Феликс Кривин - Подражание театру
Последний Ромул — Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого — просто Ромула) — живет на вилле, построенной еще знаменитым римлянином Лукуллом, которого, возможно, тоже не было, как и его современников — Цезаря и Суллы. А было — что?
Последний Ромул, Августул Момилл, пытается вспомнить — что было…
Сначала семь холмов и посреди них — волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле — поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось… а быть может, совсем и не с этого, потому что первый Ромул давно уже стал легендой.
Легенды, легенды… Много их накопилось за тысячу двести лет. Самнитские войны. Пунические войны. Дакийские войны. И в результате — владычество Рима на юге и севере, западе и востоке… Легенды говорят, что было такое владычество.
Варвар Одоакр, которому Ромул отдал престол в обмен на роскошную виллу Лукулла, называет все это римскими сказками.
— Чепуха! — смеется варвар Одоакр. — Каждый себе что-то придумывает. И если хотите знать, ваш Цезарь ничего не смыслил в политике, а Цицерон был никудышный оратор.
А похищение сабинянок? А мудрые законы Нумы Помпилия?
— Чепуха!
Одоакр сейчас в Риме король, поэтому он разбирается в римской истории. И может быть, действительно Цезарь был не того… и Цицерон был не того?..
Последний Ромул, Августул Момилл, готов с этим согласиться. В конце концов, не он делал эту римскую историю, и, если в ней что не так, — пусть спрашивают с других. С Помпилиев. С Клавдиев. С братьев Гракхов. Ведь не он, Ромул, основал этот Рим — его основал тот, другой Ромул.
Выкормыш волчицы. Смешно сказать! И придумают же такое!
Последний Ромул смеется. Он представляет, как тот, первый, строил город без лопаты и топора, без всякого нужного инструмента. С одной волчицей, смеется последний Ромул.
Без инструмента, смеется он, даже эту виллу не построишь. Правда, вилла построена хорошо, этот Лукулл, был он там или не был, видно, любил пожить. А кто не любит? Все любят. Да, чего там говорить, вилла неплохо построена. Сам Одоакр, король, останавливается здесь во время охоты.
Король Одоакр останавливается здесь, и Августул Момилл принимает его, как настоящий хозяин, и даже сидит с ним за одним столом. И тогда Одоакр называет его императором — в шутку, конечно, но не без основания, потому что Ромул ведь и вправду был императором…
Был или не был? Кажется, все-таки был.
Тарквиний Гордый, Помпей Великий, Антонин Благочестивый… Доблестный Марий, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Возвести своему господину, что ты видел Мария сидящим на развалинах Карфагена». Непокорный Катилина, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Я затушу развалинами пожар, который хочет уничтожить меня». Последний Ромул смеется: от всей истории остались одни знаменитые фразы. А может быть, и их тоже не было?
Трубят рога. Входит варвар Одоакр. Король Одоакр. Он хлопает Ромула по плечу, он опирается на его плечо и так проходит к столу, где для него уже все приготовлено. Он садится, он пьет («Твое здоровье, Ромул!»). Он рассказывает что-то смешное — и сам смеется, и Ромул смеется. Он разрывает мясо руками и глотает его, и заливает вином…
— Погляди, — говорит Одоакр, — какую я приволок волчицу.
Удачная охота. Сегодня хороший день. И вечер будет хороший.
Сколько лет Рим воевал с варварами, а всё так просто — посадить варвара на престол…
Последний Ромул стоит над телом мертвой волчицы.
Третий крестовый поход
Три знамени трех великих держав объединились в третьем крестовом походе. Его возглавляли три великих государя: король Франции Филипп II Август, король Англии Ричард I и Фридрих Барбаросса, император Германии.
В то время Филипп Французский только начинал, Английский Ричард едва вступил на престол, и еще никто не знал, какое у него львиное сердце. Один Барбаросса, император и уже немолодой человек, успел себя зарекомендовать в разных делах, среди которых особенно запомнилось подавление восставшего Рима. Еще он сровнял с землей город Милан, после чего его пришлось долго отстраивать, разрушил несколько других городов и селений и вот теперь отправился в крестовый поход.
Ричард I и Филипп II снарядили свои корабли, погрузили на них своих рыцарей (ибо их войска состояли из одних рыцарей) и пустились в дальнее плавание к малоазийским берегам. Хитрый и опытный Барбаросса, не доверяя морю, выбрал другой, более сухопутный путь.
Генуя, город и порт, а в то время вдобавок еще и независимое государство, любезно приняла двух королей, поскольку разделяла их крестоносные убеждения. И она щедро угостила рыцарей, и починила их корабли, и пожелала доброго пути на теперь уже довольно близкий восток.
Между тем хитрый и опытный Барбаросса, не доверяя морю, двигался своим сухопутным путем. Через Вену и Эстергом, через Белград и Софию.
Корабли двух королей вошли в узкий Мессинский пролив. Справа от них была Сицилия, и слева тоже была Сицилия, очень живописно составляя Королевство Обеих Сицилий. И между этими двумя Сицилиями двигались отнюдь не сицилийские корабли, против чего, кстати, ни одна из Сицилий не возражала. Тем более, что обе принадлежали императору Фридриху Барбароссе, который, как более хитрый и опытный, двигался своим сухопутным путем. Через Белград и Софию, через Адрианополь и Лаодикею.
Акра — это уже совсем близкий восток, то есть это восток в подлинном смысле слова. И сюда, на восток, прибыли рыцари двух держав, чтобы продолжить свой поход отсюда — по суше. Они с тоской оглядывались на море, с которым было связано столько приятных впечатлений, и с опаской поглядывали на сушу, с которой неизвестно что будет связано.
Между тем Барбаросса, в тяжелых доспехах, сгибавших под собой даже твердую сушу, подходил к морю, которому он не доверял, но которое лежало у него на пути, так что от него некуда было деться. Суша кончилась, вся огромная суша, принадлежавшая императору, кончилась, и впереди простиралось море…
И пока он так стоял, с тоской оглядываясь на пройденный сухопутный путь, — как две рыбы, выброшенные на сушу, задыхались союзные ему войска, ступив на непривычную землю Азии… Потом их разгромили. Потом они бежали на свои корабли, не выдержав натиска грозного Саладина…
Но еще раньше, до того, как случились все эти потом, Фридрих Барбаросса, хитрый и опытный крестоносец, избравший свой собственный путь, утонул в маленькой азиатской речушке. Пройдя всю огромную сушу, в двух шагах от моря, которому он с самого начала не доверял.
Три Генриха
Победили католики, понесли поражение гугеноты.
Генрих Валуа и Генрих Гиз, оба участники и вдохновители Варфоломеевской ночи, от Варфоломеевской ночи перешли к другим, не менее неотложным делам.
Дел было много. Генрих Валуа был провозглашен королем Франции, и это добавило ему лишних забот. Генрих Гиз не был провозглашен королем, и это тоже его серьезно заботило.
Гугеноты понесли поражение, они были вырезаны в течение одной ночи. Католики одержали победу и теперь могли налаживать свою мирную жизнь. И они ее налаживали — одни в интересах короля Генриха Валуа, другие — в интересах Генриха Гиза, правда, не короля, но стать королем имевшего все основания.
И эти-то основания как раз и заботили короля Генриха. Из-за этих оснований он и пригласил к себе во дворец Генриха Гиза.
— Дорогой Генрих, — сказал король Генрих Генриху, не королю, между тем как убийцы, нанятые им, прятались за портьерами. — Нам, я думаю, нечего с вами делить. Давайте поговорим как (католик с католиком.
Ответить на это любезное приглашение Генрих Гиз не смог, ибо был как раз в это время убит на месте.
Убийство Пиза огорчило католиков, которые помнили его заслуги по истреблению гугенотов. Одно дело пасть во время поражения, но совсем другое — пасть во время победы. Вероятно, именно эту мысль изложил священник Жак Клеман в своем прошении, которое вручил королю.
Король Генрих прочитал прошение и собирался было ответить, но не успел, ибо священник вытащил из-под сутаны нож и зарезал короля, как самого последнего гугенота.
Так погибли эти два славных католика, два Генриха, Гиз и Валуа. Погибли не во время поражения, а во время победы, грандиозной, окончательной, и бесповоротной победы над гугенотами.
И в результате этой победы королем Франции стал третий Генрих.
Генрих Наваррский.
Гугенот.
Испанское наследство
У философов бывают последователи, у королей — только наследники. У Карла Второго Испанского не было ни тех ни других. Были у него, правда, родственники, да и то дальние: один жил во Франции, другой в Австрии, а третий и вовсе далеко — в Южной Америке.
