Леонид Андреев - Анфиса
Федор Иванович. Входи же, Ниночка, входи. (Немного неловко.) Это Ниночка, Анфиса.
Ниночка. Мне нужно поговорить с тобою, дядя Федя. Но только наедине.
Федор Иванович. Ты можешь говорить при ней. Ты же ведь знаешь…
Ниночка. Нет, я могу говорить только наедине.
Анфиса (немного чужим голосом). Федор Иванович, позвольте мне остаться здесь.
Федор Иванович. Да? (Мгновение нерешимости) Пустяки, Анфиса, это только на минуту. Пойди туда… И, кстати, приготовь мне ликёру. Одну только минуту.
Анфиса со странной покорностью уходит в открытую дверь гостиной. Оба оставшиеся прислушиваются к её удаляющимся шагам и радостно бросаются друг к другу.
Федор Иванович (взволнованно.) Как я рад, что ты пришла. Не знаю, что со мной сегодня!.. Нервы ли просто развинтились, или этот пустой дом… но только такая жуть…
Ниночка. И я так рада. Я… не могу жить без тебя.
Он обнимает Ниночку, целует, и некоторое время они стоят обнявшись, как влюблённые.
Федор Иванович. Голубчик ты мой! Сон ты мой золотой! Не побоялась одна? Как я рад тебе!
Ниночка (целует его). Милый, милый, милый!
Федор Иванович сажает Ниночку на диван и незаметно для себя становится перед нею на колени.
Федор Иванович. Ну, что, деточка, что принесла (Улыбаясь.) Опять записку? Как я рад тебе.
Ниночка. Да, вот.
Федор Иванович (рвёт письмо). Какая же она право… странная. И не побоялась ты — ночью одна? Ах, девочка моя милая…
Ниночка (осторожно кладя руку на плечо). А на случай, если ты разорвёшь письмо, не читая, она велела передать тебе, что она ни в чем не виновата, что она просит, чтобы ты её простил, и что, как только папаша её выпустит, она сейчас же приедет к тебе. В то, что ты уедешь… не один, она не верит. И все время плачет до того, что невыносимо смотреть. А папаша запер её с ребёнком на ключ, стоит перед дверью, топает ногами всю её проклинает. Он совсем потерялся. Добыл денег и накупил Бог знает чего: сардинок, какой-то рыбы, фруктов и все это для младенца. А мне материи на платье купил, какой-то зеленой. О тебе и слышать не хочет. Попробовала я что-то сказать, так он и меня проклял.
Федор Иванович. Жалко старика. Я виноват перед ним. Но все равно.
Ниночка. Конечно, жалко. Но почему все равно? Так говорят только те, кто не собирается больше жить.
Федор Иванович. Как я рад тебе! Не уходи, Ниночка. (Целует ей руку.) Озябла, бедненькая?
В тёмных дверях гостиной появляется на мгновение Анфиса. Смотрит мёртвым лицом на них и так же бесшумно исчезает.
Ниночка. Нет, я не ухожу. Я ещё должна сказать тебе… Только я не могу говорить, пока ты так стоишь. Это очень серьёзно.
Федор Иванович (удивлённо). Действительно, как я стал? (Встаёт.) Если бы я сейчас был склонен к шуткам, бы сказал: это судьба.
Ниночка. А может быть, это и не шутка. Только, пожалуйста, дядя Федя, отойди от меня ещё дальше. Это очень серьёзно. (Оглядывается.) А Анфисы там нет?
Федор Иванович (прислушивается). Нету. Она, вероятно, ушла к этой… старухе. Ты знаешь, во всем доме мы только трое: я, она и старуха. Странный дом! Ну, так что же, Ниночка?
Ниночка (вставая). Я люблю тебя, дядя Федя.
Федор Иванович. Не надо, Ниночка! Я не хочу любви.
Ниночка. Нет, я люблю тебя, дядя Федя. И я уже не девочка и знаю, что говорю. Ты можешь поступить, как хочешь, но я пришла к тебе, чтобы это сказать, — и вот сказала. И тебе следует просто ответить мне: — а я тебя, Ниночка, не люблю. И тогда я (сдерживая слезы) — уйду.
Федор Иванович. Но разве это правда, Ниночка? Но разве ты знаешь, что такое любовь? Ты просто, голубок мой, обезьянничаешь со взрослых, а тебе уж и кажется…
Ниночка. Ах, дядя Федя, дядя Федя, как ты ещё мало знаешь людей. Я ведь предчувствовала, что ты мне не поверишь, будешь смеяться, — ты привык меня видеть девочкой и просто не заметил, как я выросла. И я, быть может, и не пошла бы, если бы так не жалела… и не боялась за тебя. Дядя Федя, милый, милый, не езди с нею! Я её боюсь!
Федор Иванович. Ниночка, ты не знаешь, что говоришь.
Ниночка. Это ты не знаешь, а я знаю. Не езди с нею, не езди с нею. Ну… возьми меня, если хочешь. Я чистая — клянусь, меня не поцеловал ни один мужчина — и я отдам тебе все, что только может быть в душе. Ах, ты ещё не знал любви, дядя, ты же не знал её никогда! (Медленно становится на колени и складывает руки, как на молитву.) Возьми меня, Федя.
Федор Иванович (закрывает лицо руками и ходит по комнате). Молчи. Молчи.
Ниночка. Я молчу.
Федор Иванович (так же). И ты поедешь со мной?
Ниночка. Поеду.
Федор Иванович. Завтра?
Ниночка. Когда хочешь.
Анфиса (в дверях). Вы ещё не кончили?
Ниночка быстро вскакивает с колен и отходит.
Федор Иванович. Ах, это ты? Да. Кончили. Сейчас, одну только минуту!
Анфиса уходит. Федор Иванович быстро обнимает Ниночку, почти душит её.
Федор Иванович. Нет, нет. Ты не знаешь, что говоришь, Нина, но… но… Приходи завтра утром, слышишь? Все это вздор, но ты знаешь, девочка, — я сейчас только, после многих месяцев вздохнул полной грудью.
Ниночка. Господи, как я рада. Господи, как я рада. Ты ведь не знаешь, дядя Федя, — я уж сегодня начина укладывать вещи!
Федор Иванович (толкая её). Ну, иди, иди. (Целует.) Иди. Но только… приходи.
Уходит по направлению к прихожей. Появляется Анфиса, ставит на стол бутылку ликёру и рюмку. Движения её очень спокойны, точны, и как-то странно правильны и почти механически отчётливы. Поставив бутылку, Анфиса подходит к лампе и внимательно рассматривает перстень, приоткрывает его, вглядывается очень сосредоточенно и закрывает. Потом обычным кокетливым женским движением рассматривает свою руку.
Федор Иванович (входит, говорит несколько смущённо.) Какая смелая девчонка, — ходит ночью одна. От Саши опять письмо.
Анфиса. Я слышала все. Я была в той комнате и слышала все.
Федор Иванович (с напускным гневом). Ты подслушивала!
Анфиса. Нет, я не подслушивала. Это правда, что ты завтра едешь с Ниной?
Федор Иванович. Какой вздор, как тебе не стыдно, Анфиса. Девчонка Бог знает чего наслушалась в нашем доме и просто обезьянничает.
Анфиса. Нет, она тебя любит.
Федор Иванович. Ты думаешь?
Анфиса. Да. Но ты её не любишь. Ты никого не любишь.
Федор Иванович (улыбаясь). А тебя?
Анфиса. Меня — любишь. И я очень рада, что ты так относишься к Ниночкиным словам. Тебе нельзя с ней ехать. Ты хочешь любить, но не умеешь, и если ты поедешь с Ниной…
Федор Иванович (нетерпеливо). Ты опять повторяешь это! Ведь я же сказал тебе, что это вздор, вздор, вздор! Поцелуй меня, Анфиса. (Целует её.) Какая ты красивая. Ты любишь меня?
Анфиса. Люблю.
Федор Иванович (крепко обнимая). Какая ты красивая! Ты вся, как чёрный огонь, который не светит, и только жжёт… и как жжёт! Ты помнишь, Анфиса? (Обнимает все крепче и заглядывает ей в глаза.) Анфиса!
Анфиса (целуя его и в то же время сопротивляясь). Нет, нет, не надо.
Федор Иванович. Анфиса!
Анфиса. Нет, нет. Не надо! Пусти! Ты устал. Не надо. Я не хочу. (Вырывается, тяжело дыша.)
Федор Иванович (угрюмо). Не хочешь?
Анфиса. Ах, какой ты, Федя! Ну, не сердись, милый. Я ведь так люблю тебя! Но я устала. И мне немного нехорошо. А что же ликёр? Я ведь принесла. Вот он. На! (Наливает.) Выпей. Тебе нужно отдохнуть, Федя, ты так устал.
Федор Иванович (подумав, добродушно). Ну, Господь с тобой. Да, я устал.
Анфиса. Тебе нужно уснуть.
Федор Иванович. Да, мне нужно уснуть. (Пьёт и смеётся.) Да, мне нужно уснуть.
Анфиса. Чему ты смеёшься?
Федор Иванович. Так. Мне действительно стало весело от её наивности. Подумай, она клянётся: меня ещё ни разу не поцеловал ни один мужчина.
Анфиса. Ни один мужчина.
Федор Иванович. Да! Ни один мужчина! Налей мне ещё. Я сегодня хочу пить только из твоих рук.
