Александр Андреев - Семь пятниц Фарисея Савла
МАРИЯ. Я слышу свое имя! Может быть, Лазарь зовет меня?
МАРФА. Лазарь – дома. Ты же знаешь, он едва ходит. Плачь, Мария!
МАРИЯ. Я часто слышу в себе голос Лазаря, я говорила тебе. И, знаешь, он все больше делается похожим на Иисуса. Он видит людей, где бы они ни были – и живых и мертвых. Я думаю, он сейчас видит муки Учителя…
МАРФА. Скажи, ты вправду веришь, что Учитель восстанет из мертвых, как мой брат?
МАРИЯ. Конечно! Лазарь говорит, что мы еще увидим Учителя, и я верю ему.
МАРФА. И Учитель станет бывать у нас, как прежде? И я приготовлю его любимое кушанье? И омою ему ноги и поставлю перед ним чашу с вином?
МАРИЯ. Спроси у Лазаря, он скажет тебе.
МАРФА. Как ты думаешь, Мария, почему Учитель не выбрал себе жену?
МАРИЯ. Бедная Марфа! Я догадывалась, что ты любишь Учителя не так, как все. Ты бы могла стать ему прекрасной женой.
МАРФА. Ну что ты! Что ты, Мария! Я – такая некрасивая!
МАРИЯ. Учитель видел красоту не так, как обычно видят ее мужчины. Когда он смотрел на меня, я чувствовала, что он видит не лицо мое, а что-то, чего я сама в себе не знаю.
МАРФА. Что же это?
МАРИЯ. Вот и Лазарь теперь смотрит на меня так же. Вчера я спросила его: что он видит во мне? А он говорит: «голубку».
МАРФА. Голубку? Да ведь так называл тебя Учитель!.. Ты – счастливая, Мария…
В видении, рядом с Марией и Марфой возникают Иоанн и Петр.
ИОАНН. Петр, ты помнишь, как Учитель привел нас на гору Табор?
ПЕТР. Как же не помнить! Когда мы поднялись на гору, Учитель вдруг весь засветился, словно ангел дивный. И в сиянии кто-то был с ним, но глаза слепило, и было страшно!
ИОАНН. Да, и тебе почудилось, будто с ним был сам Моисей…
ПЕТР. Но кто ж тогда?!.. Учитель сказал тебе? Вы шептались с ним после, я видел!
ИОАНН. Каким прекрасным было лицо Учителя там, на горе Табор! А теперь его обезобразили, надругались над ним! Только она и сейчас с ним, как тогда…
ПЕТР. Она?! Кто – она? О ком ты говоришь, Иоанн?!
ИОАНН. О голубке! Учитель просил Бога сделать его своим сыном, и Бог полюбил его, и дал ему дух своей любви – Святую Голубку¹. И она стала Учителю матерью и невестой.
ПЕТР. Как же мать может быть невестой?
ИОАНН. Мать, родившая человека, не может быть ему невестой. Учитель родился во второй раз как Сын Божий от Святой Голубки, но она не рожала его, а только родила заново дух его. Я не умею объяснить, но говорю тебе, Петр: она и мать ему и невеста. Вспомни, он часто называл себя женихом, а нас – сынами чертога брачного!
ПЕТР. Я никогда не мог понять этих слов его!
ИОАНН. И я не мог. Учитель на горе Табор хотел показать нам свою голубку – Дух Любви. Когда мы спустились, он сказал мне об этом.
ПЕТР. (С горечью). Только тебе? Но почему тебе одному?
ИОАНН. Брат мой Иаков так испугался светлого вида Учителя, что не увидел ничего. А ты, хоть и видел что-то, но забормотал какую-то несуразицу про кущи, про Илию…
ПЕТР. Да, я оробел… А ты, стало быть, разглядел ее? И какая она, эта голубка?
ИОАНН. Не то чтобы разглядел… Только видел, что она сама – белая, как снег, а светится золотом, в голубом озарении…
ПЕТР. И ты видишь ее сейчас, рядом с Учителем?!
ИОАНН. Только что я будто видел ее сияние перед его разбитым лицом. И послышалось мне, будто Учитель прошептал, что она и мне станет матерью.
ПЕТР. Тебе? Голубка станет тебе матерью?!
ИОАНН. Но там уже ничего не светится… Она ушла! Она ушла с ним… Они ушли!
ПЕТР. Ушли?!
ИОАНН. Учитель умер, Петр. Мария, Марфа, идемте отсюда. (Уходит, уводя Петра).
ПЛАЦИД. (Подходит к центральному кресту, всматривается). Не может быть… Всем разойтись! Быстро! (Кому-то за кулисами). Оттеснить толпу с холма! Ждать меня внизу!
Мария и Марфа уходят.
САВЛ. Он умер! Все-таки он умер, этот «живой бог», воскрешающий мертвых!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Всё умирает. Даже звезды смертны. Вечна только тьма.
САВЛ. Нет! Что-то здесь не так. Он что-то задумал. Это – не простая смерть. Чего, чего он хотел? Чего он добивался своей жизнью и своей смертью?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Я не ведаю ничьих замыслов. Но, что бы он ни задумал, это не может быть вечным. А тогда – не все ли равно? (Обнимает Савла).
ПЛАЦИД. Он не мог умереть сам! Слишком быстро! Этого не может быть! (Ударяет копьем в центральное распятие). Не дрогнул!.. (Падает на колени перед распятием).
САВЛ. (Вырываясь). Римский солдат пронзил его грудь копьем, но затем бросился целовать ему ноги, словно это – ноги бога! И этот бог не отвел от себя копье солдата, нет! Он внушил ему преклонение к себе, будучи уже мертвым! Не значит ли это, что он – не мертв?.. Но если это – бог, то это – чужой бог: зачем Богу Израиля преклонение язычника? Нет, это – бог соблазна: он сулит людям божественную силу, чтобы Бог стал им не нужен!
Видение Лобного Места исчезает. Плакальщица обнимает Савла; он пытается отстраниться от нее.
(Повернувшись к Храму). Господи! Если бы он был Твоим Сыном, разве он посмеялся бы над Твоим Законом? Разве окружил бы себя грешниками? И зачем Твоему сыну эта страшная игра в смерть и воскресение? (Повернувшись к Масличной Горе). Лазарь! Ответь мне, Лазарь, что это за игра?! Разве избежать казни не было в его власти?!
ЛАЗАРЬ. (Из темноты). Он не любил выказывать власть, Савл, он хотел любви, а не страха. Тебе непременно нужно бояться Бога, чтобы верить в Него?
САВЛ. Веришь ли ты в Бога, Лазарь?
ЛАЗАРЬ. Я не видел Бога ни в этом мире, ни в том. Мой друг, которого пригвоздили к столбу, исходил Израиль вдоль и поперек, говоря о Боге не в небесах, а в человеках. Полюби Бога в человеке, и узришь небеса в себе. Я полюбил Бога в женщине, Савл!
САВЛ. Такая мысль греховна и богопротивна! Женщина – соблазн, уводящий от Бога!
Проясняется видение: Лазарь моется, ему помогает Иосиф.
ЛАЗАРЬ. Надеюсь, ты простишь мне мой вид, Савл: ты ворвался ко мне нежданно с твоими вопросами. А тело мое болит по-прежнему, никак не хочет стать живым до конца. Лишь вода оживляет его. Вода и ласки госпожи моей Марии.
ИОСИФ. Вот и хорошо! Вот и хорошо! Вода и ласки госпожи Марии. Вода оживит господина моего Лазаря, и придет госпожа Мария, и ляжет к нему и согреет его!
ЛАЗАРЬ. Помоги встать, Иосиф. Да не трясись так!.. Добрый старик ходит за мной, как за ребенком. Он пугается, когда я говорю с пустотой: думает, что это тени загробные зовут меня… А ты, я вижу – не один. И давно ты завел себе такую скучную подругу?
САВЛ. Она липнет ко мне.
ЛАЗАРЬ. Прогони ее.
САВЛ. Я не знаю как.
ЛАЗАРЬ. Научишься – когда перестанешь ее бояться. Ну, спрашивай.
САВЛ. Скажи мне лишь одно: смерть твоего друга – такая же игра, как и твоя смерть?
ЛАЗАРЬ. Лучше тебе не знать, какая это игра! Посмотри на меня: я едва жив.
САВЛ. Но ты умер невредимым, а его тело искалечено! Каким же он воскреснет?
ЛАЗАРЬ. Я не знаю. Мне кажется, Иисусу нужен был мой опыт, но я – не Иисус.
САВЛ. По-твоему он – не человек?
ЛАЗАРЬ. Он как раз и есть человек. Он – человек в полной мере, а мы – лишь отчасти.
САВЛ. Может быть, ты знаешь, что говоришь. Но ты не дал мне ответа: зачем он умер?
ЛАЗАРЬ. Чтобы воскреснуть.
САВЛ. Но для чего ему умирать и воскресать?! Кем он хочет вернуться в этот мир?!
ЛАЗАРЬ. У меня нет ответа, Савл. Я не знаю. Может быть, стоит подождать?
САВЛ. Подождать чего? Вы ждете, что он обретет неодолимую власть, так ведь?
ЛАЗАРЬ. Неужели даже то, как он умер, не подсказывает тебе, что он не ищет власти?
САВЛ. О, именно то, как он умер, меня и устрашает! Он мог бы умереть, как ты – просто и тихо, если бы искал мудрости. А если б он искал царских почестей, зачем бы ему эта казнь? Но нет: он отдал сам себя, как ягненка на алтарь, на позор и муки на виду у всех, чтобы всем было ясно, что это – жертва! Ради чего? Не ради ли того, чтобы растрогать сердца и овладеть ими?! Лазарь, то, как он умер, подсказывает мне, что он ищет власти, но не той, что одевается в золото и в пурпур, а той, (Указывает на небеса). что стоит над всеми тронами! Он посягает на место самого Господа!
