Эжен Скриб - Бертран и Ратон, или Искусство заговора

Входит Гёлер.

Ах, это вы, Гёлер. Ну, мой друг, в чем дело? Говорите же!

Явление VII

Кристина, Ранцау, Гёлер, Фалькенскильд.

Гёлер. Да разве я знаю? Беспорядок, путаница. Я задаю тот же вопрос, что и вы! В чем дело? Что случилось? Все меня спрашивают, и никто не может ответить.

Фалькенскильд. Но вы же были там, во дворце?

Гёлер. Конечно, был. Я открыл с королевой бал. После отъезда ее величества я танцевал дворцовый менуэт с мадемуазель Торнстон, когда вдруг заметил что-то необычное. Группы гостей уже больше не смотрели на танцующих, они тихо переговаривались, в гостиных шел глухой ропот… «В чем дело? Что случилось?» – спрашиваю у моей дамы, но она тоже ничего не знает. И тут я узнаю у выездного лакея, совершенно бледного и испуганного, что королева Матильда только что была арестована в своей спальне по приказу короля.

Фалькенскильд. По приказу короля? А Струэнсе?

Гёлер. Он тоже арестован в момент своего возвращения с бала.

Фалькенскильд (нетерпеливо). А Коллер, черт возьми! Коллеру была поручена охрана дворца. Он командовал один?

Гёлер. Самое удивительное и самое неправдоподобное то, что эти два ареста были совершены – кем бы вы думали? Самим Коллером, у которого был в руках приказ короля.

Фалькенскильд. Он нас предал! Это невозможно!

Гёлер (к Ранцау). Я тоже полагаю, что невозможно! Но пока все это говорят. Лейб-гвардия кричит: «Да здравствует король!» Народ, призванный к оружию Ратоном Буркенстаффом и его друзьями, кричит еще громче. Войска, которые сначала сопротивлялись, теперь действуют с ними заодно. Наконец, я не мог вернуться в свой особняк, так как у дверей была толпа. Я пошел к вам, хотя это тоже было небезопасно. Я был так взволнован, что даже остался в бальном костюме.

Ранцау. В настоящее время бальный костюм безопаснее костюма министра.

Гёлер. В течение вчерашнего дня я еще не успел его заказать.

Ранцау. Вы можете избавить себя от этого труда. Что я говорил вам вчера? Не прошло еще и двадцати четырех часов, а вы уже не министр.

Гёлер. Сударь!

Ранцау. Вы успели протанцевать контрданс, и после такой министерской работы вам нужен отдых. Я вам предлагаю его у меня (живо), так же как и всем вашим. Это единственное убежище, где вам будет сейчас безопасно. Не надо терять времени. Следуйте за мной все. Пошли.

В этот момент распахиваются два окна в глубине сцены. Ханс, матросы, несколько человек из уличной толпы появляются на балконе. Они вооружены карабинами.

Явление VIII

Ранцау, Кристина, Фалькенскильд, Гёлер.

Ханс (целится). Стойте, господа! Вам не уйти!

Кристина (с криком заслоняет отца, обнимает его). Я все еще ваша дочь. И я умру вместе с вами.

Ханс. Отдайте богу ваши души!

Явление IX

Ханс, Ранцау, Эрик (левая рука его на перевязи; он вбегает через дверь в глубине сцены) заслоняет собой Кристину, Фалькенскильда и Гёлера.

Эрик (Хансу и его товарищам, проникшим через балкон в комнату). Стойте! Не надо убивать! Не надо крови! Достаточно того, что у них отнята власть! Этого хватит. (Указывая на Кристину, Фалькенскильда и Гёлера.) Но их я буду защищать и охранять ценой моей крови! (Заметив Ранцау, подбегает к нему.) О спаситель мой! Мой ангел-хранитель!

Фалькенскильд (удивленно). Он? Господин Ранцау?

Ханс и его товарищи (кланяясь). Господин Ранцау, он совсем другой, он – друг народа, он – наш.

Гёлер. Как это может быть?

Ранцау (Фалькенскильду, Гёлеру и Кристине). О бог мой! Я – друг… друг всех. Спросите лучше у генерала Коллера и у его достойного союзника – Ратона Буркенстаффа.

Все (кричат). Да здравствует Ратон Буркенстафф!

Ратон поднимается на сцену, Эрик пересекает ее и становится около Ханса.

Явление X

Ханс и его товарищи, Эрик, Марта (войдя, она сразу бросается к сыну и целует его), Ратон (окруженный народом), Ранцау, Кристина, Фалькенскильд, Гёлер. За ними Коллер. В глубине сцены народ, солдаты, судейские, придворные.

Марта (обнимая Эрика). Мой сын ранен! Его ранили!

Эрик. Нет, мать. Это пустяки.

Она целует сына несколько раз, а в это время толпа кричит.

Толпа. Да здравствует Ратон Буркенстафф!

Ратон. Да, друзья мои, мы наконец добились своего. Я могу похвастаться, что, служа королю, я всем руководил, все сделал.

Толпа. Да здравствует Ратон!

Ратон (жене). Ты слышишь, жена, я снова в почете.

Марта. О! А мне-то что? Мне ничего не надо. Мой сын со мной!

Ратон. Но теперь молчание, господа, прошу, помолчите. У меня приказы короля, приказы, которые я только что получил, так как наш августейший монарх доверяет мне абсолютно и безгранично.

Ханс (своим товарищам). И король прав. (Показывает на Буркенстаффа, который вынимает из кармана приказ короля.) Замечательная голова, хотя и не производит такого впечатления. Хозяин великолепно знал, что делал, когда полными пригоршнями бросал золото. (Радостно.) Из двадцати тысяч гульденов у него теперь ничего не осталось, ни одного риксдаля.

Ратон (распечатывая бумагу, делает ему знак замолчать). Ханс!

Ханс. Да, хозяин. (Своим товарищам.) Но обернись это плохо, мы бы все погибли: его сын, его семья и все его приказчики.

Ратон. Ханс, замолчи!

Ханс. Да, хозяин. (Кричит.) Да здравствует Буркенстафф!

Ратон (с удовлетворением). Прекрасно, друзья мои, помолчите. (Читает.) «Мы, Кристиан Седьмой, король Дании, сообщаем нашим верным подданным и жителям Копенгагена. После того как мы покарали изменников, нам остается вознаградить за верность графа Ранцау, которого мы назначаем нашим первым министром при регентстве нашей матери, королевы Марии-Юлии…»

Ранцау (скромно). Это меня-то, который подал в отставку и хотел удалиться от дел…

Ратон (строго). Вы не можете так поступить, господин граф. Это приказание короля, и вы должны повиноваться… Дайте же мне закончить. (Продолжает читать.) «…и Ратона Буркенстаффа, копенгагенского купца, которого мы назначаем поставщиком нашего королевского двора (понижая тон), первым поставщиком шелковых товаров для двора».

Все. Да здравствует король!

Ханс. Это здорово! У нас будут на лавке королевские гербы!

Ратон (с гримасой). Прекрасное предложение, и после таких затрат…

Ханс. А местечко, которое вы обещали мне?

Ратон. Оставь меня в покое.

Ханс (своим товарищам). Какая неблагодарность!.. Ведь все произошло благодаря мне! Он мне за это заплатит.

Ранцау. Поскольку король требует, нужно подчиниться, господа, и возложить на себя бремя власти (к судейским), которое мне, надеюсь, будет легче нести благодаря любви моих сограждан. (Эрику.) А вы, юный офицер, подвергшийся в этом деле самому большому риску… вас следует вознаградить.

Эрик (с искренностью). Нисколько. Так как я могу сказать сейчас вам и только вам одному… (Вполголоса.) Я никогда не участвовал в заговоре.

Ранцау (заставляет его замолчать). Хорошо! Хорошо! Но об этом никогда не говорят… Потом.

Ратон (про себя, грустно). Поставщик двора!

Марта. Ты должен быть доволен; это то, о чем ты мечтал.

Ратон. Фактически я им уже был, только я снабжал двух королев, и, отставив одну из них, я теперь потерял половину своей клиентуры.

Марта. А ты ведь рисковал состоянием, жизнью, сыном, который ранен, и, может быть, даже серьезно. Зачем?

Ратон (указывая на Ранцау и Коллера). Чтобы от этого выиграли другие.

Марта. Вот и устраивай после этого заговоры!

Ратон (протягивая ей руку). Правильно. Впредь я не буду этого делать. Черт возьми меня, если я во что-нибудь еще вмешаюсь!

Все (окружая Ранцау и склоняясь перед ним). Да здравствует граф Ранцау!

Послесловие

Все в этом мире построено на шарлатанстве…

Нет такой книги, в которой не было бы чего-нибудь полезного.

Srcibe для любого француза слово понятное – писака, писарь, публичный писатель, журналист. В незапамятные времена оно пришло во французский язык из древней латыни, из великого прошлого всех романских народов, от почтеннного слова scribere – писать.

Эжен Скриб получил свою фамилию от отца, торговца шелком, появившись на свет в Париже в 1791 году. Скриб – это родовое имя, а вовсе не псевдоним, и такая «говорящая» фамилия, вероятно, доставляла особую радость его литературным и театральным недругам, коих у Скриба было несметное количество. Ведь миллионное состояние, нажитое на водевилях и комедиях, настоящий триумф его пьесок на всех театральных площадках Европы уже при жизни, ошеломительный успех его либретто, навсегда соединенных с именами Мейербера, Обера, Галеви, Россини, Верди, Доницетти, – это не повод для радости коллег по цеху и строгих театральных журналистов. Интересно, что критиковали Скриба яростно и жестоко, и справа, и слева, и либерально настроенные критики, и критики, отличавшиеся устойчивым консервативным академическим вкусом. После 1836 года, когда Скриб был избран в число «бессмертных» Французской Академии, в прессе поднялся настоящий стон и вой! Подумать только – Гюго было отказано в этой чести, а ему, автору сотен пустяковых пьесок, водевилисту, куплетисту, какому-то писаке, Скрибу… Но, наверное, не напрасно сын почтенного буржуа получил право на такую «говорящую» фамилию. Ведь как поется в одной известной песенке: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет!»