Уильям Фолкнер - Реквием по монахине
Стивенс. Вы сказали ей, чтобы она нас ждала?
М-р Таббс. Нет. Она, по-моему, готовится...
Стивенс. Готовится?
М-р Таббс. Приводит себя в порядок. Завтра утром — под расчет. Короткая операция, а требует размышления. Словом, готовится. Просила священника.
Стивенс. Она вам не говорила о возможном помиловании?
М-р Таббс. Помиловании? Никакой губернатор не осмелится помиловать убийцу, удушившую ребенка. Наши сограждане любят справедливость: они бы подожгли тюрьму. Да ведь вы виделись с ней каждый вечер на этой неделе. Если у нее было что сказать, она обратилась бы к адвокату, а не к тюремному надзирателю. (С любопытством смотрит на Стивенса.) Это правда, мэтр, что позавчера вы пели с черномазыми заключенными?
Стивенс. Правда.
М-р Таббс. Вы что же, любите петь?
Стивенс. Нет, но это мне помогает.
М-р Таббс. Это хорошо, мэтр. Наша конституция утверждает, что мы все свободны. Надо думать, что и чернокожие нуждаются в помощи, они не перестают петь по вечерам. Не тюрьма, а прямо оперный класс. И притом все баритоны. Монотонно как-то получается. Не знаю, сходятся ли наши вкусы, мэтр, но мне больше нравятся басы. Надо будет попросить шерифа арестовать какого-нибудь баса, чтобы хор был укомплектован. У вас, мэтр, тоже баритон?
Стивенс. Да.
М-р Таббс. Жаль! Они говорят про вас: «Это хороший белый. Он поет». Плохие белые, видно, никогда не поют. У негров свои понятия, правда, мэтр? У них, конечно, есть основания быть вам признательными. Ведь вы не только защищали негритянку в суде, но защищали ее против ваших близких родственников. К тому же эта негритянка убила вашу внучатую племянницу. Редкостный случай, и я...
Стивенс. У вас здесь только черные?
М-р Таббс. Почти что. Это ясно даже на улице, когда видишь их руки.
Стивенс. Руки?
М-р Таббс. Да. Между прутьев решетки. Самих арестантов не видно. Но черные их руки видны. Руки эти не стучат, не шевелятся, просто лежат между прутьями. Когда я под вечер возвращаюсь из города, то уж обязательно посмотрю на окна, пересчитаю руки и сразу успокоюсь: все арестанты на месте.
Стивенс. Они ведут себя спокойно?
М-р Таббс. Да. Даже Джеф. А сколько он нам причинил беспокойства... Вы помните?
Стивенс. Нет.
М-р Таббс. Тогда у него только что умерла жена. Они были женаты всего две недели. Он ее похоронил. Сначала, чтобы утомить себя и заснуть, он всю ночь бродил по полям. Но это не помогло. Тогда — опять-таки для сна — он напился допьяна. Но и это не помогло. Тогда он полез в драку. Затем в карточной ссоре перерезал бритвой горло одному белому. После этого уснул и сколько-то времени проспал. Шериф так и нашел его спящим на веранде того дома, который он снял, чтобы жениться, жить в нем, состариться и скоротать там свой век. К сожалению, шериф разбудил его и привел сюда. И тут вдруг он взметнулся: шерифу, мне и пятерым чернокожим заключенным едва удалось свалить его и держать, пока его не заковали в ручные и ножные кандалы. Растянули его на полу и не давали подняться, — полдюжины, а то и больше человек навалились на него. И что, вы думаете, он говорил? Он говорил: «Не могу я перестать думать, не могу я перестать думать».
Стивенс. А сейчас?
М-р Таббс. Больше уж не думает. Целый день стоит, ухватившись за решетку, но наружу не смотрит. Смотрит на стену и только время от времени переставляет руки между прутьями.
Стивенс. Он поет?
М-р Таббс. Нет. Такие не поют. Все кончено. С ним можно быть спокойным. Прямо скажу: в тюрьме я люблю больше черных, чем белых. Белые вечно недовольны. Вечно ворчат, что-нибудь критикуют. Черные, наоборот, через день, через два обживутся и чувствуют себя как дома.
Стучат. Входит Гоуен.
Ну вот. Я пойду подожду миссис Стивенс. Пока до свидания.
Выходит.
Гоуен. Зачем вы просили меня прийти?
Стивенс. Сначала я хочу вручить тебе вот это. (Протягивает ему пакет.)
Гоуен (глядит на пакет). Что это?
Стивенс. Письма. Меня просили их тебе передать.
Гоуен. Кто просил?
Стивенс. Не все ли равно? Возьми. Надеюсь, ты знаешь, как с ними поступить.
Гоуен. А вы знаете?
Стивенс. Сжечь, не читая.
Гоуен. Читать их! (Смеется.) Человеку порядочному, разумеется, не положено читать такие письма. Даже для того, чтобы познакомиться с литературным талантом своей жены. Но порядочный ли я человек?
Стивенс. Ты можешь сейчас это доказать. Прежде всего забудь о том, что ты называешь светом, хорошим обществом, молвой. Вполне достаточно быть просто человеком.
Гоуен. А вам известно, что значит быть человеком? Поздравляю вас. По правде говоря, у меня есть сомнения на этот счет. (Идет к двери.) Я ухожу. Не хочу встречаться с Тэмпл.
Стивенс. А я попрошу тебя подождать ее и быть рядом с ней, когда она будет разговаривать с Нэнси.
Гоуен. Ни в коем случае! Я не желаю видеть ни ее, ни Нэнси.
Стивенс. А что, если Нэнси вам поможет?
Гоуен. Неужели? Каким же это образом?
Стивенс. Попросит прощения и сама вас простит.
Гоуен. Вам известно, что такое прощение? Нет, я просто восхищаюсь вами.
Стивенс (горячо). Если после всего, что ты слышал у губернатора, ты все же не понял, что такое горе, — значит, ты последний из людей.
Гоуен (смотрит на него. На его лице вдруг появляется умоляющее выражение. Он качает головой и говорит глухо, не глядя на Стивенса.) Если бы я был последним из людей, все было бы спасено. Но нет, я самый обыкновенный человек. (Резко поворачивается.) Ах! Я больше ничего уж не понимаю, ничего не понимаю.
Стивенс подходит к нему, берет его за руку.
Я ухожу, Гэвин. Прошу вас простить меня за все.
Стивенс. Иди к Бюки. Сожги письма. Затем ты, может быть, вернешься.
Гоуен колеблется и хочет выйти, но дверь заперта. Он стучит. Слышится звон ключей. Надзиратель открывает.
М-р Таббс. Тысяча извинений, но...
Гоуен отстраняет его и выходит.
(Стивенсу.) Сильный молодой человек! Я запер по привычке. Без всяких подозрений, поверьте.
Стивенс. Верю.
М-р Таббс. А вот молодой человек что-то заподозрил. Должно быть, у него есть основания для подозрительности. Видите ли, у меня был дядя, который потерял жену в автомобильной катастрофе. И вот после этого он стал ко всему относиться с подозрением. Получит, например, письмо, вертит его так и сяк, но все не вскрывает. Слоняется по комнате, потом сядет, смотрит на письмо, нахмурив брови. «Что там еще такое», — говорит. Короче, он стал подозрительным. Потом он заболел. А лекарства принимать отказывался из-за подозрительности — вот и умер. Честное слово, мэтр, немного доверия как-никак помогает жить.
Стивенс (с раздражением). Мне бы хотелось, чтобы вы пошли встретить миссис Стивенс.
М-р Таббс. Ну, конечно... Бедная дама...
Стучат. Стивенс делает нетерпеливый жест и идет открывать. Входит Тэмпл.
Добрый день, миссис Стивенс. Будьте как дома. То есть я хочу сказать: очень рад вас видеть. Не угодно ли чашечку кофе? Если угодно, моя супруга немедленно принесет.
Тэмпл. Спасибо, мистер Таббс. Нельзя ли сейчас же увидеть Нэнси?
М-р Таббс. Безусловно. Она будет счастлива видеть вас. Я думаю, что она хочет попросить у вас прощения. Нужно, чтобы она была в форме. Для завтрашнего дня.
Выходит.
Тэмпл (Стивенсу). Просить у меня прощения? Как можно говорить подобные вещи? Скажите, как?
Нэнси в сопровождении надзирателя входит через дверь в глубине сцены. Останавливается в двух шагах от двери. Она одета так же, как в первой картине.
М-р Таббс. Вот, мэтр, используйте ваше время.
Стивенс. Мы долго не задержимся.
М-р Таббс выходит. Нэнси безучастно смотрит на своих посетителей.
Тэмпл (подходит к ней, дотрагивается до нее и останавливается). Нэнси! Ты здесь, а я, ты видишь, я пришла с воли. Ты останешься здесь, а я, свободная, пойду по улицам.
Нэнси. Так и должно быть. (Стивенсу.) Отдали вы письма мистеру Гоуену?
Тэмпл хочет заговорить, но Стивенс прерывает ее.
Стивенс. Да, как вы меня просили.
Тэмпл (испуганно). Вы отдали ему письма? Зачем?
