Александр Островский - Том 5. Пьесы 1867-1870

Машенька. Нам никто не говорил: не езди!..

Турусина. Разве непременно нужны слова! Дурная встреча красноречивей всяких слов. Еще если б была крайняя необходимость, ну, уж нечего делать, а то ехать бог знает зачем! Для того только, чтоб провести весь вечер в пустых разговорах, в пересудах о ближнем, и для этого пренебрегать указаниями свыше и подвергать себя очевидной опасности! Нет уж, покорно благодарю. Я понимаю, зачем тебе хочется ехать туда! Ты думаешь встретить там Курчаева, самого нераскаянного безбожника, которого я к себе пускать не велю. Вот ты и тянешь тетку, нисколько не рассуждая о том, что я из-за твоего удовольствия могу переломить ногу или руку.

Машенька. Я не понимаю, ma tante, что вам не понравился Курчаев?

Турусина. Как он может мне понравиться? Он смеется в моем присутствии над самыми священными. вещами.

Машенька. Когда же, ma tante, когда?

Турусина. Всегда, постоянно, он смеется над моими странницами, над юродивыми.

Машенька. Вы говорите, что он смеется над священными вещами.

Турусина. Ну конечно; я ему говорю как-то: посмотрите, у моей Матреши от святости уж начинает лицо светиться; это, говорит, не от святости, а от жиру. Уж этого я ему никогда в жизни не прощу. До чего вольнодумство-то доходит, до чего позволяют себе забываться молодые люди! Я в людях редко ошибаюсь; вот и оказалось, что он за человек. Я вчера два письма получила. Прочти, если хочешь.

Машенька. Разве верят безымянным письмам?

Турусина. Если б одно, можно бы еще сомневаться, а то вдруг два и от разных лиц.

Входит человек и подает Турусиной письмо.

Григорий. Скитающие люди пришли-с.

Турусина. Что он говорит, бог его знает. Ну, да все равно, вероятно, богомольцы. Вели их накормить. (Человек уходит. Турусина читает письмо.) Вот еще письмо. Видно, что пишет женщина солидная. (Читает вслух.) «Милостивая государыня Софья Игнатьевна, хотя я не имею счастия…» (Читает про себя.) Вот слушай! «Выбор вами такого человека, как Егор Васильевич Курчаев, заставляет меня заранее проливать слезы об участи бедной Машеньки…» Ну, и так далее.

Машенька. Удивительно! Я не знаю, что и думать об этом…

Турусина. Неужели ты и теперь станешь спорить со мной? Впрочем, мой друг, если ты непременно желаешь, так выходи за него. (Нюхает спирт.) Я не хочу, чтоб меня звали тиранкой. Только ты знай, что ты меня этим огорчаешь и что едва ли ты вправе будешь жаловаться, если я тебе…

Машенька. Не дадите денег…

Турусина. И, главное-то, благословения.

Машенька. Нет, ma tante, не бойтесь! Я московская барышня, я не пойду замуж без денег и без позволения родных. Мне Жорж Курчаев очень нравится: но если вам неугодно, я за него не пойду и никакой чахотки со мной от этого не будет. Но, ma tante, пожалейте меня! У меня благодаря вам есть деньги. Мне хочется пожить.

Турусина. Понимаю, мой друг, понимаю.

Машенька. Найдите мне жениха какого угодно, только порядочного человека, я за него пойду без всяких возражений. Мне хочется поблестеть, покрасоваться. Так жить, как мы живем, подумайте сами, мне скучно, очень скучно.

Турусина. Я вхожу в твое положение. Суетность в твоем возрасте извинительна.

Машенька. Когда я буду постарше, ma tante, я весьма вероятно, буду жить так же, как и вы, — это у нас в роду.

Турусина. Дай бог, я тебе от всей души желаю. Это прямой путь, настоящий.

Машенька. Так, ma tante, но мне прежде надо выйти замуж.

Турусина. Не хочу скрывать от тебя, что я в большом затруднении. Нынче молодежь так испорчена, что очень трудно найти такого человека, который бы мне понравился; ты мои требования знаешь.

Машенька. Ах, ma tante, уж в Москве-то не найти! Чего-чего в ней нет! Все, что угодно. У вас такое большое знакомство. Можно обратиться к тому — другому; Крутицкий, Мамаев, Городулин вам помогут, укажут или найдут для вас точно такого жениха, какого вам нужно. Я в этом уверена.

Турусина. Крутицкий, Городулин! Ведь они люди, Marie! Они могут обмануть или сами обмануться.

Машенька. Но как же быть?

Турусина. Надо ждать указания. Без особого указания я никак не решусь.

Машенька. Но откуда же явится это указание?

Турусина. Ты скоро узнаешь откуда; оно явится сегодня же.

Машенька. Курчаеву не отказывайте от дому, пусть ездит.

Турусина. Только ты знай, что он тебе не жених.

Машенька. Я вполне полагаюсь на вас; я ваша покорная, самая покорная племянница.

Турусина (целует ее). Ты милое дитя.

Машенька. Я буду богата, буду жить весело. Ведь и вы прежде весело жили, ma tante?

Турусина. Откуда ты знаешь?

Машенька. Я знаю, знаю, что вы жили очень весело.

Турусина. Да, ты знаешь кое-что, но ты не можешь и не должна всего знать.

Машенька. Все равно. Вы самая лучшая женщина, какую я знаю, и вас я беру примером для себя. (Обнимает тетку.) Я тоже хочу жить очень весело; если согрешу, я покаюсь. Я буду грешить и буду каяться так, как вы.

Турусина. Празднословие, Marie! Празднословие!

Машенька (сложив руки). Виновата!

Турусина. Уж ты разговорилась очень. Я устала, дай мне отдохнуть, немного успокоиться. (Целует Машеньку; она уходит.) Милая девушка! На нее и сердиться нельзя; она и сама, я думаю, не понимает, что болтает. Где же ей понимать? Так лепечет. Я все силы употреблю, чтобы она была счастлива; она вполне этого заслуживает. Сколько в ней благоразумия и покорности! Она меня тронула почти до слез своею детскою преданностью. Право, так взволновала меня. (Нюхает спирт.)

Входит Григорий.

Григорий. Господин Крутицкий.

Турусина. Проси!

Входит Крутицкий.

Турусина и Крутицкий.

Крутицкий (берет ее за руки). Что, все нервы? а?..

Турусина. Нервы.

Крутицкий. Нехорошо! Вот и руки холодные. Уж вы того, очень…

Турусина. Что?

Крутицкий. Очень, то есть прилежно… ну, очень изнурять себя… не надо очень-то…

Турусина. Я уж вас просила не говорить мне об этом.

Крутицкий. Ну, ну, не буду.

Турусина. Садитесь.

Крутицкий. Нет, ничего, я не устал. Я вот гулять пошел, ну, дай, думаю, зайду навестить старую знакомую, приятельницу старую… хе, хе, хе!.. Помните, ведь мы…

Турусина. Ах, не вспоминайте! я теперь…

Крутицкий. А что ж такое! Что не вспоминать-то… У вас в прошедшем было много хорошего. А если и было кой-что на ваш взгляд дурное, так уж вы, вероятно, давно покаялись. Я, признаться вам сказать, всегда с удовольствием вспоминаю и нисколько не раскаиваюсь, что…

Турусина (с умоляющим видом). Перестаньте!

Входит Григорий.

Григорий. Сударыня, уродливый пришел.

Крутицкий. Что такое?

Турусина. Григорий, как тебе не стыдно! Какой уродливый? Юродивый. Вели его накормить.

Григорий уходит.

Как глупы эти люди, самого обыкновенного назвать не умеют.

Крутицкий. Ну, я не скажу, чтобы в нынешнее время юродивые были очень обыкновенны. Кроме вас, едва ли их где встретишь. Обращаюсь к прежнему разговору. Вы извините, я хотел вам только сказать, что прежде, когда вы вели другой образ жизни, вы были здоровее.

Турусина. Здоровее телом, но не душою.

Крутицкий. Ну, уж этого я не знаю, это не мое дело. Вообще вы с виду были здоровее. Вы еще довольно молоды… Вам бы еще можно было пожить как следует.

Турусина. Я живу как следует.

Крутицкий. Ну, то есть рано бы ханжить-то.

Турусина. Я вас просила…

Крутицкий. Ну, виноват, виноват! не буду.

Турусина. Вы странный человек.

Входит Григорий.

Григорий. Сударыня, странный человек пришел.

Турусина. Откуда он, ты не спрашивал?

Григорий. Говорит, из стран неведомых.

Турусина. Пустить его и посадить за стол вместе с теми.

Григорий. Да вместе-то они, сударыня, пожалуй…

Турусина. Поди, поди!

Григорий уходит.

Крутицкий. Вы у этих, что из неведомых-то стран приходят, хоть бы паспорты велели спрашивать.

Турусина. Зачем?