Александр Галин - Сон героини
Шубин. Развитие капитализма в России!
Горячев. Он всё это предвидел! Всё! А можно чуть-чуть повернуться лицом к свету, Пашенька Сергеевич? Дайте ваш грим посмотреть…
Шубин. Подожди с гримом! (Живо.) Семён, тебе я верю, скажи, костюм ужасен? В какой лапсердак они вождя одели! Ты посмотри!
Горячев. Бог ты мой! А где же жилеточка?
Шубин. Сказали – не нужна жилеточка. Пальто должно быть застёгнуто…и всё в один цвет…
Горячев. Не ходил Ленин в застёгнутом пальто.
Шубин. Я им то же самое сказал!
Горячев. Владимир Ильич всегда был распахнут.
Шубин. Говорят: ходить не будете – будете стоять.
Сказали – главное, чтобы была кепка в руке.
Горячев. А кто костюмеры-то?
Шубин. Не знаю никого. Какие-то девицы… пьяные, по-моему… Сидят в костюмерной и даже вино не убрали со стола. Одеваюсь и слышу за спиной разговор. Одна другую спрашивает: «Что опять про Вовца начали снимать? Соскучились, что ли»? Так что я, оказывается, приглашён на роль Вовца!
Горячев. О господи! Да дуры необразованные! Не обращайте на них внимания, Пашенька Сергеевич!
Шубин. Вроде фильм у них из современной эпохи. Мне сценария не дают. Гадаю, кто я и зачем.
Горячев. А чего гадать-то? Вы – Ленин! Дайте на грим-то хоть посмотреть…
Смотрит.
Шубин. Что художник скажет?
Горячев. Это что за бороду они вам приклеили?
Шубин. Я им говорил – бородку надо… острее.
Горячев. А брови зачем такие?
Шубин. Брови мои.
Горячев. Так прибрать их надо, подстричь.
Шубин. Подожди ты морщиться? Ну, говори! Что ещё?
Горячев. Да хулиганство это, а не грим!
Шубин. Мне позвонила со студии женщина, сказала – она режиссёр… ну и приглашаем, значит, вас сыграть Владимира Ильича. Сказала: «Как режиссёр я вижу только вас». Сердце артиста забилось: понимаешь… я уж думал, что забыли меня… похоронили… оказывается, есть ещё такой артист! Жив ещё! Хорошо, сказал, снимайте. А потом всю ночью не спал – думал над ролью. И засомневался: ну какой, к лешему, теперь я Ленин?
Горячев. Вы ещё будете сомневаться! Пашенька Сергеевич! Да что вы?!
Шубин. Ты думаешь?
Горячев. Ну кому ещё, скажите мне, у нас Ленина играть? После вас-то?
Шубин. Ты думаешь? Мне, брат, уже за семьдесят. До моих лет Владимир Ильич ведь не дожил. И потом, он же щуплый был… быстрый – ртуть! А посмотри на меня – из меня теперь три Ленина можно скроить.
Смотрят друг на друга.
Эта самая режиссёрша мне по телефону сказала – мол, идея у неё, что Ленин вроде бы приснился… девушке…
Горячев. Ну и значит – очень она хорошая девушка, если видит такие сны.
Шубин. Ты знаешь… но приснился не совсем… Ленин…
Горячев. А кто?
Шубин. Памятник.
Горячев. Кто?!
Шубин. Эта режиссёрша сказала… Она хочет, чтобы памятник у неё в фильме ожил, памятник Ленину, и голосом заговорил Владимира Ильича.
Горячев. Памятник?
Шубин. Ну да. Идея с памятником, конечно, стара как мир. Но смотря куда режиссёр повернёт, как подаст…
Горячев. Да какой она режиссёр? Деньги достала…и уже режиссёр…Сейчас так!
Шубин. Подожди-подожди…
Горячев. А зачем памятник? А живой Ленин не может уже присниться, что ли?
Шубин. Всё это меня, конечно, тоже очень смущает… С другой стороны, я памятников никогда не играл. Это мне интересно. Я спросил костюмеров: «Если я памятник, то, что же, я на пьедестале стою?»
Горячев. Вон там что-то темнеет… Похоже на пьедестал…
Шубин. Не-ет, брат! Ответили девушки так: «Он у нас с постамента уже спрыгнул».
Горячев. Это комедия, что ли, у них будет?
Шубин. Мне костюмеры сказали – фильм-триллер.
Горячев. А-а-а! Это теперь модно у них, модно. Это пришло с запада. Теперь триллеры эти для молодых снимают… Дети любят их. Детям будут показывать, как Ленин с постамента сигает, вместо сказки на ночь.
Шубин достаёт листки с текстом.
Шубин. Дали артисту вот этот листок с текстом. Попробовал почитать сцену – ни черта не понятно. Помнишь, ты мне текст за партнёров подавал… в гримёрной…
Горячев. Подавал, подавал! И за Свердлова читал и за Троцкого… За Надежду Константиновну… За сестрицу вашу, Марию Ильиничну… Да кем я только не был!
Шубин. Я уж кое-как расчухал, кто что говорит в сцене, но есть вопросы. Как я понимаю, в этом эпизоде во сне героини происходит какое-то оживление теней прошлого – мне так сказали костюмеры. Вот послушай: первая ремарка. (Читает.) «Тяжело ступая, Ленин подходит к Верке…» Походка памятника… Это что такое?
Пробует походку. Горячев следит.
Горячев. А кто эта Верка?
Шубин. Верка? Героиня, я думаю.
Горячев. Значит, тогда предположим – я Верка. И что, я лежу сплю?
Шубин. Тут не сказано, спит она – не спит. Здесь написано, в ремарке: «Тяжело ступая, Ленин подходит к Верке и опускает свою тяжёлую чугунную руку на голову».
Горячев. Опускает? Это как?
Шубин. Подожди. Дай понять их отношения. Да-а-а… действительно, как же это он опускает ей чугун на голову? Как же это сыграть прикажете? Ремарка, я надеюсь, не бытовая… Может, он только чуть погладил её… чтобы не разбудить?..
Пробует. Горячев покорно подставляет голову.
Горячев. А почему чугунную руку? Наверно, всё-таки бронзовую? Уж на Ленина бронзы не жалели.
Шубин. Подожди. Дай ты мне с текстом разобраться. Сначала идут слова героини: «О боже! Боже!» Она, как я понимаю, испугана.
Горячев. Испугана! (Повторяет.) О Боже! Боже!
Шубин. Потом моя первая реплика «А-а!» и после её следующего текста «На кого похоже» опять: «А-а!» Давай разбираться с этими «А-а». Со вторым мне всё более-менее ясно, а вот что с первым прикажете делать? Это восклицание! «А-а-а!» Ленин видит что-то! Узнал что-то. «А-а-а!»
Горячев. Вопрос…
Шубин. Вопрос. Видимо, всё-таки поначалу увидел героиню!.. Ну, предположим. Видит эту Верку и, допустим, восклицает: «А-а!» Опять же – как восклицает?
Горячев. Вопрос.
Шубин. За этим, что скрыто? Это «А-а» можно ведь на разные лады и так произнести и по-другому! Понимаешь, если не сам Ленин входит, а его памятник! Это, конечно, интересно может быть… Как же он ходит? (Вновь пробует походку памятника.) Может, он застоялся… на пьедестале? Может, не выдержал?! Нет сил ему больше на всё это смотреть! И просто, знаешь, вот я вижу… просто – сорвало его с постамента! Вот он ступил на землю… Стоит! Смотрит на этот, понимаете, новый этот мир вокруг…
Горячев. Проехал мимо один гад на «Мерседесе», другой…
Шубин. И вот он пошёл… И город аж весь загудел! Асфальт под ногами лопается, вздыбился весь! Чувствуешь?
Горячев. Чувствую!
Шубин. Тут сразу вопрос! Какой город? Надо решить, откуда я? С площади Финляндского вокзала я сбежал в Питере или с Октябрьской площади в Москве.
Горячев. Питер!
Шубин. Нет! Москва! Москва-а-а!.. Народ ко мне сбегается. Все, кто был на улице, окружили… орут. Я вижу, из домов все высовываются!..
Горячев. Ну, ну!
Шубин. Потому что как быть-то, если памятник пошёл?! А-а!
Горячев. Памятник Ленину!
Шубин. Все кричат! Все друг друга спрашивают: «Куда он?»
Горячев (восторженно). Куда? Да все знают куда! В Кремль! Конечно! Он стоял-стоял, смотрел, какие вокруг ужасы творятся. Мимо него буржуи туда-сюда на «Мерседесах» … Этот вокруг страшный содом: бордели, вперемежку с казино, нищета да уродство…
Шубин. Молодец… Сенечка Горячев! Молодец! Мыслишь в правильном направлении!
Горячев. Так ведь, чья школа?! Я же чувствую, куда вас потянуло! У вас ведь так всегда было: что ни жест – то обобщение! Что ни слово – то раскалённая мысль. Ленин!
Шубин. Давай посмотрим текст… И куда он у них прибежал?
Горячев. К героине…
Шубин. А-а! Вы, смотрите, как привязалось это восклицание! Впрочем, здесь к месту! «А-а!» А чего он к ней прибежал?
Горячев. А может, фамилия у неё Каплан! Прибежал – и чугунную руку на голову!
Шубин. Это слишком в лоб.
Горячев. Может, решил попугать? Это же триллер.
Шубин. Семён, ты мне объясни старому: «триллер» – это что значит?
Горячев. В триллере главное, чтобы страшно было. Ну, давайте дальше пойдём.
Шубин. Да куда дальше идти, если в начале темно?! Не могли роль распечатать! Бумагу они, что ли, экономят?
