Приказ номер один - Гастон Самуилович Горбовицкий

К а л и н к и н. Извините…

П л а т о в. Не слышал, ясно?

К а л и н к и н. Ясно, Владимир Петрович… Мне в коридоре обождать? Профсоюзную демократию?

П л а т о в. Да. Нет. (Пауза.) Так говорите, что по вашим этим «прогнозам»… демократия выскажется за ваше увольнение?..

Входит  Ч а ш к и н а.

Ч а ш к и н а. Это я, старая кобра. Здравствуйте, кого не видела.

К а л и н к и н. Здравствуйте, Глафира Степановна.

Чашкина раскладывает перед Платовым бумаги на подпись.

Ч а ш к и н а. Телеграмма Сентюрину.

П л а т о в. Директору на визу…

Ч а ш к и н а. Все равно к вам направит сначала, визируйте!

П л а т о в. И это — директору.

Ч а ш к и н а. Вам и райисполком не откажет, и город! Подписывайте.

П л а т о в. Это — заму по общим вопросам.

Ч а ш к и н а. А не ту мебель подберут — устроишь всем, не знаю тебя? Образцы вот, проспекты, каталог! Заму — передадим для руководства…

П л а т о в. Звонки были?

Ч а ш к и н а. Всем отвечено.

П л а т о в. Что?

Ч а ш к и н а. Что надо.

П л а т о в. Москва?

Ч а ш к и н а. И Москве!

П л а т о в. И когда ты на пенсию, наконец, уйдешь?

Ч а ш к и н а. Уйду-уйду! Сейчас пенсионеры — первые люди, везде — с распростертыми! Хоть в вахтеры, хоть в контролеры, хоть… (Подкладывая бумаги Платову.) Это подождет… Это — срочно!

П л а т о в. Сам вижу.

К а л и н к и н. Глафира Степановна, у вас ведь внуки и внучки есть?

Ч а ш к и н а (гордо). У меня правнук есть! Феликс. В честь Феликса Эдмундовича.

К а л и н к и н. Родители назвали?

Ч а ш к и н а. При чем тут… родители? Я!

П л а т о в (просматривая бумаги). Вот и отправляйтесь к своему Эдмундовичу, что вас держит?

Ч а ш к и н а. Что! Наверно, привыкаем на сцене присутствовать, а не в зале! Двадцать пять лет в месткоме, восемнадцать — в бюро! А в жилищной? В соцстрахе? В ПДПС? Сейчас в людях такой прилив, такой накал общественной активности! (Поет.) «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодой!..» Хотя, сколько же я могу быть с ним, с комсомолом-то?.. Это — тоже подпишите, а это — копии ответов, завизировала за вас…

П л а т о в (вдруг). Степановна, что народ?

Ч а ш к и н а. А что народ?

П л а т о в. Что говорят, спрашиваю?

Ч а ш к и н а. Разное говорят.

П л а т о в. Очень… разное?

Ч а ш к и н а. Очень.

П л а т о в. Актив, значит, сегодня будет… (Умолк.)

Ч а ш к и н а. Совладаешь.

П л а т о в. Думаешь?

Ч а ш к и н а. Совладаешь.

П л а т о в. Надо бы!

Ч а ш к и н а. Ты уж… Ну, да уж ты-то!

П л а т о в. А что я им всем скажу?

Ч а ш к и н а. Все. Как есть.

П л а т о в. Специализация, реорганизация… а воз и ныне там?

Ч а ш к и н а. Скажешь — раньше строили дома, теперь — города! Раньше всей страной — Днепрогэс, теперь в одной нашей Усть-Илимской ровно десять Днепрогэсов!.. Чего и чему удивляться?!

П л а т о в. Да…

Ч а ш к и н а. Будут определенные жертвы! И премии, и оклады, и самолюбия… «Жертвы»! Они что, соизмеримы с теми, что нам приходилось приносить? Вчера? Позавчера?

П л а т о в. Да…

Ч а ш к и н а. Все говори. Как есть!.. Отвыкли мы от настоящих жертв, потерянный рубль за трудовой подвиг считаем!..

К а л и н к и н. Как самочувствие-то, Глафира Степановна?

Ч а ш к и н а. Как у Пиночета.

К а л и н к и н. А… как у Пиночета?

Ч а ш к и н а. А я — не доктор!

К а л и н к и н. Как же тогда… желаете?

Ч а ш к и н а. Раз все люди доброй воли на земле желают этому горилле, фашистскому гаду этому самого худого, как же, по-твоему, может он себя чувствовать?!

П л а т о в (возвращая папку с бумагами). С Пиночетом ясно, ты скажи, как вот с Калинкиным будем?

Ч а ш к и н а. С Калинкиным — хуже!

П л а т о в. Это… почему же?!

К а л и н к и н (встав). Глафира Степановна…

Ч а ш к и н а. Он — наш! (Калинкину.) В такое время, в такое замечательное, историческое время, вы… Какую газету выписываешь?

К а л и н к и н. «Футбол-хоккей»… А что?

Ч а ш к и н а. Какой семинар посещаешь?

К а л и н к и н. Куда всех записывали… А что?

Ч а ш к и н а. Что! Тебя волнует судьба аграрной реформы в Португалии? Выборы во Франции? Происки американского империализма на Ближнем Востоке?

Калинкин опускает голову.

А ты знаешь, что товарищ Марселино Лопес Альварес вновь за тюремной решеткой?!

К а л и н к и н. Не… знал.

Ч а ш к и н а. Знаешь только, что и кому натрепал Иванов-Петров-Сидоров! Дрязги, склоки, мышиная возня… Позор!

П л а т о в. Глафира Степановна, ты прости, я тоже не знал, что Марселино Альварес снова за решеткой. Я очень ему сочувствую, но ему мы сейчас ничем не поможем, а Калинкину вот — могли бы?

Ч а ш к и н а. Ему?!

П л а т о в. Не обобщай только…

Ч а ш к и н а. Ему!.. Да я даже не имею морального права назвать его полностью нашим человеком! В такое время… Прости, я прямо, Дмитрий Федорович, с тобой в разведку — я бы не пошла! (Платову.) Мебель отобрал? Ага!.. (Забирая бумаги.) Ты интересовался, Владимир Петрович, что говорит народ? А то, что только поговорят о порядке и дисциплине; о совершенствовании и коренной перестройке, а даже одного Калинкина выгнать не решатся! (Калинкину, уходя.) Хунта по тебе плачет! (Уходит.)

П л а т о в. Да!..

К а л и н к и н. Да…

П л а т о в. Первый голос «против». И — какой!..

К а л и н к и н (не сразу). «За».

П л а т о в. Эта старая кобра смешает вас с землей… Как Пиночета!

К а л и н к и н (не сразу). Она будет защищать до последнего.

П л а т о в. Что-то мы всё расходимся с вами… в прогнозах?

К а л и н к и н. Разные точки зрения.

П л а т о в. Моя — сверху, а ваша — снизу, из гущи и толщи, так сказать?

Калинкин промолчал.

Ерунда! Своих людей я знаю.

К а л и н к и н. А я…

П л а т о в (перебив). А вы — не знаете людей!.. (Жестко.) И не спорить, ясно?!

К а л и н к и н. Ясно…

П л а т о в. Своих людей — знаю.

К а л и н к и н. А правда, говорят, Глафиру давно уже собираются… на заслуженный покой?

П л а т о в. Пока я здесь — будет работать. (Телефон.) Платов. (Совсем другой тон.) Жду. Жду!.. (Опустив трубку.) А вот и ваше непосредственное начальство, Дмитрий Федорович. Светлана Павловна… Кстати, сейчас ее мнение — и как начальника, ну и как члена МК — будет иметь особое значение. Так что… кланяйтесь. Кланяйтесь!

К а л и н к и н. Так ведь Светлана Павловна, она… (Умолкает.)

П л а т о в. Что она?

К а л и н к и н. Она ведь в конечном-то итоге… (Вновь умолкает.)

П л а т о в. …Тоже переиграет позицию? Она же сама допустила это ваше «форточное» собрание!

К а л и н к и н. И все-таки она в конечном итоге… Извините, конечно!

Входит  П а н о в а.

Действие второе

Та же комната-зал; П л а т о в  и  К а л и н к и н; входит  П а н о в а; действие продолжается, как если бы оно шло без перерыва.

П а н о в а. А… вы не один, Владимир Петрович?

К а л и н к и н (поспешно). Один! Один, Светлана Павловна… (Исчезает.)

П а н о в а. Куда это он?

П л а т о в. Явится. Что случилось?

П а н о в а (закуривая). Меня информировали… По-дружески… Поступил «сигнал». Письмо. Анонимка.

П л а т о в. На кого?

П а н о в а. На нас с вами.

П л а т о в. Занятно…

П а н о в а. Что за люди, а? Слов нет!.. Нет слов!

П л а т о в. Я разберусь с этим.

П а н о в а. Сигналы общественности, разбирательства, разговоры! Неужели мы никогда не покончим с этим?

П л а т о в. Светлана Павловна, не беспокойтесь, разговоров — не будет.

П а н о в а. Разговоры меня абсолютно не беспокоят!

П л а т о в. Что беспокоит?

П а н о в а. Не хватает еще, чтобы все это отразилось на парижской командировке!

П л а т о в. Командировка в проектно-строительную фирму Камю по изучению зарубежного опыта… Какая связь?

П а н о в а. Прямая! Едем — мы с вами. Вы и я.

П л а т о в (после паузы). И что там, в этой… анонимке?

П а н о в а. А!.. Помните,