Теннесси Уильямс - Предназначено на слом

Том. А для Элвы не играли?

Уилли. Нет. Даже на виктроле не играли. В больнице сказали, что это запрещено правилами. А ведь дома она всегда пела.

Том. Кто? Элва?

Уилли. Да. Вечера она устраивала грандиозные. Вот это, например, был ее коронный номер. (Вытягивает руки и закрывает глаза, копируя экстатическую манеру профессиональных исполнительниц блюзов. Голос у нее необыкновенно высокий и чистый, тембр сдержанно взволнованный.) Только ты – звезда В небесах моих И сияешь лишь Для меня!

На мне ее платье – оно перешло ко мне по наследству. Все, что было у Элвы, теперь мое. Кроме бус. Они у нее были из чистого золота.

Том. А куда они делись?

Уилли. Она их никогда не снимала.

Том. Понятно.

Уилли. Ко мне по наследству перешли и все поклонники сестры: Элберт, Клеменс, даже товарный кондуктор.

Том. Да ну?

Уилли. Тогда они все исчезли. Боялись, наверно, как бы не пришлось потратиться. А теперь снова возвращаются – как мухи на мед. Приглашают меня по вечерам в разные места – я ведь теперь вхожу в моду. Да, да, и на вечера, и на танцы, и на все праздники железнодорожников приглашают. Вот погляди!

Том. На что глядеть?

Уилли. Как я умею танцевать. (Становится перед мальчиком в позу и делает несколько судорожных движений животом.) Том. Фрэнк Уотерс говорил, что ты…

Уилли. Что?

Том. Да ты сама знаешь.

Уилли. Что я знаю?

Том. Что ты зазвала его в дом и… танцевала там для него.

Уилли. Вот оно что!.. А Растрепке надо вымыть голову. Но я боюсь ее мыть – голова может расклеиться в том месте, где у нее был сложный перелом черепа. Вот тогда, наверно, у куколки и вытекли почти все мозги. Недаром она с тех пор ведет себя так глупо – болтает бог знает что и выходки самые невероятные.

Том. Почему ты не хочешь сделать это для меня?

Уилли. Что сделать? Заклеить тебе череп? У тебя тоже сложный перелом?

Том. Нет. Сделать то, что ты сделала для Фрэнка Уотерса.

Уилли. Потому что тогда я была одинока, а теперь нет. Можешь так и сказать Фрэнку Уотерсу. Скажи ему, что поклонники моей сестры перешли по наследству ко мне. Я бываю в обществе с мужчинами, занимающими важные должности. А небо и вправду белое. Верно? Как лист чистой бумаги. В пятом «а» мы рисовали картинки. Мисс Престон давала нам по листку чистой бумаги и говорила, чтобы мы рисовали что нам хочется.

Том. И что же ты рисовала?

Уилли. Помнится, однажды я нарисовала ей, как моего старика огрели бутылкой по голове. Мисс Престон понравилось, она и говорит: «Смотрите, вот Чарли Чаплин в своем котелке, сдвинутом набок». А я говорю: «Да нет же, это не Чарли Чаплин, а мой отец, и это не котелок, а бутылка».

Том. А она что?

Уилли. Сам знаешь, учительница шуток не понимает.

Только ты – звезда В небесах моих…

Директор школы сказал, что у меня дома атмосфера неподходящая. Это он про то, что у нас бывали железнодорожники и кое-кто из них оставался ночевать.

Том. Неужто оставался?

Уилли. Так ведь Элва была главной приманкой. Теперь-то дом, конечно, пуст.

Том. И ты в нем тоже больше не живешь?

Уилли. Живу, конечно.

Том. Одна?

Уилли. Ага. Вообще-то считается, что в доме никого нет, а я живу. Считается, что он предназначен на слом, но жить там вполне можно. Вчера туда сунулась какая-то инспекторша из графства. Я только взглянула на ее шляпу и сразу угадала, что это инспекторша. Вот уж не назвала бы ее чепчик стильным.

Том. Да ну?

Уилли. Похоже, что она приспособила вместо шляпы вытяжной колпак с кухонной плиты. Элва здорово разбиралась, что стильно, а что нет. Она мечтала стать художницей и работать на большие оптовые фирмы в Чикаго. Она посылала туда свои рисунки, но у нее так ничего и не получилось.

Только ты – звезда В небесах моих…

Том. Ну, и что ты сделала, когда инспекторша пришла?

Уилли. Спряталась наверху. Притворилась, что в доме никого нет.

Том. А что же ты ешь?

Уилли. Что придется. Если не зевать, всегда что-нибудь найдешь. Вот, например, этот банан. Он еще совсем хороший. Я вытащила его из мусорного бака, что позади кафе «Синяя птица». (Доедает банан и бросает шкурку на землю.) Том (ухмыляясь). Понятно. Это ты у мисс Престон научилась не зевать?

Уилли. Нет, не у нее. Она просто давала лист чистой бумаги и говорила: «Рисуй что хочешь». Однажды я нарисовала ей… Да ведь я тебе об этом уже рассказывала, верно? Значит, передашь Фрэнку Уотерсу?

Том. Что?

Уилли. Что товарный кондуктор купил мне кожаные туфли. Лакированные. Такие же, как были у Элвы. Я пойду в них на танцы в казино «Лунное озеро». Всю ночь буду танцевать, домой вернусь только под утро. Там будут петь серенады под аккомпанемент разных инструментов – труб, тромбонов, металлических гавайских гитар. Да, да! (Возбужденно встает.) И небо будет белым, как сейчас.

Том (под впечатлением ее рассказа). Правда?

Уилли. Ага. (Рассеянно улыбается и медленно отворачивается.) Белым… как чистый лист бумаги. (Возбужденно.) Я буду рисовать на нем… картины.

Том. Рисовать?

Уилли. Конечно.

Том. Картины? Про что?

Уилли. Про то, как я танцую. С товарным кондуктором. В лакированных туфельках. Да, да! А каблук у них французский, высокий, как телеграфный столб. А играть будут мою любимую песенку.

Том. Твою любимую?

Уилли. Да. Ту же, что любила Элва. (Зздыхаясь, страстно.) Только ты – звезда В небесах моих…

Я…

Том. Что?

Уилли. Я буду носить корсаж.

Том. А что это такое?

Уилли. К нему прикалывают цветы, которые полагаются к платью на званом вечере. Бутоны роз, фиалки, ландыши! Когда возвращаешься домой, они уже увяли, но их можно сунуть в воду, и они снова станут как свежие.

Том. Понятно.

Уилли. Элва всегда так делала.

Пауза. Паровозный гудок.

Курьерский.

Том. Ты часто вспоминаешь Элву?

Уилли. Не так уж часто. Время от времени. Это было непохоже на смерть в кино. Поклонники разбежались. Скрипки тоже не играли… Пойду-ка я обратно.

Том. Куда, Уилли?

Уилли. К баку с водой.

Том. Да ну?

Уилли. И начну все сначала. Может быть, побью рекорд. Элва, та один раз побила. Состязание у них было – кто дольше протанцует. В Мобайле. Это не в нашем штате – по соседству, в Алабаме. Можешь передать Фрэнку Уотерсу все, что я сказала. У меня нет времени на мальчишек. Теперь я гуляю с железнодорожниками, людьми известными и к тому же с хорошим жалованьем. Ты мне не веришь?

Том. Нет. По-моему, ты много навыдумывала.

Уилли. Ну и не верь. Я, конечно, могла бы доказать, что не вру, но что толку спорить с тобой. (Приглаживает волосы Растрепке.) Я буду жить долго-долго, как моя сестра. А когда у меня заболеют легкие, я умру, как она. Может быть, не совсем так, как в кино, но на мне будут мои жемчужные серьги и золотые бусы из Мемфиса…

Том. Правда?

Уилли (критически оглядывая Растрепку). А еще я думаю…

Том. Что?

Уилли (весело, но с дрожью в голосе). Что мои поклонники тоже перейдут к кому-нибудь по наследству. А небо белое-белое.

Том. Ага.

Уилли. Белое, как лист чистой бумаги. Ну, я пойду обратно.

Том. Пока.

Уилли. Пока. (Идет по рельсе в обратном направлении, карикатурно изгибаясь в попытках сохранить равновесие; потом исчезает.)

Том слюнит палец и поднимает его, определяя, откуда ветер.

(Издалека.) Только ты – звезда В небесах моих…

Пауза. Сцена темнеет.

И сияешь лишь Для меня!