Жан Ануй - Эвридика
Администратор. Я слушаю, Эвридика…
Эвридика (Орфею). Видишь, и ему тоже я говорю «ты». Все говорят друг другу «ты». (Снова обращается к юноше.) Послушай, Луи, миленький, это же очень просто. Ты приезжаешь на пересадочную станцию. Быстро выходишь на платформу. Бежишь к багажному вагону. Поэтому всегда старайся сесть в самый хвост, чтобы поспеть к началу разгрузки. Считаешь сундуки, чтобы убедиться, что служащие ничего не забыли…
Администратор. Да, но ведь актеры спешат поскорее попасть в город! Они бросают на меня свои чемоданы…
Эвридика. А ты им скажи, чтобы они подождали. Что сначала ты займешься багажом.
Администратор. Да, но они ставят чемоданы рядом со мной на перрон, говорят, чтобы я следил, и уходят. А по перрону все время снует народ…
Эвридика. Не позволяй им уйти! Беги за ними следом!
Администратор. Но если я побегу за ними, я прозеваю, когда начнут выгружать багаж! Нет, у меня никогда ничего не получится; говорю тебе, не получится! Лучше уж оставь меня…
Дюлак (взрывается). Он идиот! Говорю вам, это идиот! На сей раз кончено. Дело решенное. Яснее ясного. В Шательро я его выставлю!
Эвридика. Да не кричи ты все время, слышишь! Как же он может понять, когда ты кричишь?
Дюлак. Никогда он ничего не поймет! Говорю тебе, это ничтожество! В Шательро получишь расчет, чертов осел!
Администратор. Мсье Дюлак, если вы меня выгоните, мне некуда будет деваться. Мы оба погибнем, я и мой братишка… Клянусь вам, я буду внимательным, мсье Дюлак!
Дюлак. Расчет! Расчет! Я уже сказал!
Эвридика. Я ему помогу! Обещаю тебе, я добьюсь, чтобы он больше никогда ничего не терял…
Дюлак. Знаю я эти обещания! Нет-нет, он просто ротозей. Я его выгоню, вышвырну! Не желаю его больше терпеть!
Эвридика (цепляясь за него, умоляюще). Клянусь тебе, он будет внимателен. Поверь мне, Дюлак, клянусь тебе…
Дюлак (смотрит на нее). Ты вечно клянешься, но не всегда держишь обещания.
Эвридика (еще тише). Если…
Дюлак (наклоняясь к ней, вполголоса) Если я на этот раз не прогоню его, ты будешь милой?
Эвридика (опуская глаза). Да. (Возвращается к Орфею.) Вот так это происходило каждый раз… Прости, любимый! Я была малодушна, но тогда я еще не любила тебя. Никого не любила. А кроме меня, некому было его защитить. (Пауза; шепчет.) Я прекрасно понимаю, что теперь ты уже не сможешь смотреть на меня…
Орфей (отступая, глухо). Я всегда буду видеть на тебе руки этого человека. Буду видеть тебя такой, какой он описал тогда, в нашем номере.
Эвридика (смиренно). Да, мой любимый.
Орфей. Его даже не мучила ревность, когда он пришел за тобой. Он посмеивался: «Такой девушке, как Эвридика, надо прощать ее маленькие капризы».
Эвридика (чуть отступая). Он так и сказал тебе?
Орфей. «Какая она, ваша Эвридика? По утрам ее надо вытаскивать из кровати, отрывать от детективных романов, от сигарет?» Он знал и то, что ты малодушна. Что если он явится за тобой, ты со мной не останешься. Ты ведь малодушна, да? Он знает тебя лучше, чем я?
Эвридика. Да, любимый.
Орфей. Но ты хоть защищайся! Почему ты не защищаешься?
Эвридика (отступая). Как, по-твоему, мне защищаться? Лгать? Я такая ужасная, это правда, ленивая, малодушная.
Администратор (вдруг кричит). Неправда!
Эвридика. Что ты в этом понимаешь, миленький Луи?
Администратор. Ты не малодушная, ведь ты защищала меня против всех них. Я-то знаю это. Ты не ленивая, ведь ты поднималась в шесть часов утра и тайком помогала мне, пока не встанут остальные…
Дюлак (пораженный до глубины души). Как? Ты вставала утром, чтобы помочь этому болвану отправить багаж?
Эвридика. Да, Дюлак.
Администратор. Она, которая никогда ничего не может найти и все путает, помогала мне разбираться в моих записях, чтобы не было ошибки…
Дюлак. Вот уж не ожидал!
Орфей. Но если этот мальчуган сказал правду, говори и ты! Защищайся же!
Эвридика (тихо). Он сказал правду, но и Дюлак тоже сказал правду. Это слишком трудно.
В то время, как Орфей говорит, появляются все действующие лица пьесы. Они толпятся в глубине сцены, в темноте, позади Эвридики.
Орфей. Это правда. Слишком трудно. Все люди, которые тебя знали, окружают тебя; все руки, которые к тебе прикасались, ползают по тебе. И все слова, которые ты говорила, у тебя на губах…
Эвридика (еще немного отступает, с жалкой улыбкой). Теперь ты сам видишь, мне лучше остаться там.
Шофер (отделяется от группы и подходит к ним). Разве вы не понимаете, что девчонка устала? И что ей, в конце концов, стыдно все время защищаться? Я охотник; так вот, есть такие зверьки, они сдаются от усталости, от отвращения. Поворачиваются к собакам, дают себя схватить. Вот так же ее рассказ про автобус… я слышал, как она тут совсем запуталась…
Орфей. Кто вы такой?
Эвридика. Шофер автобуса, любимый мой. Вы очень любезны, что пришли, мсье.
Шофер. Он вообразил, что вы улыбались мне. Да разве у меня такая физиономия, чтобы эта малютка стала рассыпать мне улыбки? Он вообразил, что вы уехали от него с улыбкой на губах. Не мудрено, что в его состоянии он сразу и подумал, будто вы его не любите. Но я-то, я ведь был при этом. Я ее видел.
Администратор. О, я рад, он защитит тебя. Вы расскажете ему, правда, мсье?
Шофер. Конечно, расскажу! Для этого я сюда и пришел.
Орфей. Что вы собираетесь рассказать мне?
Шофер. Почему она улыбнулась. Я наблюдал за ней краешком глаза… Она писала, писала и все время плакала. Когда она кончила писать, она вытерла глаза уголком платка, скомканного в кулаке, и высунула язык, чтобы заклеить конверт… Тогда я сказал ей, просто чтобы что-то сказать: «Надеюсь, он хоть стоит того, тот, кому вы пишете!»
Эвридика. Тогда я улыбнулась, потому что подумала о тебе, любимый.
Шофер. Вот оно как.
Пауза.
Орфей (поднимает голову, смотрит на Эвридику, которая стоит перед ним, полная смирения). Если ты любила меня, почему же ты уехала?
Эвридика. Я думала, что никогда не сумею…
Орфей. Чего не сумеешь?
Эвридика. Объяснить так, чтобы ты понял.
Они молча стоят лицом к лицу.
Мать (вдруг восклицает). А я вот никак не могу понять, почему этим детям все кажется таким грустным! В конце концов, мой котик, и мы тоже были страстными любовниками, разве мы из-за этого грустили?
Венсан. Да вовсе нет! Вовсе нет! Взять хоть меня, я всегда говорил: немножко любви, немножко денег, немножко успеха, и жизнь прекрасна!
Мать. Немножко любви? Море любви! Девочка вообразила, что это она со своим скрипачом изобрела любовь. Ведь мы тоже обожали друг друга. И мы тоже хотели покончить с собой друг из-за друга. Ты помнишь, как в тысяча девятьсот тринадцатом в Биаррице я хотела броситься со скалы Девы?
Венсан. К счастью, я удержал тебя за тальму, любовь моя!
Мать (при этом воспоминании вскрикивает; начинает объяснять Орфею). Ах, это было прелестно. В тот год носили отделанные шелковым шнуром крохотные тальмы, из того же сукна, что и жакетки. А почему в тот раз я хотела покончить с собой?
Венсан. Потому что княгиня Боско продержала меня у себя всю ночь, заставляя читать стихи…
Мать. Да нет! Княгиня Боско — это в тот раз, когда я хотела выпить уксус. Я ошиблась бутылкой. И выпила вино. Ну и гримасу я состроила!
Венсан. Все это вздор! Это было в тот день, когда ты брала урок на коньках.
Мать. Да нет, история с тем учителем произошла во время войны в Лозане. Нет. Нет. В тот день, когда мы были на скале Девы, это ты мне изменил, я совершенно уверена. Впрочем, подробности не важны. Важно одно, мы тоже страстно любили друг друга, готовы были из-за этого умереть… И что же, разве мы умерли?
Эвридика (отступая). Нет, мама.
Мать. Вот видишь, глупышка, если бы ты слушалась свою мать! Но ты никогда меня не слушаешь…
Эвридика (отстраняя ее). Теперь оставь нас, мама, у нас нет больше времени… (Орфею, который, стоя неподвижно, смотрит, как она отступает все дальше.) Видишь, любимый, мы не должны чересчур роптать… Ты был прав, если бы мы захотели быть счастливыми, мы, возможно, стали бы такими же, как они… Какой ужас!
