Жан-Поль Сартр - Затворники Альтоны
Франц. Откровенно говоря, нет. (Указывает в потолок.) Я еще не нашел слов, понятных для них А у вас — есть?..
Иоганна. Мне бы не хотелось оставить Вернера одиноким.
Франц (приходит к выводу; с усмешкой). Мы не способны ни умереть, ни жить.
Иоганна (тем же тоном). Ни соединиться, ни расстаться.
Франц. Мы как-то странно прикованы друг к другу.
Иоганна. Да, странно. (Садится на кровать.)
Молчание. Франц поворачивается спиной к Иоганне и трет устричную ракушку одну о другую.
Франц (спиной к Иоганне). Надо найти выход.
Иоганна. Выхода нет.
Франц (с силой). Надо найти. (С какой-то безумной, бессильной яростью трет ракушки.) Ну что?
Иоганна. Оставьте же наконец ракушки! Это невыносимо.
Франц. Замолчите. (Кидает ракушку в портрет Гитлера.) Чего мне это стоило. (Полуобернувшись, показывает ей на свои трясущиеся руки.) Знаете, что меня страшит?
Иоганна. Выход?
Франц утвердительно кивает, по-прежнему подавленный.
Почему?
Франц. Тише. (Поднимается, в сильном волнении ходит по комнате.) Не торопите меня. Все голоса заглохли, даже голос наименьшего зла... все пути закрыты, кроме одного; остается только один, самый тяжелый, — и его-то мы изберем.
Иоганна (с криком). Нет!
Франц. Вот видите, значит, вы знаете выход.
Иоганна (пылко). Мы были счастливы.
Франц. Счастливы — в Аду?
Иоганна (охвачена стремлением убедить его). Да. Счастливы в Аду. Наперекор вам, наперекор мне... я вас прошу, умоляю... останемся такими, как есть... будем ждать, не надо никаких слов, пусть все будет по-прежнему... (Схватив его за руку.) Не будем ничего изменять.
Франц. Другие изменят, Иоганна. Другие заставят нас измениться. (Пауза.) Неужели вы думаете, Лени позволит нам жить?
Иоганна (с отчаянием). Лени я беру на себя... Если будет нужно, я первая нажму курок.
Франц. Отбросим Лени. Мы наедине с вами сейчас: что будет с нами?
Иоганна (с той же страстью). Ничего не будет!.. Ничего не изменится... мы будем...
Франц. Вы погубите меня.
Иоганна (тем же тоном). Никогда!
Франц. Погубите... медленно, верно... погубите... одно ваше присутствие освобождает меня от безумия. Безумие — мое убежище, Иоганна, что станет со мной, когда я опомнюсь?
Иоганна (так же). Вы исцелитесь.
Франц (коротко усмехаясь). Да! (После паузы, сурово посмеиваясь.) Впаду в полный маразм.
Иоганна. Я никогда не причиню вам зла; я не хочу вас исцелять. Ваше безумие — моя клетка, я мечусь в ней.
Франц (с грустной нежностью и горечью). Вы мечетесь, маленькая белка? Но у белок острые зубки: вы разгрызете прутья.
Иоганна. Неправда! У меня и в мыслях этого нет. Я потворствую всем вашим причудам.
Франц. О да. Это видно сразу. Ваша ложь понятна и слепому.
Иоганна (сдавленным голосом). Я никогда вам не лгу.
Франц. Ничего иного вы не делаете. Вы лжете бесконечно, мужественно, как маленький храбрый солдат. И притом очень неискусно. Для того чтобы хорошо лгать, надо самому быть ложью — вот как я. А вы... вы — сама правда. Глядя на вас, я знаю, что правда существует и она против меня. (Смеясь.) Могу поручиться, если в Дюссельдорфе есть сироты, — они жирнее перепелов.
Иоганна (непроизвольно и упорно.) Они все погибли. Германия мертва!
Франц (резко). Замолчите! (Пауза.) Ну что? Теперь вам понятно, как безысходен наш путь? Вы открываете мне глаза, пытаясь изо всех сил закрыть их. А я каждый раз, разгадывая ваш обман, становлюсь вашим сообщником, потому что... потому что верю в вас, Иоганна.
Иоганна (постепенно смягчаясь). Значит, каждый из нас действует наперекор тому, к чему стремится.
Франц. Именно.
Иоганна (отрывисто, упрямо). Где же исход?
Франц. Пусть каждый из нас стремится осуществить то, что считает необходимым.
Иоганна. И мне стать виновницей вашей гибели?
Франц. Помочь друг другу добиться Истины — вот наша задача.
Иоганна. Вы всегда будете надувать себя. В недрах вашей души вы жаждете исказить Истину.
Франц (сухо и отчужденно). Надо же как-то защищать себя, дорогая моя. (Пауза. Смягчившись.) Я откажусь от своих вымыслов, когда... (Он колеблется.)
Иоганна. Когда?
Франц. Когда полюблю вас сильнее, чем свою ложь, когда вы полюбите меня не взирая на мою правду.
Иоганна (иронически). У вас есть правда? Какая? Не та ли, которую вы рассказываете вашим Крабам?
Франц (яростно обрушиваясь). Какие крабы? Вы что, помешались? Какие крабы? (Пауза. Отвернувшись в сторону.) Ах, да. (Его точно осеняет.) Ведь крабы — это люди. (Пауза.) А? Что? (Садится.) Когда мне стало это ясно? (Пауза.) Я понял это однажды... да, да, да... Но голова у меня так забита разными мыслями... (Пауза. Решительным тоном.) Настоящие люди, добрые, прекрасные на всех этапах столетий. Я еще ползал в загоне, когда мне послышалось, что кто-то сказал: «Погляди-ка, братец, что там за существо?» Это он говорил обо мне. (Встает, вытягивается по-военному, отдает честь; громко.) Я — Краб. (Повернувшись к Иоганне, задушевно, просто.) И тогда я сказал себе: «Нет! Люди не смеют судить мое время. Какими же после всего они будут? Сыновья наших сыновей? Мыслимо ли позволить сосункам судить своих предков? Я решил обменяться ролями и воскликнул: «Вот — человек! После меня потоп! После потопа вы — Крабы!» Разоблачайтесь! Уступы веков заполонили Ракообразные. (Торжественно.) Вы, конечно, знаете, человечество встало на путь беззакония... я решил прикончить их чудовищные преступления и предал их бренные останки Суду Ракообразных... (Пауза. Медленно шагая из стороны в сторону.) Хорошо, назовем их людьми. (Тихонько посмеиваясь, с отсутствующим взором пятится назад, к портрету Гитлера.) Люди?! Поглядите-ка на него! (Неожиданно взрываясь.) Я лишаю их права судить меня, Иоганна. Я даю им отвод и передаю дело вам. Судите меня.
Иоганна (скорее покорно, чем удивленно). Судить вас?
Франц (кричит). Вы что, оглохли? (Ярость мгновенно переходит в испуг; точно изумившись.) А? Что? (Овладев собой, мрачно, слегка вызывающе смеется.) Вам придется судить меня, видит бог, именно вам, Иоганна.
Иоганна. Вчера вы были еще свидетелем. Свидетелем защиты Человека.
Франц. То было вчера. (Проводит рукой по лбу.) Свидетель Человека? (Смеясь.) А как вы думаете, кто может им быть? Послушайте, сударыня, даже ребенку понятно, что свидетельские показания о себе дает сам обвиняемый. Я сознаю — это какой-то порочный круг (С мрачной гордостью.) Я — Человек, Иоганна, я — Человек; я — Человечество, я — Время! (Неожиданно приниженно, почти шутовски.) Как любой другой!
Иоганна. Значит, я должна судить не вас?
Франц. А кого же?
Иоганна. Любого другого.
Франц. Обвиняемый обещает быть ни на кого не похожим; я мог быть свидетелем защиты, но я буду обвинять себя, если разрешите. (Пауза.) Разумеется, вы свободны, но знайте, если, не выслушав, вы покинете меня из страха горько разочароваться во мне, узнав поближе, — значит, я осужден, волей-неволей осужден вами. Решайте. (Пауза. Указав на потолок.) Я рассказывал им небылицы, смешные приключения и до сих пор не знаю, поверили они мне или настроились против меня. Пирамида безмолвия над моей головой. Молчание тысячелетий. Оно убивает меня. Может, они не знают о моем существовании? Забыли обо мне? Что же станет со мной без суда? Какое унижение! «Поступай как хочешь — плевать нам на тебя!» Что же тогда будет со мной? Я ничего не стою? Бесплодную жизнь поглощает земля. Так гласил Ветхий завет. А вот и Новый. Вы мое грядущее и настоящее, вы для меня весь мир, кроме вас — ничего: вы заставите меня позабыть о вечности; я буду жить. Вы услышите мою исповедь и поразитесь, станете возражать, я буду внимать вам. Пройдут годы, наступит день, вы признаете меня невиновным, и я это почувствую. Какой торжественный праздник: вы станете для меня всем, и мир простит меня. (Пауза.) Иоганна, возможно ли это?
Пауза.
Иоганна. Да.
Франц. Меня еще можно любить?
Иоганна (печально улыбаясь, глубоко искренне). К несчастью.
Франц (поднимается с чувством освобождения, он почти счастлив. Подходит к Иоганне и обнимает ее). Я никогда не буду больше одинок... (Наклоняется над ней, намереваясь ее поцеловать, но тут же отшатывается, отходит с ожесточенным видом, точно повинуясь своей навязчивой идее.)
