Комната для живых - Грэм Грин
Мэри. Я и позабыла про белье. (Кладет белье на кресло.) Столько места пропадает зря. Как вы думаете, позволят держать здесь пустые сундуки?.. И где будете кушать? Просто позор, что в таком большом доме не будет ни одной общей комнаты.
Входит Элен.
Элен. Вы очень долго возитесь, Мэри.
Майкл отодвинулся от окна.
(Заметив Майкла.) Я не знала, что вы здесь, мистер Деннис.
Мэри уходит.
Майкл. Я пришел навестить ее. У вас не хватило милосердия даже на то, чтобы сообщить мне, что она умерла.
Элен. Но вы же не член нашей семьи. (Берет один из стульев.)
Майкл. Для человека, который так боится смерти, вы натворили слишком много зла.
Элен (демонстративно не обращая внимания). Джеймс, если мы используем спальню Терезы одновременно и в качестве нашей общей комнаты — она ведь достаточно просторна, — тебя не нужно будет переселять.
Джеймс. Сегодня меня не интересует, где я буду спать.
Элен. Напрасно, жизнь должна продолжаться.
Майкл. Роз была молода, но ей пришлось решить иначе.
Элен (снова поставила стул). А почему вы обвиняете меня? Если кто–нибудь виноват, то это вы. (Майклу.) Это вы убили ее всеми этими встречами в Ригел–Корте. Вы умертвили ее совесть, вот в результате она… сделала это.
Майкл (обвиняя). Если б вы не привели сюда мою жену, не было бы этого проклятого снотворного!
Джеймс. Было бы окно, поезд, мост… Что толку, если мы и найдем виновного? (Майклу.) А что касается вас, то вы ведь, кажется, вообще не верите в виновность как таковую.
Элен. А что касается меня, то я знаю кое–кого виноватого.
Майкл (взрываясь). Вам ли не знать! Загляните в вашу черную, исковерканную душу!..
Джеймс. Мне казалось, будто Фрейд утверждает, что такого понятия, как виновность, вообще не существует.
Майкл. Ни слова больше о психологии сегодня, ради бога! Ей психология не помогла, нет. Все эти книги, лекции, анализы снов… Как много… как дьявольски много, — не правда ли? — знал я о том, что творится в человеческой душе… (Отворачиваясь.) Она лежала вот здесь… на полу.
Джеймс. И сердца наши свидетельствуют, что мы виноваты.
Майкл. Да. Виноваты.
Элен. Я — нисколько.
Майкл. Тогда почему Же вы не хотите спать в этой комнате? Вы невинны? Значит, все в порядке. Чего же вы тогда боитесь?
Джеймс. В самом деле, чего тебе бояться, Элен?
Элен (испуганно). Ты же знаешь, мы условились…
Джеймс. О чем условились?
Элен. Нельзя пугать Терезу. Она так потрясена. Она слишком стара, не надо ей противоречить. Я вовсе не боюсь, но Тереза…
Джеймс. Значит, это Тереза?
Элен. Ну, конечно, она. В этой комнате никто не должен спать, Джеймс.
Джеймс. Даже я?
Элен (со страхом). Ведь все уже решено, Джеймс. Спальня Терезы будет также и гостиной. Сейчас Мэри там все приводит в порядок. Ты же знаешь, какая это чудная комната. И такая большая.
(Вытаскивает стул за дверь и возвращается.) А эту комнату мы теперь запрем.
Джеймс. Оставь нас, Элен, и займись своими делами.
Элен колеблется, поглядывая на Майкла.
Ничего не случится, если мы здесь немного побудем.
Элен хочет что–то ответить, но вместо этого уходит, захватив с собой стул. Пауза.
Майкл. Три недели назад мы вошли в эту комнату, Роз и я. Любовник и его неопытная возлюбленная. (Словно оправдываясь.) Вы не поверите, как она была счастлива в тот день.
Джеймс. Она очень быстро стала взрослой.
Майкл. Роз говорила с вами вчера вечером?
Джеймс. Да.
Майкл. Почему она это сделала?
Джеймс. Она боялась мучений. Ваших, своих, вашей жены.
Майкл. Жена только что звонила мне сюда. Бог ведает, откуда она уже все узнала. Она вся была преисполнена сочувствием.
Джеймс. Что вы будете делать?
Майкл. Продолжать жить с ней. Если это можно назвать жизнью. Забавная штука! Меня считают психологом, а я загубил две человеческие души.
Джеймс. Психология может научить разбираться в душах людей. А любить — она не научит.
Майкл. Но я же любил ее!
Джеймс. Знаю. И мне казалось, что я тоже люблю ее. Но никто из нас не любит полной мерой. Быть может, святые? Нет, вряд ли и они… Деннис, я должен с кем–нибудь поделиться. Вы это сможете понять. Понимать людей—ваша профессия.
Майкл (с горечью). Моя профессия…
Джеймс. Более двадцати лет я был никому не нужен как священник. А у меня было к этому призвание, истинное призвание. Может быть, вы это истолковали бы как–нибудь по–своему, но сейчас это не важно. Нет–нет, я не смеюсь над вами. Для меня это действительно было призванием. И в течение двадцати лет оно было в плену у этого кресла. У вас ведь тоже есть призвание — в своем роде, так вот, представьте себе, что вы лишились зрения или дара речи… А как я хотел приходить людям на помощь! И вот вчера вечером мне представился случай, господь даровал мне его. Он привел сюда, к моим коленям дитя. Она умоляла помочь ей, даровать ей надежду. Она спросила меня: «Вы не можете дать мне никакой надежды?» И я сказал господу: «Вложи слова в уста мои!» Но ведь он предоставил мне двадцать лет полного бездействия в этом кресле, чтобы я мог подготовиться к такой минуте. Для чего же ему было вмешиваться? И все, что я ей ответил, было: «Молись». Да если бы я когда–нибудь знал, что такое молитва, мне стоило бы лишь коснуться ее, чтобы даровать ей мир. Она повторила: «Молиться!..» Она почти выхаркнула это слово.
Майкл. Подумать только, я ушел, чтобы позаботиться о жене. Я боялся за нее… Что же теперь делать? Неужели ничего не изменится?
Джеймс. Трое стариков лишились гостиной. Психолог остается с больной женой. А она исчезла… как камень, канувший в пруд.
Майкл. И вы можете верить в бога, который допустил это?
Джеймс. Да.
Майкл. Это бессмысленная, тупая вера.
Джеймс. Порой так кажется…
Майкл. И вдобавок — жестокая.
Джеймс. Я забыл почти все, чему учили в семинарии, даже доказательства существования бога. Но кое–что — запомнил. Это из какой–то священной книги. «Чем в большем потрясении, неуверенности, отчаянии пребывают наши чувства, тем с большим убеждением вера говорит: «Се бог, все будет хорошо».
Майкл. Все будет хорошо!.. И вы действительно чувствуете это?
Джеймс. Нет, я этого не чувствую. Я это просто знаю. Чувствую я только потрясение, неуверенность, отчаяние. Что поделаешь, если я так слаб.
Майкл. Я не могу верить в бога, у которого нет сострадания к слабым!
Джеймс
