Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген
Нужно, чтобы нож сверкал и звенел.
Я точу нож, который звенит, как шпага, как молот котельщика, как нож Робинзона. Открою Лондон и все прочие города по пути на запад. Буду размахивать клинком на страх крохоборам! Мой нож! Мой нож! Мой нож!
М а г и с т р. С этой минуты я становлюсь всеслышащим.
Я н. Вы глухи.
М а г и с т р. Утихомирься, глупец, разве ты не видишь: дама! Или, точнее, — господин с дамой!
Появляются д я д я и М а р и я.
Я н. Мужчина, одетый как бандит, — островерхая шляпа, крылатка тайного убийцы. А лицо! Лицо графа и отвратительные когти ворона. Это злодей, похищающий девушку! Мерзавец!
М а г и с т р. С таким же успехом я мог бы сказать, что это темнокожий. До сих пор как следует не рассвело, и не исключено, что ты постыдно ошибаешься.
Я н. Разве вы не видите — барышня плачет, а он сжимает ее руку? Не слышите ее полуобморочный плач? Она рыдает. Слышите крик, разверзающий ночь! Она зовет меня. Зовет меня по имени.
Д я д я. Гром гремит. Слышите, барышня?
М а р и я. Ах, не вымокнуть бы нам.
Д я д я. Я ощущаю какую-то слабость. От этой ночи у меня кружится голова. Порой мне случалось услышать то или иное слово из монологов Яна. Оно звучало безрассудно и прекрасно. Ах, похоже, оно звучит и до сих пор. Ян говорит, обращается ко мне. Чувствую, как в моей голове завершается его убогое и незаконченное стихотворение.
М а р и я. Жаль, вы понапрасну препятствовали ему в этих разговорах ни о чем.
Д я д я. То была и моя игра, мой счет.
М а р и я. Я не знала, что вы так чувствительны к непослушанию Яна. Разумеется, он ушел, даже не простившись.
Д я д я. Больше не хочу, чтобы соседи говорили о его непослушании. Мои советы были не из лучших. Их подсказывал чрезмерный страх. Я одобряю его уход. Пусть же он вернется со славой! Пусть его отвага насыщает мою вялость! Я стар, я болен, я ничего не совершил и умру. Иди, Ян, иди вместо меня!
М а р и я. Ой, начался дождь. Настоящий ливень!
Д я д я. Дуновение ночных небес. Трепет лунного сияния. Ветер, летящий с конца света. Последнее дыхание.
М а г и с т р. Господи, если я не ошибаюсь, это ваш дядя.
Я н. Какой ужас, я вижу руку, которая тянется к девичьему горлу.
Д я д я. Помогите! Боже мой! Умираю.
Я н. Стон! Причитания, крик о помощи. Мой нож. Мое войско! (Ударяет старца в грудь.)
М а р и я. На помощь! На помощь!
М а г и с т р. Безумец! Безумец!
Я н. Дядюшка! Мой дядя!
Д я д я. Прощай, Ян, мое дитя! Мой мужественный мальчик!
Я н. Он убит. Я по рукоять вонзил в его сердце свой нож.
М а г и с т р. Безумие ссужает под кровавый процент. Пожалуй, будь у тебя нож, ты бы и впрямь его ранил.
М а р и я. Позовите лекаря, сударь. Скорее!
М а г и с т р. Конец. Он мертв. Это случайность, которая свершается непроизвольно, но всегда основательно.
Я н. Какой кошмар!
М а р и я. Ах, перестаньте упрекать меня. Я не видела предостерегающих знаков, у меня не было никаких мрачных предчувствий. Мы шли занятые разговором о будничных предметах и под конец упомянули о вас. Ваш дядя лишь вскользь коснулся своей болезни. Сказал, что ему нехорошо, что у него кружится голова, что ему трудно дышать. Вот и все.
Я н. Кошмар, кошмар, кошмар!
М а г и с т р. Несчастье!
Я н. Ярость затмила мой разум своим крылом, я ничего не видел, ничего не слышал, кроме того, что мне нашептывали страшные грезы. Я не видел ничего, кроме темного туловища и почерневшего лика. Ничего, кроме опущенных девичьих рук. Все было так непохоже на дядю, на вас. Я прибежал, ибо мне казалось, что кто-то звал на помощь. В руке у меня был кинжал. Где он, где мой кинжал?
М а г и с т р. У тебя ничего не было, путаник.
Я н. Горе мне, детские и страстные вежды сияли так близко и так далеко. В их защиту я раскроил тьму искрящимся взмахом. Ах, неизгладимая линия, неизгладимый шрам.
М а г и с т р. Не преувеличивай. Разве не видишь — на трупе нет раны, а у тебя нет ножа. Достаточно того, что случилось. Это естественная смерть от апоплексического удара.
М а р и я. Несчастный человек. Он так по-отечески к вам относился. Я уважала его больше, чем кого-либо из своей родни.
М а г и с т р. Трезвый дух. И все же он не раз принимал участие в божественном веселье. В подходящее время и в подходящем месте смеялся от всего сердца. Он был веселым малым, хотя вы этого и не знали. Честный муж, может быть, строгий, но не без высоких порывов и любви. Он умер легко и почти весело. Это тоже кое-что стоит.
М а р и я. Ах, сударь, я думаю, что он долго страдал от недуга и переносил жестокие боли. Без помощи, без жалоб.
М а г и с т р. Пожалуй. Кто знает. Уже третий час пополуночи, Ян. Ты тешил свое воображение бурной отвагой и дорогами в неведомые земли. Теперь постоишь на страже еще более жуткой, чем те, что тебе грезились. Неси караул возле трупа, на пороге ада, на пороге бесконечного времени, отвергнутый родом человеческим и всем на свете. Идемте, барышня, я отведу вас домой. Позову врача и поставлю в известность власти.
М а г и с т р и М а р и я уходят.
Я н. Лицо без движения, убывающий лик, подобие, отмирающее час за часом, — и так до самой вечности. Когда я был маленьким, жестокая и неизбывная тоска отгораживала меня от всех радостей. Я испытывал страх, куда бы ни шел. Вздыхая во время работы и стеная во сне, я ощущал веяние воскрылий и слышал хлопанье крыльев мятежного ангела. Я точил нож преступника во всех играх своего детства. Увы, колеблясь между слабостью и гордостью, я десять лет подготавливал это отцеубийство. Оно свершено. Мой дядя убит, а ничтожный злодей потихоньку плачет, уподобляясь агнцу божию. Мой дядюшка, мой дядюшка Ян. Милый товарищ! Мое сердце слабеет, и глаза тонут в желтоватой мгле. Мертвый, слушай звон открывающихся врат, грохот барабанов. Все отзвучало. Раз и навсегда. Эй, скелет, расцветут ли будущей весной в далеком саду деревья, — все в белом великолепии от вершины до подножия? Будут ли под вечер, подходя к купальне, смеяться девушки?
В т о р о й в о р. Ребята, это он! Вас ругательски ругал, а мне нанес удар кулаком.
Т р е т и й в о р. Ага, молодой господин из дома с часами. Исполосуем за тебя его спину!
П е р в ы й в о р. Как пить дать исполосуем! Первый раз — здесь, а второй — в доме с часами.
В т о р о й в о р. Научишься у нас вежливости.
Т р е т и й в о р. Повалим его сзади.
