Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии
МИРТИЙ. В Анжу и в Лангедоке наши, из писателей, изготавливают рифмы так, как будто режут кусок сыра. А бароны наши с баронессами развлекаются с помощью веревки и муки. Я сам… Мне самому собственная грубость отвратительна… Да вот хотя бы во время путешествия… Но для чего вам это все рассказывать? Пусть прошлое погибнет в прошлом!
ВРАЧ. Времена, что позади нас, не незыблемы.
ПАЛЕОГРАФ. Как тень от колонн, ощутимая производная пережитых часов дотягивается до нас.
САМОДЕРЖЕЦ. На былое можно оказать воздействие, но не раскаянием, а с помощью воспоминаний. Главное, чтобы они были продуманны.
Начинает темнеть. Слышится музыка. Ночь наступит очень скоро и будет очень темной.
МИРТИЙ. Это случилось в одной из провинций, через которую пролегло мое паломничество. Я пересек Дунай. И был уже, наверное, на вашей территории. Не спрашивайте у меня название селения или местоположение гостиницы. Уже темнело.
САМОДЕРЖЕЦ. Желаете, чтобы я велел зажечь огни? Эй, Прометей!
МИРТИЙ. Не надо… Нет, не надо. Темнота лучше подходит для трудных рассказов. Даже малая толика света, что задерживается на хрустальном гребне капитанского шлема, мешает мне вспоминать.
САМОДЕРЖЕЦ. Сотоварищ капитан, уйдите. Ступайте отсюда! От моего имени пойдите-ка да узнайте, не нуждается ли в вас моя супруга, например. Да мало ли что еще.
МИРТИЙ. В этой гостинице наблюдалось какое-то копошение, почему, не знаю. Когда я вошел, повисла тишина. Мне виделись конечности, простертые в глубоко фальшивом сне. Я принял все предосторожности в том ночном доме. Я сжимал одной рукой гарду своего оружия, а второй осваивал окружающее пространство. И с облегчением, признаюсь вам, я ощутил в своей ладони юную округлость и сосок. Благодаря непосредственности этого прикосновения — рыцари-франки люди непосредственные — я ощутил, что я живу. Мне захотелось раствориться заживо в сумеречной восточной сладости, где еретический ислам и ваше православное раскольничество, господа, едины как одежда с задницей, клянусь святым терновником! Вы слышите меня?
САМОДЕРЖЕЦ. Продолжайте.
МИРТИЙ. Под моей ладонью эта грудь затрепетала, ибо, охваченная волнением от моей рыцарственной близости, женщина, без всякого намека на приличия, женщина отдалась главному свойству, присущему всем женщинам на свете, — сладострастию.
НЕРЕБИС (поет уже знакомым голосом)
Гордый муж один в пути.Побывай со мной!Радость можешь принести —Раздели со мной.Роза я и естествоИз глубин ночей,Будь со мной и испытайГлубины моей.Хочет ночь, чтобы мой стонСладким, нежным был.Когда стан твой на моем…Приходи, нет сил…
МИРТИЙ(Неребис). Довольно! Хватит… Все всё поняли… (Всем присутствующим.) Прошу прощения… Так вот, в гостинице. Зажал я рот этой левантинской сучке…
САМОДЕРЖЕЦ. Рыцарь, соблаговолите хранить молчание. Императрица с патриархом держат курс на это помещение. Пусть никто не вякает.
Входит императрица Зоя. В падающем на нее свете она — вылитая Мать. Патриарх — тот же Священник, одетый в светлое платье. Освещены у них только лица.
Слышен колокольный перезвон.
СВЯЩЕННИК. Когда ваш сын воскреснет… Мы устроим ярмарку. Жители и жительницы деревни напьются вдрызг…
МАТЬ. Вернется ли когда-нибудь мой сын?
СВЯЩЕННИК. Наше латинское христианство катится вослед за вашим сыном, к могиле сына сыновей.
МАТЬ. Я отыщу его. Когда он был маленьким мальчиком, то играл с деревьями, то есть с кусочками деревьев. Какие вырезал кораблики! И каких деревянных пастушков! Каких ягнят из дерева!
СВЯЩЕННИК. К вам приходят покупать такие сувениры втридорога. Я велю их воспроизвести дюжинами, будем продавать в ризнице.
МАТЬ. Вернется ли когда-нибудь мой сын?
СВЯЩЕННИК. Вы рядом с ним. Вы вечно рядом с ним. А этот что рассказывает?
МАТЬ. Что может он, по-вашему, рассказать? Он занят овцами и урожаем. А по вечерам развлекается при помощи молотка и рубанка.
СВЯЩЕННИК. Он спускается и пробует прозрачные потоки, разливающиеся под церковью и пахнущие розами и пеплом. Пусть поостережется!
Священник (Патриарх) и Мать (Императрица) выходят. Звон колоколов убывает и пропадает.
САМОДЕРЖЕЦ. Рыцарь! Вы все еще здесь, прекрасный рыцарь?.. Львы с мозаики вас не сожрали? Вы узрели императрицу…
МИРТИЙ. Она напоминает мою мать….
САМОДЕРЖЕЦ. И она сгорает от желания узнать, что же случилось на Дунае. Мы были в гостинице… И ощупью продвигались по залу…
МИРТИЙ. Я ощупью продвигался по залу. Неопределяемая влажность усложняла мое продвижение. Философия, вероотступничество и омерзение кишели на ложах, к коим я притрагивался. Запахи пепла и розы липли к моей физиономии. Комариная оратория принялась издавать жужжание. То тут, то там я схватывал некоторых из кусателей… Тсос пситос психос ситерис эпсилос иксос… зим… зим…
САМОДЕРЖЕЦ. Зим… зим… Грехи человеческие распространяются посредством целования волосатых животов.
МИРТИЙ. Я барахтался в отвратительном конфитюре. Я запутывался ногами в бахроме ублюдочного ковра, прибывшего прямо с дешевой распродажи. Только призрак дьявола был все еще силен. Мне оставалось…
Слышен глухой шум борьбы.
…оставалось лишь познать его во всеобщей его непознаваемости. Плоть, не бывшая, однако, телом женщины… Тело мужчины медленно двигалось ко мне в намерении неплодотворного извращенного сладострастия.
Те же пугающие звуки.
Ты неправильно делаешь. Целиться следует в живот. На вот! Возьми.
Душераздирающий крик.
САМОДЕРЖЕЦ. Света! Света! Всюду! Шевелите диски! Пусть возникнет капитан!
Вспыхивает ослепительный свет. Капитан уже здесь. Перед тремя испуганными вельможами на полу вытянулся Классикос с окровавленным горлом. Миртий держит в руке меч. Неребис смотрит на мертвеца.
ВРАЧ. Сонная артерия перерезана. Он умер без мучений.
САМОДЕРЖЕЦ. Доктор! Доктор! Действуйте!
ВРАЧ. Я действую… Я здесь… Чего требует больной? Чего просит умирающий? Чтобы врач был рядом, прощупал вену и вынес приговор: ничего не выйдет. (Классикосу.) Ничего не выйдет! Друг мой, жизнь была пуста, и смерть будет пустой. (Остальным.) Он вроде бы согласен. Медицинский корпус бессилен.
САМОДЕРЖЕЦ(Миртию). Вы зачем его убили?
ВРАЧ. Он вторым из шести окончил государственную хореографическую школу.
ПАЛЕОГРАФ. А конкурс был большой… Две сотни кандидатов ежегодно, и один способнее другого.
САМОДЕРЖЕЦ. Сударь, ответьте. Вы зачем его убили?
МИРТИЙ. В лице этого мамзеля я убил порок, содомическое бесчестье и педагогическое браконьерство.
Выбегают танцоры и уносят мертвеца. Самодержец подходит к Миртию и дотрагивается до его головы.
САМОДЕРЖЕЦ. Ну, а сестра?
МИРТИЙ. Моя сестра?
САМОДЕРЖЕЦ. Нет… Имеется в виду его сестра. Вот эта девушка. Та девушка, с которой вы в нашем присутствии имели развратное нахальство дурно обращаться в полутьме. Давай, Неребис, обвиняй! Вперед!
НЕРЕБИС(бросаясь Миртию на грудь). Простите, сотоварищ самодержец! Извините! Пусть он со мной дурно обращался, но мне было хорошо!
САМОДЕРЖЕЦ. Он ведь убил твоего брата.
НЕРЕБИС. Но мне он дал жизнь и радость любви. И я могу желать ему только добра.
САМОДЕРЖЕЦ(притрагиваясь к голове Миртия). А эта голова?
МИРТИЙ. Она моя.
САМОДЕРЖЕЦ. Стоит мне приказать, и ее отрубят.
МИРТИЙ(свысока). Сударь…
САМОДЕРЖЕЦ. О нет… Прошу вас… Не надо мне петь о том, что за спиной у вас понтифик, ваши графы, герцоги… За вами — только сфинкс и демоны, которые подталкивают нас всех рогами и коленями. «Порок»… «Бесчестье»… У вас, как вы полагаете, подобного не существует… Но вы там у себя, как и все люди на свете, занимаетесь тем, что воюете, жрете, трахаетесь и гадите. Так за кого же вы нас принимаете, мой дорогой? Отец императрицы повелел построить в Константинополе восьмиугольный собор Мудрости.
