Михаил Кузмин - Комедия о Евдокии из Гелиополя, или Обращенная куртизанка
Герман
(за сценой читает)
«Я – хлеб жизни. Приходящий ко Мне алкать не будет, верующий в Меня не будет жаждать никогда. Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, и Я воскрешу его в последний день. Истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную».
Евдокия
Слова ли это странствующего ритора, или сам мозг мой обольщает меня мечтами?
Герман
«…Если не будете есть плоти Сына человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни; ядущий Мою плоть, и пьющий Мою кровь, имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день».
Евдокия
Он из простых чудотворцев для толпы, проповедует кровавое суеверие, но может знать тайны, эликсиры…
Герман
«Когда же придет Сын человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы, и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов».
Евдокия
Я не могу… Не ответ ли судьбы это на мои мысли?… Я должна видеть этого человека. Манто! Манто!
Входит служанка.
Манто
Что прикажешь, госпожа? Тебя мучают виденья?
Евдокия
Кто гостит у Прохора-кожевника? Я должна видеть этого человека.
Манто
Кто же может у него быть? какой-нибудь простолюдин?
Евдокия
Я должна его видеть.
Герман
«И идут праведные в жизнь вечную, а грешники в тьму кромешную, где плач и скрежет зубов».
Ангел
О благодатных слов струи живые!О плен таинственный свободных уз.Легко ярмо твое для кроткой выи,И сладко тягостен любви союз!Едва коснулися слова крылатые —В пустыне алчущей забился ключ.Недавно блудная, грехом богатая,Уж приняла в себя небесный луч!Внимайте, братия, острите уши,Взирайте с трепетом на правый суд.Святых заранее ликуют души,Из рая лилии уж к ней несут.О благодатных слов струи живые!О плен таинственный свободных уз!Легко ярмо твое для кроткой выи,И сладко тягостен любви союз!
Картина третья
Улица; терраса дома Евдокии. Евдокия сидит на террасе. У правитель, служанка, священник. Евдокия в простом платье.
Евдокия
Я прошу тебя, читай список дальше, мы остановились на златотканых одеждах.
Управитель
Итак: златотканых одежд – 160 ларей, украшенных камнями – 150 ларей, шелковых – 275, простых – 123 больших ларя.
Евдокия
Это совершенно совпадает с моею записью, это правильно; читай дальше.
Управитель
2 ларя одежд с надписью: «Антиохия».
Евдокия
Это стоило бы сохранить. Ты помнишь, Манто, наш приезд в Антиохию?
Служанка
У нас сломалась ось, и мы должны были идти версты три пешком…
Евдокия
А была уже почти ночь…
Служанка
И благородный Калликрат предложил нам гостеприимство.
Евдокия
Это было превесело, очаровательно.
Священник
Вам, госпожа, не следует возвращаться мыслию к раз покинутым светским забавам.
Евдокия
Вы правы, мой отец, простите. Я думаю, что Господь Бог простит мое легкомыслие, как извиняют новичкам актерам неискусные жесты.
Священник
Милосердие Божие неисчерпаемо, но нужно быть тверже в раз выбранном пути.
Евдокия
Я тверда, отец мой, я тверда. Читай, прошу тебя, друг, дальше свой список.
Управитель
Я продолжаю, госпожа: ароматов – 20 ларцов, индийского мира, настоящего – 33 ларца, завес шелковых – 132 литра, завес златотканых – 70 литров.
Евдокия
Совершенно справедливо. Ты упомянул о землях и доме с садом?
Управитель
Еще в начале было указано.
Евдокия
Да, точно, я помню. Вы, отец, передадите этот список господину Феодоту, и мой человек выдаст Вам сполна по записи.
Священник
Бог, видящий сердца, Вас наградит, дочь моя.
Евдокия
Не будет ли неприлично, если я запечатаю письмо своим кольцом: там пылающее сердце и два целующиеся голубка?
Священник
Это можно объяснить и христианскими символами. Я думаю, господин Феодот не оскорбится на милые эмблемы.
Евдокия
Ты, Манто, скажи слугам, что я уехала надолго, в далекое путешествие. В уединении и тишине я буду готовиться к новой жизни.
Уходят.
Входит Филострат с музыкантами.
Филострат
Тише, друзья мои: здесь – ее жилище. Играйте настолько нежно, чтобы не оскорбить воздуха, которым она дышит, и настолько, однако, внятно, чтобы вывести ее из царства сновидений. Пусть ваши лютни, ваши скрипки будут, как столько же влюбленных голосов. Начинайте.
(Музыка.)
В урочный час стою я у дома,Молю – моленью внемли.Восстань от сна, любовью влекома,Как солнце для всей земли.
Гелиотроп свой лик обращаетЛишь к солнцу в любви своей.Что мне улыбка твоя обещает?Дождусь ли твоих лучей?Не может небо быть без светила.Смотри: угасла звезда.Пора настала, чтоб ты светилаСегодня, как и всегда.
Служанка
(из слухового окна)
Если, господин, Ваша музыка предназначена для благородной Евдокии, то не трудитесь и не тратьте денег понапрасну: наша хозяйка отсутствует.
Филострат
Евдокии нет, говоришь?
Служанка
Еще до свету она собралась в путь и выехала в сопровождении двух рабов.
Филострат
Надолго ли? куда? тебе известен ее путь?
Служанка
Это никому не известно, господин. Ее нет и не будет долго; вот все, что я могу Вам сказать.
Часть вторая
Ангел
Тринадцать месяцев прошло,Как Евдокия обратилась.Давно уж высохло русло,Где жизнь греховная катилась.В другую сторону влекутЕе желания благие:В святой обители приютСебе находит Евдокия.Есть дев обители; стоятРядком, одна другой напротив;Там скромных келий вьется ряд,К молитве слабых приохотив.Почтенный Герман вождь одной,Другой предводит Харитина;Зимой и летом, в стужу, в зной —Все та же мирная картина.Но Харитина умерла —Служанка смертного удела,И та, что грешницей была,В игуменьи берется смело.Но шумный город не похожНа тишину святой пустыни:Там суета, там грех, там ложьВсегда царили, как и ныне.Не отогнать любви тоски,Свежа недавняя утрата,И все на дальние пескиСтремятся мысли Филострата.О, ослепленье! о, позор!Пути спасенья уж возможны;А все стремит безумный взорК тому, что суетно и ложно.
Картина первая
Перед кельею Германа. Герман читает.
Герман
Солнце еще высоко; скоро надо будет идти на молитву, потом опять за работу. Как тихо, какая сладость во время отдыха братии питать себя словами священных книг, историями о подвигах мучеников, преподобных и блаженных пап!
Входит монах.
Монах
Господин Герман, тебя просит видеть какой-то юноша.
Герман
Кто такой? что за дело ко мне?
Монах
Я не знаю; он ничего не говорит, только просит доступа к Вам. И если бы я не был грешным, я бы подумал, что это ангел Господень, так он прекрасен.
Герман
Введи его: мы должны выслушивать всех, кто имеет нам сказать что-либо.
Монах возвращается, уйдя на время, с Филостратом.
Монах
Вот, авва Герман.
(Уходит.)
Филострат стоит у порога.
Герман
Вы желали меня видеть: вот, я готов Вас слушать. Без сомненья, Вас гнетет какое-нибудь горе, и Вы поступили разумно, обратившись к духовному утешению, – ибо где, как не у Бога, можно найти истинную радость и любовь? Я не знаю, отчего Вы избрали именно меня своим поверенным, но если Вы желаете совета, то я, как врач, должен сначала знать, в чем Ваша болезнь.
Филострат молчит.
Герман
Вы молчите, сын мой? Тяготят ли Вас проступки, которые мы называем грехами? Обременены ли Вы горем или томимы сомненьями? Откройтесь, чтоб я мог быть Вам полезен.
Филострат
Авва, монахом быть хочу!
Герман
Дитя, разными путями приходят к обители, но не все пути равно надежны. Бывает, что отвергнутая любовь, неудовлетворенное честолюбие влечет человека в пустыню; случается, что в монастыре стремятся скрыть опасность быть преследуему мирскими законами. Конечно, и примирение, покорность судьбе, и раскаянье могут быть прочными залогами, но Господу всего милее ясное стремление, добровольное горение к отшельнической жизни.
Филострат
Авва, монахом быть хочу.
Герман
Я не вправе сомневаться в Вашем желании, сын мой, но рассмотрите сами внимательно Вашу душу: не случайно ли это желание? не исчезнет ли оно, как только устранятся обстоятельства, его породившие?
