Александр Звягинцев - Последний идол (сборник)

Сыграло свою роль душераздирающее выступление Вишневской, в восторженных тонах описавшей честность и порядочность начальника ее службы безопасности. Однако больше она его так и не увидела. Сразу после освобождения он пропал. Ядвига Семеновна была в отчаянии, но сделать ничего не могла. А через полгода, она трагически погибла — сгорев в своем загородном доме. По версии следствия, случилось возгорание коттеджа из-за утечки газа, которое произошло, как было указано в постановлении о прекращении дела, по вине хозяйки дома — Вишневской Ядвиги Семеновны.

Опера, работавшие с Петрухиным, долго еще спорили, мог он сам заняться похищениями людей или нет.

Одни утверждали, что его подставили. Дескать есть все основания считать, что этот бизнес контролируют очень непростые люди. Непосредственные исполнители только пешки. Но когда Петрухин подобрался к ним, его решили нейтрализовать. И сразу появились аудиопленки с записью голоса, похожего на его голос. А голос сегодня подделать ничего не стоит.

Другие были убеждены в том, что Петрухин мог не устоять перед искушением. Как человек, занимавшийся расследованиями похищений, он знал, что дело это в принципе может быть практически абсолютно безопасным и по-настоящему прибыльным. Но при соблюдении некоторых условий. Если правильно выбирать объект, если назначать сумму выкупа, точно зная, сколько за похищенного могут заплатить, если обходиться без ненужных жестокостей. Нужно изучить людей, которых предстоит шантажировать, — есть люди, готовые расстаться с очень большими деньгами, а есть такие, у которых миллиарды, но даже за детей они платить не будут.

Были и другие мнения.

Но все эти воспоминания о прошлом через год-полтора и вовсе прекратились. Жизнь каждый день подкидывала сыскарям все новые и новые и еще куда более зубодробящие криминальные кроссворды, от которых только голова пухла. Однажды все опять заговорили о Петрухине.

Старую тему взорвал один матерый рецидивист. Федор Кондрат отбывая пожизненное наказание за совершение особо тяжких преступлений, находясь на последнем градусе чахотки, перед тем как отправиться в мир иной, покаялся во всех своих смертных грехах. Он написал явку с повинной, в которой, в частности, сообщил, что это он сжег коттедж Вишневской вместе с хозяйкой дома. И сделал это для того, чтобы замести следы преступления. Оказывается последние десять лет своей жизни Кондрат, будучи агентом Петрухина, работал на него. Уйдя со службы Петрухин сколотил устойчивую преступную группировку в которой Кондрат выполнял самую грязную работу. Бывший милиционер часто его обманывал. А в последний год и вовсе кинул на большие «бабки». Вот и поквитался он с ним. Правда, писал Кондрат, вычислить его было непросто. Старый опер умел заметать следы. Но он все же его переиграл и накрыл, когда тот приехал на дачу к Вишневской. Здесь, в тайне от сына, Ядвига Семеновна продолжала встречаться с Петрухиным. Тот, пользуясь ее расположением, постоянно брал у нее деньги и периодически жил в этом прекрасно обустроенном доме, продолжая крутить свои делишки. О чем Вишневская, естественно, даже не подозревала. Труп Петрухина Кондрат закопал недалеко от дачного участка Вишневской в лесу. Там же, приблизительно в десяти шагах от захоронения под старой раскидистой елкой, одиноко стоящей у самого болота, спрятал деньги и ценности, захваченные им во время этого нападения.

Кондрат достаточно точно описал места, где им были зарыты труп и ценности, поэтому найти их не представило никакого труда. Что касается Петрухина, то работавшие с ним опера теперь уже спорили о том, был ли их бывший коллега «оборотнем» или с ним просто свел какие-то свои давние счеты старый уркаган, зная, что после его смерти никто ничего уже не проверит.

Схватка с вепрем

Ольгин неторопливо брел по Монпарнасу. Направляясь к Люксембургскому саду, он приостановился и устроился в уличном кафе за крохотным круглым столиком в плетеном кресле рядом с пластмассовым ящиком, в котором росли веселенькие цветочки. Рассматривая беспечно-оживленную в этот замечательный денек парижскую толпу, он подумал, что ей нет никакого дела до проблем, которые участники международной встречи по борьбе с терроризмом и экстремизмом пытаются утрясти второй день. А ведь это здесь, в Париже, сейчас лютуют экстремисты — поджигают машины, громят магазины, стреляют в полицейских. На встрече все очень убедительно говорили о том, что победить зло хотят все, но вот поступиться какими-то своими интересами или просто амбициями не хотел никто. От этой изнурительной и вполне бесцельной борьбы Ольгин и хотел передохнуть, побродив по парижским улицам. Заказал бокал вина.

— Алексей Георгиевич! Здравствуйте!

Ольгин недоуменно поднял глаза. Молодой светловолосый мужчина с тонкими чертами лица, длинноватым носом и несколько безвольным подбородком, который не скрывала даже небольшая рыжеватая бородка, махал ему рукой. Такие лица обычно бывают у субтильных, сутулых юнцов, подумал Ольгин, мучающихся от своей физической немощи. Но у этого были совершенно неожиданные для такого лица могучая шея, мощные плечи. Словно к телу настоящего атлета каким-то мудреным способом приделали чужую голову. Видимо, развивал свое слабое от природы тело изнурительными упражнениями, а вот с лицом сделать так ничего и не смог. Впрочем, время у него еще есть, как известно, человек начинает отвечать за свое лицо лишь где-то после сорока…

Лицо мужчины показалось Ольгину знакомым, но и только. Ни имени, ни фамилии в памяти не всплыло.

Мужчина, развязано и одновременно конфузливо улыбаясь, подошел поближе.

— Не узнали… — протянул он.

По лицу можно было понять, что он страшно разочарован и даже обижен. Помолчав, уже с упреком, сказал:

— А я вот вас сразу узнал.

— Напомните, если вам нетрудно, где мы с вами встречались, — с нарочито холодной вежливостью предложил Ольгин. Встречи на парижских улицах с неведомыми соотечественниками вовсе не входили в его планы.

Мужчина скривил губы. Опять обиделся, отметил Ольгин. Судя по всему, тип вполне психопатический. С такими людьми мучительно сложно — их можно обидеть чем угодно.

— Карагодин… Виталий… Когда мы с вами познакомились — капитан отряда спецназа ГУИН тогда еще Министерства внутренних дел Российской Федерации… Теперь — спецназа Министерства юстиции.

— Да-да, конечно!

Ольгин действительно вспомнил капитана Карагодина.

Это было в Доме приемов МВД. Ольгин представлял там одну из своих первых книг о российских прокурорах — рассказывал, как собирался материал, а чтобы публика не скучала, вставлял разные байки из прокурорской жизни, потом раздавал автографы… Карагодин тогда приклеился к нему намертво. Оказалось, он учился в юности на историческом факультете, потом бросил, попал в армию, оттуда в спецназ, но увлечение историей не прошло, он и сам хотел бы работать в таком же жанре исторических расследований…

Ольгин слушал Карагодина, а сам думал о том, что человеку, который прошел спецназ ГУИН, уже вряд ли какая другая история будет интересной. В тюрьмах и колониях, особенно когда там вспыхивают волнения или бунты, такое творится, что нормальным людям этого лучше и не знать.

— Вы тогда были без бороды, — как бы извиняясь за свою забывчивость, сказал Ольгин.

— Я тогда и капитаном был, — махнул рукой Карагодин.

— А теперь?

— А теперь я никто! Торгую здесь китайскими шмотками… Вот такая у меня история, Алексей Георгиевич.

История действительно классическая — встретить в Париже на улице русского человека с незадавшейся судьбой и не знающего, к кому обратиться за помощью.

— Присаживайтесь, — предложил Ольгин, понимая, что избежать тяжелого разговора уже не удастся.

— Только сразу хочу сказать — денег мне от вас не нужно, — несколько даже высокомерно сказал Карагодин.

«Значит, обойдемся сочувствием и советом», — подумал Ольгин, но вслух говорить ничего не стал.

Карагодин попросил молоденького гарсона принести пиво. Жадно осушив бокал, он закурил и рассказал, что с ним случилось на родине. Случилось банальное — вспылил, разругался с начальством. В результате вместо награды и повышения — выговор, снятие с должности под предлогом «неполного служебного соответствия», рапорт об отставке и превращение в простого российского безработного, водка. Жена вскоре бросила.

— А как вас в Париж-то занесло? — поинтересовался Ольгин.

Карагодин нервно дернул щекой:

— Жизнь свою никчемную надо было спасать. Только я со службы ушел, у меня сразу столько «крестников» появилось! Те, кого я в тюрьмах и колониях во время бунтов опять в камеры загонял. Те, кто в бега уходил, а я их отлавливал и опять на нары сажал…