Будимир Метальников - Алешкина любовь. Простая история.
— А как насчет постановления? — потряс кто-то из мужиков сложенной газетой. — Будут нам десять процентов сена давать?
— А как же? Обязательно будем!
Стрекоча, как огромный кузнечик, идет по цветущему лугу тракторная сенокосилка, за ней вторая.
А на другом лугу женщины уже переворачивают ровные валки скошенной травы.
На опушке леса, поросшей мелким кустарником, тщательно обкашивая каждый кустик и полоску, трудятся с косами мужчины. Широкими мерными взмахами косит Иван; суетливо, то и дело вытирая потное лицо, орудует косой Гуськов; пыхтя и отдуваясь, косит тучный Бычков. Останавливается и снимает верхнюю рубашку…
…И вот луг уже уставлен ровными рядами стожков.
— Ежели еще дней пять вёдро простоит — управимся, — говорит Лыков Сашке.
— Узнавала я сводку: два дня обещают без дождей, а больше не ручаются…
— Худо…
Они стоят возле большого стога. Вокруг суетятся люди, выкладывая вершину.
— Авдотью не видел? — спрашивает Сашка.
— Нет.
…Сашка идет по улице села. Странная тишина и безлюдье царят в нем. Плотно закрыты окна, двери. Даже куры попрятались куда-то. Но вот до ее слуха донеслась песня. Сашка удивленно прислушивается и ускоряет шаги… Окна Авдотьиного дома распахнуты настежь, и песня несется оттуда.
…За столом, беспорядочно уставленным тарелками со всякой нехитрой снедью, сидят четыре подвыпившие женщины и с упоением тянут песню про красотку пряху, которой старый вдовец снимает «бельэтаж» в Петербурге, и она обретает, наконец, свое немудреное счастье.
Все собравшиеся — пожилые женщины с преждевременно увядшими лицами. Две, не стесняясь, плачут, а Авдотья с закрытыми глазами подыгрывает им на гармошке.
Они не сразу заметили появление в дверях Сашки. А та несколько мгновений стояла неподвижно, больше изумленная, чем рассерженная, и, наконец, взорвалась:
— Ну, хороши! Уж до того хороши, что хоть сейчас в Большой театр!.. А уж от тебя, Авдотья, не ожидала я такой подлости!
— Сашенька! Милка моя! — вскочила Авдотья, устремляясь к ней. — Ты уж прости, не серчай! Такое дело, понимаешь, приключилось. Именины у Настасьи нынче… Сорок первый годочек разменяла…
— Кончился мой бабий век! — вздохнула Настасья, маленькая худая женщина с темным лицом и большими грубыми руками.
— Нашли время гулянки гулять! — возмутилась Сашка. — Дождя вам не будет, что ли? Такое вёдро стоит, часу упустить жалко, а вы?..
— Постой, Лександра, — сурово оборвала ее самая старшая на вид, Варвара. — Ты на нас сейчас не шуми, потому как мы нынче шибко на свою долю обижены… И не с радости гуляем…
— Да мне-то что, с радости или с горя! — закричала Сашка. — Четыре такие здоровые бабы с работы убегли!..
— А ты нас не попрекай! Что мы видели, кроме работы? — горестно спросила четвертая женщина. — Не мы ль в войну жилы из себя тянули и после немца все заново отстраивали? И всю-то жизнь нашу своими хребтами колхоз подпирали?
— Самые сладкие годочки вот так и прошли! — вставила Настасья. — Не нас тебе корить, Саша, и лучше ты не гуди тут. Отплачем мы нынче свое да отпляшем, а завтра опять косить пойдем. Верно, подружки? А пока давай еще по одной, — и она стала наливать водку в стаканы.
— Хватит! Не дам! — Сашка выхватила у нее бутылку…
— А ты тут не командуй! — грозно предупредила Варвара. — Тут тебе не правление, а дом. Частная собственность! Авдотья, чего ты на нее глаза пялишь? Гнать ее!
— А ну, а ну! Попробуй! — вспыхнула Сашка, подбоченясь. — Волосья лишние, что ль, повырастали?
— Да что вы, бабоньки! Полно вам! — кинулась между ними Авдотья. — Она же все понимает! — обняла она Сашку за плечи. — Это она по должности своей кричит, а сама такая же вдова и всю нашу жизнь постигла!
Она заглянула ей в глаза, и Сашкино сердце дрогнуло.
— Это она-то? — усмехнулась Варвара. — Что она постигнуть может, когда к ей Ванька Лыков по ночам шастает? А я вот пятнадцать лет в холодной постели проспала! — закричала она. — Двадцать восемь годочков мне было, как муж мой, Тимофей Петрович, голову сложил! Что она понимает?
— И правильно делает! — вдруг всхлипнула Настасья. — А чего я ждала столько лет? Видно, уж не отыщется мой Митенька!.. А и отыщется, так поздно уже… Кому я теперь такая старая да черная нужна?.. — И она заплакала, уронив голову на руки…
Сашка закусила губу, словно почувствовав себя в чем-то виноватой перед этими женщинами.
— Ну вот, пришла и все веселье поломала, — проворчала Варвара.
— Да… уж такое тут у вас веселье! — криво усмехнулась Сашка, качая головой. — Говорите — именины, а скорее на поминки похоже.
— А это и есть поминки. По всей нашей прошлой жизни! — подняла голову Настасья…
— Значит, помирать нам всем надо? — зло спросила Сашка.
— Ну, врешь! — закричала четвертая женщина. — Это ты помри сегодня, если хочешь. А мы — завтра! Мы еще погуляем!
— Верно! — подхватила Авдотья и растянула меха. — Давай, Наталья, оторвем нашу, солдатскую!
Наталья, притопнув ногой, пошла по комнате и завела:
Из-за леса, из-за темногоПривезли дядю огромного!Калинка-малинка моя,В саду ягода малинка моя!
Настасья с Варварой замахали руками, заохали, засмеялись. А Наталья с Авдотьей завели следующий куплет:
Привезли его на семеро волах,А он, бедный, весь закован в кандалах!Калинка-малинка моя,В саду ягода малинка моя!
Ребятенки, бабенки бегут —И куды такого дяденьку везут?Калинка-малинка моя…
Сашка смотрела на эту попытку к разухабистому веселью и видела, что глаза у женщин, несмотря на задорный мотив и пляску, совсем не веселые. И вдруг у нее самой глаза наполнились слезами и она быстро выбежала из комнаты…
Вдогонку полетел удивленный возглас Авдотьи:
— Сашенька! Куда ж ты?
Не удерживая и не вытирая слез, она быстро шла по дороге и не сразу заметила, что навстречу ей едет зеленый «газик». А когда увидела, то было уже поздно сворачивать. Машина затормозила рядом, и веселый, улыбающийся Данилов махал ей рукой.
— Александра Васильевна! Здравствуйте! Куда это вы собрались?
Сашка, растерявшись, поспешила стереть слезы рукой.
Данилов поспешно выскочил из машины.
— Что с вами?
— Да ну! — отвернулась Сашка, застыдившись.
— Что-нибудь случилось? Неприятности?
Сашка молчала, потом, увидев любопытствующее лицо шофера, молча двинулась по дороге. Данилов, махнув рукой шоферу, чтоб ехал в деревню, терпеливо зашагал рядом. Сашка, несколько раз поглядев на него сбоку, вдруг выпалила:
— Что с бабами делать, Андрей Егорыч? Которые вдовые остались?
Данилов удивленно глянул на нее, потом медленно покачал головой.
— Не знаю…
— Хлебом их засыпать? В шелк нарядить? Дома каменные построить? Ничего им этого не надо! Жизнь проходит, Андрей Егорыч! — страстно говорила Сашка. — Научите, как сделать, чтоб хорошо жилось людям!
— Вот какие вопросы вас волнуют! — вздохнул Данилов. — Лучшие умы человечества тоже мучились такими вопросами.
Вечереет. По улице идет стадо. Ласковые голоса хозяек зазывают коров домой…
Данилов и Сашка сидят за столом. Василиса примостилась тут же.
— Я-то поначалу думала, что всей моей заботы — вовремя посеять да в срок убрать, — задумчиво говорила Сашка. — А нынче прямо как обожгло меня. Жива не буду, а добьюсь для них хорошего!
Данилов тепло глянул на нее и улыбнулся.
— А вы не смейтесь! — загорячилась Сашка. — Про коммунизм все говорим, пишем, а надо делать так, чтоб уже сегодня лучше жилось людям. Что, нет, скажете? — спросила она, заметив его улыбку.
— Нет-нет, что вы! Я просто рад, что вы сами пришли к этой мысли. Сами же вы сказали, что, мол, они видели, кроме работы? Значит, надо перестраивать жизнь со всех концов — гнать из села не только бедность, но и скуку. И особенно важно это для молодежи…
— Вот вы про ясли тут говорили, — заметила Василиса. — А определить туда ту же Варьку! Уж коли не выпало ей доли своих детишек потетешкать, пусть хоть возле чужих душу отогреет…
— Ну вот, видите, оказывается, если действительно желаешь людям добра, всегда найдутся способы это сделать, — одобрительно посмотрел на Василису Данилов.
— Эхма! — вздохнула Сашка, — кабы денег тьма! Все бы одним разом сделали: детишкам — ясли, молодежи — клуб, старикам — радио провела бы. Пусть бы себе слушали.
— Ну вот, целая программа, — сказал Данилов, поднимаясь из-за стола.
