Кладоискатели - Шолом-Алейхем

Торба (после короткой паузы, еле шевелит языком). Ицик!

Ицик увлечен игрой и не слышит.

Ицик!! Ицик!!!

Ицик. А?

Торба. Иди сюда… Подними меня…

Ицик поднимает его.

Ицик!

Ицик. А?

Торба. Где я?

Ицик. Не знаю.

Торба. Я спал?

Ицик. Да.

Торба. Мне это снилось?

Ицик. Да.

Торба. Может, я это слышал наяву?

Ицик. Да.

Торба (озирается). Нет никого?

Ицик. Нет.

Торба. Где мы находимся?

Ицик. Не знаю.

Торба. Непостижимо! Ночь чудес… Ночь сплошного колдовства!.. Со мной говорил, светлой памяти, старый раввин… Странная речь!.. Знакомый голос… Гм… Вдова Элька?.. Клад-то, оказывается, у нее?! Никому ни слова!.. А то найдутся охотники… Ицик, идем домой!

Торба, Ицик уходят. Беня и Головешка выскакивают из своих укрытий.

Беня. Ну?

Головешка. Ну-ну?

Беня. Олл райт! Теперь вам нужно ехать, как мы и договорились. Там вы получите письмо от раввина о том, что вы снова стали евреем, иначе вы не можете жениться на дочери моего дядюшки. Там вы заодно проследите за менялой. Он едет жениться на вдове, которую мы ему сосватали… Ю эндэрстэнд?.. А к тому времени, когда вы вернетесь назад, я уговорю дядюшку, чтобы он отдал вам Эстерку. Если же он не захочет, я возьму вас и мою кузину на мои экспенсес[82] ко мне, в Америку, и поженю вас там…

Головешка (обнимает его). Голубчик!..

Беня. Я это делаю только ради моей кузины, — ю эндэрстэнд?

Головешка. Между прочим, у меня к вам еще одна просьба.

Беня. Велл, если только это возможно…

Головешка. Мне очень жаль бросить службу. Нельзя ли, чтобы вы там выхлопотали мне такую же самую полицейскую должность городового?

Беня. Олл райт! Только бы оказались в порядке все ваши пейперс, документы.

Головешка (с живостью). Разумеется! У меня есть чистая отставка. Я ведь был под Севастополем, имею благодарность от царя…

Беня. Вот вы и — олл райт!.. У нас такой полисмен, как вы, получает точно в три раза больше… Да что я говорю? — в тридцать раз больше!

Головешка. А со стороны перепадает доходец? Дело служебное!

Беня. Да еще какой! Еще бы! У нас нет полисмена, который не владел бы двумя собственными домами, кереджем… Есть у нас полисмен — выезжает он не иначе как с двумя черными неграми: один спереди, другой сзади. Еще есть у нас один полисмен, который в три раза богаче, чем Вандербильд и Рокфеллер вместе взятые!..

Головешка. Мамочка! (Бросается его целовать.) Между прочим, а то, что я снова становлюсь евреем, не помешает по должности?

Беня. Наоборот! Это еще лучше! У нас почти вся полиция сплошь из евреев! Нет у нас ни одного полисмена не из евреев… Был один, — он, как и вы, недавно перешел в иудейскую веру ради девушки, ха-ха-ха! (Хлопает Головешку по плечу.)

Головешка (отвечает ему тем же). Хе-хе-хе!

Оба берут друг друга под руки, осторожно идут к забору. Первым лезет Головешка. Беня подталкивает его снизу.

Беня (подсаживая его). Лезьте, не бойтесь!..

Головешка. Осторожно! Тут можно, упаси бог, зацепиться плащом… Дело опасное!..

Беня. Олл райт! Олл райт! (Лезет следом за ним.)

Занавес.

Вторая картина

Просторный шалаш. Длинные накрытые столы, на столах — бутылки, стаканы, леках, варенья. За столами сидят мужчины и женщины, среди них все персонажи пьесы, кроме Идла Торбы, Ицика, Головешки, Влоцлавского и Эльки. На почетном месте — жених с невестой; Беня во фраке, в цилиндре, при белом галстуке. Под белым покрывалом сидит Эстер в белом подвенечном платье. Несколько в стороне евреи-музыканты с инструментами наготове ждут, — вот-вот их попросят играть. Между столиками с сияющими лицами снуют: Лейви Мозговоер — у него засучены рукава, шапка задрана кверху, раскраснелся и весь в поту, Башева в шелковом платке, завязанном на затылке. Они потчуют гостей. За ними следуют служка и кухарка Зелда, помогают расставлять тарелки, раскладывать ложки и вилки.

Несколько голосов. Шшша! Тише! Евреи! Ребе хочет пить лехаим!

Раввин (с серебряным кубком в руке, ищет глазами свата). Лехаим, сват! Где сват?

Голоса. Сват! Сват! Где сват? Ребе хочет пить со сватом лехаим!..

Мозговоер (услышал). Да вот же я! Иду. (Подходит к раввину, берет рюмку.)

Все собравшиеся теснятся, чтобы лучше расслышать слова ребе; лицо раввина сияет.

Раввин. Лехаим, сват, реб Лейви! Пусть всевышний наделит счастьем новобрачных! Пусть это счастье будет тебе вознаграждением за муки, что ты вынес с той поры, как нам показался свет надежды… Я должен сказать тебе в похвалу, реб Лейви, прямо в глаза, что ты подлинно верующий человек!.. У тебя вера выше рассудка… Чего ты не можешь понять умом, ты постигаешь верой… Ты образец истинно благочестивого еврея, который не задает вопросов, ибо вопросы можно задавать без конца без края… Быть может, ты и прав… Быть может, в воздаяние заслуг сына сестры твоей жены суждено, чтобы евреи воспрянули… Быть может, именно ради этого всевышний привел его сюда аж из дальних краев… Такова воля небес, и мы это видим. Видим воочию, что есть у нас великий бог, который одной рукой карает, другой — милует… Есть у нас добрый, милосердный бог, ниспосылающий целебное средство раньше, чем скажется недуг… Ведь это знамение господне, что именно в то время, когда наш владетельный граф собирается продать город, а евреи, бедняжки, так бедны и обездолены, появляется вдруг луч надежды, как в изречении ска…

Внезапно поднимается шум: Головешка явился. Раввина заглушают.

Голоса. Головешка! Головешка!

Головешка в штатском, но с полицейской фуражкой на голове; окидывает взором собравшихся и, увидев на почетном месте жениха и невесту, инстинктивно шарит по боку, где у него обычно висела шашка.

Головешка (протяжно). Вот ка-а-ак! Значит, меня надули? Обвели вокруг пальца? И кто? (Показывает на жениха.) Мальчишка, молокосос!.. Он думает, что это ему так просто с рук сойдет?! Что я дам себя водить за нос?! Никому еще не удавалось меня обмануть! Я — Головешка! Я вам покажу, кто я такой!.. Сейчас же бегу, надеваю амуницию, и я — опять городовой! Вы что думали? Уже избавились от меня?.. Я подам на вас! Это вы меня уговорили, это вы заставили меня опять стать евреем! Вам известно, что я человек казенный? Да вы знаете, чем это пахнет? Сибирью! Каторгой! Дело уголовное!..

Мозговоер (Головешке). Не взыщите, реб Хаим-Бер, зря стращаете, — мы не из пугливых. Во-первых, у нас есть бумага, где черным по белому написано, — вы же