На капитанском мостике - Иван Петрович Куприянов
Н а с т я. При своем интересе. Это я в шутку. Лешка вот уже полгода за мной ходит. А сегодня, в столовой, отзывает в сторону и шипит: «Большакову продалась!» Я ему говорю: «Ты, Леша, окончательный идиот!» А он и слушать не хочет. «К речке с ним ходила?» А я говорю: «Ходила». — «Дома у него бываешь?» Я говорю: «Бываю!» — «Ночевала у него?» Я говорю: «Да, ночевала!»
Н а т а ш а. Ночевала?
Н а с т я. А что ж тут такого? Кому какое дело? Да, может быть… я его люблю.
Долгая пауза.
Н а т а ш а (потрясена). Что это воет так на дворе?.. Пурга?
Н а с т я. Ну и пусть воет. Теперь у нас не пурга воет, а вся стройка гудит. Только в чужую жизнь свой нос совать никому не советую.
Н а т а ш а. Простите, вы Буланова?
Н а с т я. Настя я.
Н а т а ш а (оценив Настю). А стоит ли, Настя, так близко к сердцу принимать, если все это неправда?
Н а с т я. Стоит, и даже очень стоит. Федор Федотович для меня, быть может, дороже отца родного.
Н а т а ш а. Ну коли так, тогда, конечно, стоит.
Появляется Т о л с т о п я т о в.
Т о л с т о п я т о в. Можно?
Н а т а ш а. Степан Сократович?
Т о л с т о п я т о в. Он самый. А вы, простите, супруга Федора Федотовича?
Н а т а ш а. Наталья Ивановна.
Н а с т я. Жена? Вы жена Федора Федотовича, ой, а я-то тут наболтала! Это же надо! Я ведь думала, вы тоже к нему по делу. Дайте слово, что ничего не скажете! Надо же! Вот дура зеленая. (Идет к выходу.)
Н а т а ш а. Настя, куда же вы?
Н а с т я (обернувшись, решительно, строго). Передайте ему, я больше на стройке не работаю. (Убегает.)
Т о л с т о п я т о в. Взбалмошная девица. Федор Федотович отлучился?
Н а т а ш а. Сейчас придет.
Т о л с т о п я т о в. С вашего разрешения, я могу обождать его?
Н а т а ш а. Да-да, проходите, садитесь, пожалуйста.
Т о л с т о п я т о в. Надолго к нам, Наталья Ивановна?
Н а т а ш а. Собиралась пожить недельки две, а пробыла всего два дня. Вчера пришла телеграмма, срочно вызывают, срок защиты диссертации кафедра изменила.
Входит Б о л ь ш а к о в, в руках у него свертки, кастрюли.
Б о л ь ш а к о в. Прошу прощения, Степан Сократович. Выполнял боевое задание. Получай, Наташенька. Все по памятке, за исключением одного предмета.
Н а т а ш а. Утюга?
Б о л ь ш а к о в. Угадала.
Т о л с т о п я т о в. Вам нужен утюг? Так я вам свой оставлю.
Б о л ь ш а к о в. Видишь, и утюг нашелся.
Т о л с т о п я т о в. Я сию минуту.
Н а т а ш а. Не к спеху, Степан Сократович, можно и потом.
Т о л с т о п я т о в. Как вам угодно.
Наташа уходит.
Б о л ь ш а к о в. Так… Отзывают, значит? На чемодане сидите?
Т о л с т о п я т о в. Да, сегодня получен приказ.
Б о л ь ш а к о в. И что же вам предлагают?
Т о л с т о п я т о в. Место на кафедре.
Б о л ь ш а к о в. Да… странно. Вы сами ничего не писали в министерство?
Т о л с т о п я т о в. Нет.
Б о л ь ш а к о в. У Прокофьева были?
Т о л с т о п я т о в. Только что от него.
Б о л ь ш а к о в. Ну и как он?
Т о л с т о п я т о в. Сказал, что сожалеет, но… рекомендует ехать. В институте, заявил, мне будет лучше…
Б о л ь ш а к о в. Спокойнее, легче. И что же вы решили?
Т о л с т о п я т о в. Видите ли, я не настолько стар, чтобы думать о своем спокойствии. И потому, прежде чем принять решение, я хотел бы уяснить, что все это значит? Может быть, я не справляюсь со своими обязанностями и поэтому меня отзывают?
Б о л ь ш а к о в. Не думаю.
Т о л с т о п я т о в. А может быть, это вызвано какими-нибудь другими соображениями?
Б о л ь ш а к о в. А именно?
Т о л с т о п я т о в. Будем откровенны, Федор Федотович. Разве вам не ясна картина разгрома и разгона людей, неугодных Прокофьеву? Стиль руководства, подчас граничащий с самодурством.
Б о л ь ш а к о в. Заканчивайте вашу мысль.
Т о л с т о п я т о в. Удивляюсь вашей выдержке. Я думаю, вам давно пора бы поставить вопрос.
Б о л ь ш а к о в. О Прокофьеве?
Т о л с т о п я т о в. Да, о нем.
Б о л ь ш а к о в. А вы хорошо знаете, кто такой Прокофьев?
Т о л с т о п я т о в. Еще бы. «Я — правитель, я и закон», «Стройка — это я». Весь он в этой формуле.
Б о л ь ш а к о в. И это всё?.. Такими, как он, нам гордиться надо! До тысяча девятьсот семнадцатого года мальчонкой, батраком служил у кулака. Всю гражданскую провел в окопах. После войны окончил рабфак, затем институт, стал инженером… Человек три гидроэлектростанции построил.
Т о л с т о п я т о в. Нет слов, биография яркая. Что ж, решили перевоспитать? Блажен, кто верует.
Б о л ь ш а к о в. А вы разве потеряли веру в людей?
Т о л с т о п я т о в. Веру в людей я не потерял, но, видите ли, в жизни все гораздо сложнее, чем на словах. Попытайтесь, — возможно, что-либо и получится.
Б о л ь ш а к о в. Определенно получится.
Т о л с т о п я т о в. Федор Федотович, Прокофьев не ребенок. Его стиль, его методы складывались на протяжении десятилетий, а вы хотите одним махом заставить его иначе жить, иначе мыслить. Он же удельным князьком здесь себя чувствует.
Б о л ь ш а к о в. Неправда! Вам не нравится его стиль, его тон? Так в этом мы виноваты. Да-да, такие же, как мы с вами, коммунисты. Стояли с ним рядом, видели его срывы и вместо того, чтобы одернуть, считали — моя хата с краю. И именно отсюда и идет его повелительный тон. И не списывать мы будем его. Бороться будем с ним и за него!
Т о л с т о п я т о в. Видите ли, Федор Федотович, почему вдруг так просто я должен покинуть стройку? А издавать приказы без моего согласия — это же бестактно!
Б о л ь ш а к о в. В вашей воле принять любое решение. Но мне думается, что сейчас вы больше всего полезны здесь, на стройке.
Т о л с т о п я т о в. Вы так считаете?
Б о л ь ш а к о в. Так, и только так.
Т о л с т о п я т о в. Да-с… Что ж, я подумаю.
Б о л ь ш а к о в. Подумайте, Степан Сократович; я не думаю, что вам так легко будет расстаться со стройкой, с коллективом. Да и своего труда вы вложили тут немало.
Т о л с т о п я т о в. Да-да, вы правы. Но в такой атмосфере я дольше находиться не могу.
Б о л ь ш а к о в. И люди меняются, и атмосфера меняется.
Входит Н а т а ш а.
Н а т а ш а. Федя, может, мы ужинать будем?
Б о л ь ш а к о в. Обязательно! Степан Сократович, присоединяйтесь к нам.
Т о л с т о п я т о в. Простите, с большим бы удовольствием, но у меня сегодня заключительная лекция в техникуме. Должен идти.
Б о л ь ш а к о в. Жаль.
Т о л с т о п я т о в. До свиданья! (Уходит.)
Долгая пауза.
Б о л ь ш а к о в. Да… «Трудно жить и бороться за волю, но легко за нее умереть».
Н а т а ш а. К чему это ты, Федя?
Б о л ь ш а к о в. Так, вспомнилось. Помнишь автора этих строк?
Н а т а ш а. Некрасов.
Б о л ь ш а к о в. Правильно, филолог!
Садятся за стол.
Н а т а ш а. Федя, что у тебя за отношения с Булановой?
Б о л ь ш а к о в. А что? (Пауза.) Видишь ли, Наташа, судьба Булановой как-то удивительно слилась с моей судьбой.
Н а т а ш а. Каким же образом?
Б о л ь ш а к о в. Обнаружилось редкостное совпадение. И ее зовут Настей, и мою дочь так звали. У Булановой отец был пограничником, и я служил на границе. А она что, приходила сюда?
Н а т а ш а. Да, объясняться с тобой приходила.
Б о л ь ш а к о в. Объясняться?.. Ты говорила с ней?
Н а т а ш а. Да, поговорила по душам. (Улыбаясь.) Федя, а я не знала, что у меня тут грозная соперница имеется. Я вначале даже растерялась.
Б о л ь ш а к о в. Ну? (Шутя.) Бойся, а то, чего доброго,
