Леонид Леонов - Избранное
Мамаев. Не знает разумок твой детский, какой огонь идёт, любимица.
И слегка отстранив дочь, отошёл. Лена искоса смотрит, как, остановясь посреди, он поднял голову к образам.
Катерина (появляясь из каморки). Раздевайся да похлебай молочка с Лёнушкой. А там и преставление вместе посмотрите. (Дочери.) За артистами поехали.
Она увела дочь.
Илья. Что там, тихо, в мире-то?
Мамаев (не прежде, чем досказал что-то богу). Тихо пока. (Раздеваясь.) Азаровка горит. В окно пламя полыхает... ровно свеча по мертвеце.
Устя (всхлипнув). Господи, дай ты нам хоть минуточку отдохнуть от тебя.
Она затихает от одного взгляда Мамаева. Дверь приоткрывается, и в щель просунул лысую свою и шишковатую голову, похожую на айву, Потапыч, мужичонко вострый, крикливый и не по возрасту подвижный.
Потапыч (не входя). На собранье стучали. Заём будут проводить... аль обложенье какое?
Илья. Входи, не бойся, что с тебя взять-то, голь.
Мамаев (в сени). Ноги вытирайте, там рогожка постелена.
Потапыч. Это можна-а. (В сени.) Слушать мою команду. Ноги вытира-ай!
Он на время скрывается. Слышно множественное пришаркивание ног. Вслед за Потапычем, который с шутовским пением «алилуйя, алилуйя, алилуй-ия!», пройдя по кругу, снимает шапку перед образами и, погрозившись богам, отходит в сторону, вступают остальные и размещаются на скамьях вдоль стен. Тут баба с ребёнком, сухорукий старик, который всё мигает, старуха и её внучек Донька, стайка девчат и подростков, мужики — по разным явным статьям оставшиеся вне призыва, и другие. Потапыч успевает сказать: «Держись, мужички! Братцы Дракины пришли, значит, драчка будет...» И тотчас, глядя под ноги себе, опрятный и весь литой, входит Степан Дракин, знахарь, в круглой и рыжей, точно в иод её окунули, бороде и в сапогах с широкими голенищами, где, верно, и содержит свой коновальский инструмент. Следом, позже всех и не снимая громадной кудлатой шапки с красным донышком, громоздко вваливается Максим Дракин, похожий на младшего брата, как отраженье его в чёрных болотных, кутасовских водах. Шопот идёт по собранью: «Бирюк, Бирюк пришёл...»
Донька (не в меру громко.) Баушк, верно, это... будто у ево в шапке сатана живёт?
Старуха (легонько замахиваясь). Шши ты, Донька.
Бирюк медленно оборачивается к мальчику. И когда, не смея вступиться за маленького, люди ждут зла от этого лесного человека, он гладит голову ребёнка и, со всех сторон показав ему шапку, проходит в угол. Тем временем Степан Дракин как бы невзначай оказывается возле сына.
Дракин. Илюша... а Илюша?
Тот знает, о чём будет речь, и молчит, барабаня пальцами в стол.
Ты, что ль, аржанухи мешок нищим кинул?
Устя. Он не нищим, он сироткам отдал, Степан Петрович.
Илья. Ты бы глянул на них. С утра, босеньки, из войны идут. На них и глядеть-то — кровь из глаз течёт.
Дракин. Всемирной нишшеты мешком муки не покроешь. (Ярясь на молчанье сына.) Я её горбом, горбом я её, эту мучку. Я табун коней за неё перелечил. (Ударив картузом в пол.) Судиться буду с тобой, Илюха.
Устя. Люди слушают, Степан Петрович.
Подняв картуз с пола и ворча, Дракин отходит в сторону.
Потапыч. Эх, что с людьми деется! (Сопровождая речь наглядным жестом.) Глянешь на иного — всё в порядке: и волос растёт, и картузом сверху прикрыто. А заместо рожи — рукомойник глиняный висит, пра-а...
Все смеются его ужимкам.
Дракин. Береги яд, змея. Блох травить.
Баба с ребёнком (закачивая грудного). Уж начинали бы. Печка у нас топится.
Тогда, поглаживая богатые усы и посверкивая новенькими калошами, быстро входит предсельсовета Похлёбкин; за ним в перешитом из шинели пальто с костяными пуговицами и в чёрном беретике — Травина. Деловитым жестом Похлёбкин требует себе место у стола.
Похлёбкин (Усте, с важностью). Иди, девушка, гостей покарауль.
Устя уходит. Похлёбкин раскладывает портфель на столе.
Пожарные дозоры проверял, Мамаев?
Тот утвердительно кивает в ответ.
Тогда откроем, значит. Товарищи, время военное... не будем, значит, курить.
И, шумно обрадовавшись напоминанию, мужики закуривают. Илья рвёт косой лоскут газетки, Потапыч со словами «вот это можна-а...» достал из-за пазухи носогреечку. Кашлянув разок, и сам Похлёбкин вынул из кармана тоненькую мятую папироску, подул и мундштук и сунул под усы. Он братски закуривает от одной спички с Ильёй.
Товарищи, приехавший новый инструктор из райкома... (Пыхнув дымком.) Извиняюсь, как всё-таки вас кличут?.. Опять в суматохе из башки вылетело.
Травина. (улыбнувшись). А кличут меня Полина Акимовна Травина.
Похлёбкин. Так вот, указанная (недоверчиво покосясь) Полина Акимовна доложит вам потом, как и что, после чего состоится выступленье гостей. А покеда кратенькое слово для доклада предоставим, как председателю, мне. (Поглаживая портфель.) Итак, что мы имеем на текущий момент, товарищи? Отвечаю на заданный вопрос. На текущий момент (ткнув перстом в окно) мы имеем пылающую Азаровку. Горе и слёзы мужицкие — вот какую картину мы имеем на текущий момент, дорогие мои товарищи. А это есть верный показатель того, что главный волк, наточив зубы на мелких державках, припожаловал к нам с волчатками за свежатинкой. И это я вам с как дважды два докажу.
Он раскрывает портфель. Мужики сокрушённо вздыхают и кашляют.
В самом деле, товарищи! Ещё сам Фридрих Енгельс указал нам на всемирной заре человечества... Сейчас скажу вам, что он указал. Где это у меня тут? Чорт, точно провалилось куда. Повторяю, на заре всемирного трудового человечества...
Он шарит в портфеле какой-то заветный листок, сердится и не находит. Травина неодобрительно качает головой. Лёгкий ропот идёт по собранию.
Потапыч (нараспев). Проки-имен, глас седьмы-ый!
Мамаев. Имей бога, Василь Васильич. Жженой человечиной пахнет, а ты всё от книги проповедуешь.
Похлёбкин (настойчиво продолжая поиски). Не будем, не будем, товарищи. Это есть обывательский разговор. Душевно убеждаю вас как председатель, давайте не будем!
Дракин. Он теперь не кончит, пока всею портфель не прочтёт.
Похлёбкин. А ты у меня, знахарь, помолчи. Недозволенной наукой кто лечит? Бабку Аксинью кто вылечил... Кто лихачом в Питере всяких министров катал?.. Отвечай на заданный вопрос, кто?
Илья. Сократи его, Полина Акимовна, а то мы больно сердимся.
Травина шепчет на ухо Похлёбкину, тот зловеще захлопывает портфель.
Похлёбкин. Хорошо. Похлёбкин кончил.
Травина (выступив вперёд). Так вот, хозяева. Армия уходит. Старый русский враг у ворот стоит. Решайте, что делать станем. Кто просит слова?
Молчание. Похлёбкин торжествующе смотрит на неё. Два глухих, как бы в большие литавры, разрыва. Втянув головы в плечи, мужики хмуро поглядывают на потолок.
Вот, стучатся! Отпирать им двери-то... или повременим? Как скажете, хозяева?
Похлёбкин (подсказывая собранью). А то можно и в болотину уйти да оттоль злодеев наших тревожить.
Потапыч. Во-во, там теплы-ынь. Залез по шейку и сиди. (Вскочив, горячо.) Уж иневá по утрам-те. Избы-те на закорках унесём?
Травина. Армия уходит, но землянки остаются. (Помолчав.) Кто ещё хочет сказать? (Бирюку.) Кажется, вы... руку поднимали.
Бирюк. Не, это я почесался. Чево, тут и без меня, эва умы пресветлые сидят.
Тишина, потом топот в сенях, грохот опрокинутой бадьи, и бегом возвращается Устя.
Устя. Артисты приехали!
