Наталья Арбузова - Мы все актеры
Юлиана Аркадьевна, жена Вадима Петровича, когда-то частная преподавательница английского.
Алена, приходящая домработница в той же семье.
Олег, охранник на проходной в дом, где живут Вадим Петрович и Юлиана.
Паша, мальчик из их дома.
Алина Степанна, его гувернантка.
Глеб Игоревич Поймин, свободный художник, с бородой и в тельняшке.
Денис Подпругин, спортсмен и красавчик, бывший ученик Юлианы.
Константин Иваныч и Юрий Пустырин – следователи.
Первый митёк, второй митёк, третий митёк, четвертый митёк – художники.
Коллеги Вадима Петровича, ученики Юлианы.
Черт с рогами, копытами и хвостом, как положено, иной раз в пиджаке, а то в тулупе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНЫ ПЕРВАЯ И ВТОРАЯ
Сцена разделена пополам, к зрителю обращен торец бревенчатой стены. Слева оконце, за ним голубое весеннее небо. Рослая девушка Аня стоит спиной к зрителю, неподвижно глядя в окно. Справа яркое небо, весенняя грязь, клок сухого прошлогоднего бурьяна у рампы. Спиной к зрителю уходят обнявшись Женя и худенькая низкорослая Ольга – косички, резиночки с шариками. Останавливаются, целуются (лица вполоборота к зрителю).
ЖЕНЯ: Ты классная! с Анькой хуже получается… она вон какая кобыла. К тебе больше не пойдем: Анька пялится, мать ругается. Мои квасят молча. А ребенок – на это забей… пусть родится. Вырастет… все вырастают.
Уходят в глубину сцены. Аня отворачивается от окна, понуро бредет в кулису. Весенний свет меркнет, справа в окошке сумерки, слева валит снег. У окошка детская кроватка спинкой к зрителю. Сквозь решетку видна голова засыпающего мальчика. Ольгина мать спиной к зрителю покачивает кроватку, катит бочку на Ольгу. Та, кой-как подстриженная, с обручем на голове, топчется по комнате, укачивая совсем маленькую дочку.
ОЛЬГИНА МАТЬ (показывая на девочку): Уж хоть эту не рожала бы… уж Мишу бы как-нибудь… уж я тебе говорила: твой из армии в Пустошу не придет… никто не приходит… будешь маяться как я с двумя.
ОЛЬГА (в сторону): Небось не буду.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Двоих успел заделать – и ладно. Поминай как звали. Хорошо Анька в Черустях. Какой ни на есть, а мужик.
ОЛЬГА (сквозь зубы): Женатый.
ОЛЬГИНА МАТЬ (трясет кроватку): Поговори у меня. Пригорело!
Убегает в кулису. Ольга быстро кладет едва заснувшую дочку в кроватку к только что уснувшему сыну. Путаясь, натягивает стоптанные сапоги. Надевает пальтишко, еле попадая в рукава. Платок на голову. Поспешно достает из-под кроватки давно собранную сумку. Осторожно отворяет дверь, выходящую прямо во чисто поле. Выскакивает в правую половину сцены под снег. Так же тихо прикрывает дверь, уходит спиной к зрителю, меся наметенный сугроб. Вдали шумит шоссе. Голосует, еще не дойдя до него.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Квартира Вадима и Юлианы. Сцена так же разделена пополам, только без торцов бревен. Слева евроокно, трехспальная кровать, на которой сидит, обложась подушками, в позе мадам Рекамье Юлиана. Спиной к зрителю за мольбертом Глеб Поймин пишет маслом ее портрет, весьма непохожий. Справа прихожая с большим трюмо, перед ним спиной к зрителю модно стриженная Ольга в фартуке с завязками. Примеряет Юлианину шляпу, корчит рожи зеркалу. Кладет шляпу на подзеркальник, уходит в правую кулису. Глеб окидывает критическим взором свою мазню. Кивает на бархатный альбом, что лежит на прикроватном столике.
ГЛЕБ (смущенно): Юлиана Аркадьевна, позвольте мне взглянуть на Ваши фотографии… так сказать, развитие образа во времени.
ЮЛИАНА: Без проблем! полистайте. Я лучше, кажется, была.
ГЛЕБ (учтиво): Не верю. (Разглядывает фотографии.) Какие славные молодые люди подле Вас, Юлиана Аркадьевна.
ЮЛИАНА: Ученики. Я преподавала английский, частным образом, очень недолго. Муж сказал – не грузи себя… вон как исхудала.
ГЛЕБ: Замужней женщине лишняя морока. (Показывает на фотографию.) Вот эту бы блузку… самое то.
ЮЛИАНА: Рукав японкой. Мне всегда шло. Вроде бы цела. Пойду поищу. Оля! принеси чего-нибудь Глебу Игоревичу.
Уходит в левую кулису. Ольга спешит с подносом. Глеб опрокидывает рюмку, берет двумя пальцами длинную полоску красной рыбы, отправляет в рот, похлопывает Ольгу той же рукой пониже спины.
ГЛЕБ: У ребятишек давно не была?
ОЛЬГА (серьезно и искренне): Так давно, что стыдно и появляться.
ГЛЕБ: Боишься матери на глаза показаться? и денег не шлешь? (Ольга молча вздыхает.) Куда ты их солишь-то, горе горемычное? на свое жилье не скопишь, не надейся. Поезжай! деньги прямо с порога покажи, на вытянутой руке. Веером, крупными бумажками. Небось не убьет, пожалеет.
ОЛЬГА: Юлиана не пустит.
ГЛЕБ: А ты просилась? (Ольга опускает голову. Глеб оглаживает Ольгу.) Ладно, сменим пластинку. У тебя когда выходной?
ОЛЬГА: В субботу, с десяти утра до шести вечера. Пока Алена квартиру моет. В Пустошу туда-сюда не обернешься.
ГЛЕБ: Ну, а ко мне на Новослободскую обернешься? позировать? (Ольга слегка улыбается.) Заметано? (Пишет ей адрес фломастером на бумажной салфетке. Сует в карман фартука. Входит Юлиана в блузке – рукав японкой. Глеб изображает почтительное удивленье.) Совсем другое дело! руки видно.
Взбивает кулаком подушки. Юлиана принимает ту же позу «мадам Рекамье». В прихожей перед зеркалом Ольга пытается допить из рюмки – пусто. Входит Денис.
ОЛЬГА: Ой! я мусор выносила – дверь не закрыла!
Денис вешает свою куртку и проходит мимо Ольги как мимо пустого места. Ольга роняет на пол кусок красной рыбы. Подбирает, подтирает и долго стоит, глядя на дверь, за которой скрылся Денис.
ЮЛИАНА: А, Денис! (Подает руку для поцелуя Денису и отправляет Глеба.) Хватит на сегодня.
Глеб задвигает мольберт в угол и откланивается. В передней гладит Ольгу по голове.
ГЛЕБ (тихо): У Юлианы, небось, до них до всех очередь не доходит. Как у шаха-падишаха до наложниц.
ОЛЬГА (зло): Мне по барабану.
Денис на фоне их разговора что-то вполголоса рассказывает Юлиане, та смеется. Долетает обрывок фразы.
ДЕНИС: …без зазрения совести!
ГЛЕБ: Ну, я пошел.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
У Глеба на Новослободской. Стандартная декорация: торец стены – прихожая, только без трюмо, просто вешалка - и комната. В комнате кровать где-то в глубине, за ширмой, еле видная. Остальное почти по картине Прянишникова «В мастерской художника». Только там бородатый художник подкладывает дрова в печурку, а здесь бородатый поддатый Глеб направляет допотопный рефлектор на продрогшую Ольгу. Та, спиной к зрителю, кутается в советский платок «север» - клетчатый с бахромой. Ольгины голые ноги в больших Глебовых тапочках торчат из-под платка, криво свисающего углом. На мольберте абстрактное ню, похожее на что угодно – была бы фантазия.
ОЛЬГА: Когда похоже-то станет? я закоченела.
ГЛЕБ: Это не ты, а Венера. Немного синюшная получилась… не взыщи. Теперь по всей стране мороз, куда ни ткни.
ОЛЬГА: Если всё равно не я, то уж мог бы и не такую синюю. (Глеб не находится что ответить, только разводит руками.) У нас под Шатурой всегда немного теплей, чем в Москве.
ГЛЕБ: А то! дома теплее… съезди!
Подмалевывает картину, но лучше не становится.
ОЛЬГА: Юлиану небось похожей рисуешь. (Срывается.) Ненавижу ее… убила бы.
ГЛЕБ: Полегче, полегче! (Оставляет кисть, обнимает Ольгу с мужественной нежностью. Та, дрожа от холода и гнева, прижимается к нему, затихает.) Ты ведь умная, для меня даже слишком… скажешь, так уж припечатаешь. А и промолчать умеешь. Спасибо, что не спрашиваешь, на кой вообще натурщица для такой вот абстрактной мазни. Мерзнешь тут… а у вас там правда на два градуса теплей. Я твою Шатуру теперь на ТВЦ всегда смотрю, когда прогноз по области. Опять дрожишь как собачонка! Пошли приляжем… времени у нас с гулькин нос.
Занавес не закрывается, но свет в комнате гаснет. Софиты освещают авансцену, где идет снег. Ольгина нестарая мать – испитая, низкорослая, в черной синтетической шубе, разбитых сапогах и выношенном платке – согнувшись, тянет санки с двумя укутанными ребятишками. На снегу остается след полозьев. Мальчик засыпает на морозе, заваливается на бок.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Не спи! Сейчас приедем. Опаздываем. Егорыч вашей бабке непутевой всыпет по первое число… а тогда вообще по уху давал, когда я с Анькой и Олькой-сучонкой вот так на дежурство таскалась, его задерживала. С вами разве поспеешь! одеваешь, одеваешь – вы из рук выворачиваетесь. Не спи, я сказала! вон окно котельной светится. Чтоб ей, сучонке, впрок не пошло! чтоб на нее и без ребятишек никто не поглядел, как на меня с ребятишками не глядели. Красивая была ваша бабка, красивей небось матери-то. Все боялись взглянуть. Вот так полюбишь – и корми чужих двоих. Чтоб ей, сучонке, такое приключилось, чего я придумать не умею. (Спохватилась.) Ладно, черт с ней.
