Уильям Шекспир - Зимняя сказка

Вы из-за нас невинность потеряли,

Ни с кем вы не грешили, кроме нас!..

Ну, наконец противник твой сдается?

Он не поедет.

Мне он отказал.

Ты никогда еще не говорила

Так хорошо.

Да что ты!

Никогда.

Иль только раз.

Ах, так — ну, значит, дважды.

Открой же мне, когда был первый раз?

Я жду похвал, я стану от похвал

Спесивее раскормленной гусыни.

Не забывай: ты должен непременно

Хвалить меня за добрые дела! —

Я всем мужьям советую запомнить:

Нас тридцать миль прогонишь поцелуем, —

А шпорой — еле сдвинешь. — Ну открой же:

Второй мой подвиг — то, что он остался,

А первый — что? Когда он совершен?

Скорей, иль я сгорю от любопытства!

Ты совершила первый раз добро,

Когда меня, три месяца промучив,

Любимым назвала и протянула

Мне руку белоснежную, воскликнув:

«Твоя навеки!»

Лучше не сказать!

Итак, два славных подвига — и первый

Мне дал навеки мужа-короля,

Второй, на время, друга.

(Протягивает руку Поликсену.)

(в сторону)

Слишком пылко!

От пылкой дружбы — шаг до пылкой страсти.

Как бьется сердце… Сердце так и пляшет…

Но не от счастья, не от счастья, нет…

Иль то игра, возникшая случайно

От доброты, сердечности, радушья?

Опасная, однако же, игра!

Иль я воображением обманут?

Нет, эти взгляды, и касанья рук,

И эти пальцы, вложенные в пальцы,

Ответные улыбки, этот вздох,

Подобный стону раненого зверя, —

Такой игры мое не терпит сердце,

Не скроют брови ярости моей. —

Мамиллий, ты мне сын?

Да, государь.

Ты — мой, пострел. Но чем ты нос испачкал?

Все говорят, твой нос похож на мой.

Фу, капитан, не надо быть грязнулей,

Старайтесь чистым быть, мой капитан.

Рогатый скот — быки, телята — чисты!

Ну, мой теленок! Что ж, ты мой теленок?

Да, если вам угодно, государь.

Чтоб видно было сходство между нами,

Ты должен стать рогатым. А болтают,

Что мы с тобою, мой теленок, схожи,

Как два яйца. Так бабы говорят.

Им врать легко, но, будь они фальшивей

Воды и ветра, крашеных волос,

Костей игральных под руками плута,

Который хочет загрести чужое, —

Все ж это правда: мальчик схож со мной.

Ну, подойди, мой паж, и посмотри

В мои глаза глазами голубыми.

Мой милый мальчик! Сын мой! Кровь моя! —

Могла ль она? Могла ли эта самка?..

О ревность, как впиваешься ты в сердце!

Немыслимое делаешь возможным

И явью — сон. Откуда власть твоя?

Мелькнувший призрак одеваешь плотью —

И человек погублен. И ничто,

Преобразившись в нечто, существует,

И мозг отравлен, ум ожесточен.

О чем король задумался?

Что с ним?

Он озабочен.

Государь, в чем дело?

Что с вами, брат мой?

Вы глядите хмуро,

Как будто рассердились, мой супруг.

Нет, нет, ну что вы! Иногда природа,

Пресытясь видом нежности сердечной,

Себе забаву новую находит

В жестокосердье. Я глядел на сына

И мысленно переносился в детство,

Тому назад на года двадцать три,

В те дни, когда ходил я без штанов,

В темно-зеленом бархатном камзоле,

За поясом серебряный кинжальчик

В наморднике, чтоб укусить не мог, —

Игрушка также может стать опасной!

И думалось; я, верно, был в ту пору

Похож на это зернышко, жучка,

На этого пострела. —

(Мамиллию.)

Честный друг мой!

Когда ты станешь сильным и большим,

Как отвечать ты будешь на обиду?

Я буду драться, государь.

Вот как!

Счастлив твой жребий! — Мой бесценный брат,

Вам так же дорог юный ваш наследник,

Как нам — наш сын?

Когда я дома, брат мой,

Он для меня все в мире: и забота,

И радость, и печаль, и утешенье,

Мой друг, мой враг, солдат мой и вельможа,

С ним летний день короче зимних дней.

Он все, чем нас обворожает детство,

Мой избавитель от тяжелых дум.

Таков и мой высокочтимый рыцарь.

Мы, понимая важность ваших дел,

С ним удалимся, чтоб не стать помехой. —

Ты, Гермиона, из любви ко мне,

Всем удовольствуй дорогого гостя.

Пусть лучшее — чего дороже нет —

В Сицилии мой брат получит даром.

Ведь после вас двоих — тебя да сына —

Он мне дороже всех…

Мы в сад пойдем. Вы к нам придете? Ждать вас?

Вы можете идти куда угодно,

Я вас найду везде, хоть под землей.

(В сторону.)

Ловец хитер, и пташкам невдомек,

Что он для них уже раскинул сети.

Добро, добро!

(Наблюдая за Поликсеном и Гермионой.)

Ишь как она к нему

Свой птичий нос и губы протянула,

Чтоб дерзкой откровенностью кокетства

Сбить мужа с толку.

Поликсен, Гермиона и свита уходят.

Наконец ушли…

Рога, рога! громадные рога!

Играй, мой сын, — и мать твоя играет,

И я играю, но такую роль,

Которая сведет меня в могилу.

Свистки мне будут звоном погребальным.

Играй, играй! Иль твой отец рогат,

Иль дьявол сам его толкает в пропасть.

О, разве я один? Да в этот миг

На белом свете не один счастливец

Дражайшую супругу обнимает,

Не помышляя, что она недавно

Другому отдавалась, что сосед

Шмыгнул к жене, как только муж за двери,

И досыта удил в чужом пруду.

Хоть в этом утешение: у многих

Ворота настежь, как ни запирай,

И если б всех распутство жен смущало,

Так каждый третий в петлю бы полез.

Лекарства нет! Какая-то звезда

Все развращает, сводничает всюду

И отравляет воздух — ей подвластны

И юг и север, запад и восток.2

Один лишь вывод — чрево не закроешь:

И впустит в дверь и выпустит врага

Со всем добром. И тысячи мужей

Больны, как я, но этого не знают. —

Так что ж, мой сын?

Мне часто говорили,

Что я похож на вас.

Какое счастье! —

Ты здесь, Камилло?

Здесь, мой государь.

Играй, мой сын, играй, ты честный малый. —

Мамиллий уходит.

Камилло, знатный гость решил остаться.

С трудом вы этот якорь укрепили:

Вы — вниз его, он — кверху.

Ты заметил?

Да, он считал отъезд необходимым

И глух был к вашим просьбам.

Верно, верно.

(В сторону.)

Почуяли… уже все видят, шепчут:

«А наш король-то…» Далеко зайдет,

Пока я твердый разгрызу орешек! —

Камилло, почему же он остался?

Чтоб не обидеть доброй королевы.

Зачем же — доброй? Просто — королевы.

Названье «доброй» надо заслужить.

А есть еще сметливая башка,

Заметившая то, что ты заметил?

Ведь ты умен, ты подмечаешь больше,

Чем эти остолопы. Кто попроще,

Я думаю, глядел да не видал.

Из бывших здесь еще один, ну двое

Все поняли — не правда ли, Камилло?

Еще один иль двое, государь?

Все поняли, что гость ваш остается.

Да?

Остается.

Да, но почему?

Чтоб удовольствие доставить вам и вашей

Достойнейшей супруге.

А, так вот что?

Чтобы моей достойнейшей супруге

Доставить удовольствие! Довольно!

Камилло, я вверял тебе и сердце

И тайны государства моего.

Как духовник, ты облегчал мне душу,

И, кающийся грешник, обращенным

С тобой я расставался. Но ужасно

Обманут был я честностью твоей,

Обманут тем, что честностью казалось.

Спаси господь, мой добрый государь!

Да, если разобраться, — ты бесчестен.