышишь, как стучит мое сердце. Прокофьев. Дорогая моя. Хорошая. Ты будешь... ждать, если... если... Рощина. Буду. А если приговорят... тогда не обессудь, хоть прокляни меня - все расскажу.
Прокофьев. (Ласково гладит ее по голове). А я скажу, что все это ты придумала. Кто в нашем Одуеве не знает, что ты заменила мне мать. Рощина. Думаешь, не поверят? А Ильин, а Томка... они подтвердят. Прокофьев. Наивная, добрая моя мамочка.
Рощина. Ты считаешь, они смогут спокойно жить после этого? Прокофьев. Не знаю. Сейчас меня волнуешь только ты... Обещай мне, что обязательно дождешься меня.
Рощина. Только ради этого я буду теперь жить. Прокофьев опускается на колени.
Прокофьев. Прости меня... Если сможешь. За боль эту, за все... (Оба плачут). Заходит милиционер.
