Песня Безумного Садовника - Льюис Кэрролл
И притом облизнулся нахально.
Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти
Как укрыться, скажите на милость?
Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился,
И сознанье его помутилось.
Был на жуткую гибель Банкир обречен,
Но как раз подоспела подмога.
– Я вас предупреждал! – заявил Балабон,
Прозвенев колокольчиком строго.
Но Банкир слышал звон и не ведал, где он,
Весь в лице изменился, бедняга,
Так силен был испуг, что парадный сюртук
У него побелел как бумага.
И запомнили все странный блеск его глаз
И как часто он дергался, будто
Что-то важное с помощью диких гримас
Объяснить порывался кому-то.
Он смотрел сам не свой, он мотал головой,
Улыбаясь наивней ребенка,
И руками вертел, и тихонько свистел,
И прищелкивал пальцами звонко.
– Ах, оставьте его! – предводитель сказал.
Надо помнить про цель основную.
Уж закат запылал над вершинами скал:
Время Снарком заняться вплотную!
Вопль восьмой. Исчезновение
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
Из ущелий уже поползла темнота,
Надо было спешить следотопам,
И Бобер, опираясь на кончик хвоста,
Поскакал кенгуриным галопом.
– Тише! Кто-то кричит! – закричал Балабон.
Кто-то машет нам шляпой своей.
Это – Как Его Бишь, я клянусь, это он,
Он до Снарка добрался, ей-ей!
И они увидали: вдали, над горой,
Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк – Неизвестный Герой
На уступе отвесной скалы.
Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.
«Это Снарк!» – долетел к ним ликующий клик,
Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг,
Ужасающий вопль: «Это – Бууу!..»
И – молчанье! Иным показалось еще,
Будто отзвук, похожий на «джум»,
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
Это ветра послышался шум.
Они долго искали вблизи и вдали,
Проверяли все спуски и списки,
Но от храброго Булочника не нашли
Ни следа, ни платка, ни записки.
Недопев до конца лебединый финал,
Недовыпекши миру подарка,
Он без слуху и духу внезапно пропал –
Видно, Буджум ошибистей Снарка!
Из книги «Сильвия и Бруно»
1889–1893
Песня Безумного Садовника
Он думал – перед ним Жираф,
Играющий в лото;
Протер глаза, а перед ним –
На Вешалке Пальто.
«Нигде на свете, – он вздохнул, —
Не ждет меня никто!»
Он думал – на сковороде
Готовая Треска;
Протер глаза, а перед ним –
Еловая Доска.
«Тоска, – шепнул он, зарыдав, —
Куда ни глянь, тоска!»
Он думал, что на потолке
Сидит Большой Паук;
Протер глаза, а перед ним –
Разгадка Всех Наук;
«Учение, – подумал он, —
Не стоит этих мук!»
Он думал, что над ним кружит
Могучий Альбатрос;
Протер глаза, а это был
Финансовый Вопрос.
«Поклюй горошку, – он сказал, —
Мне жаль тебя до слез!»
Он думал, что его ждала
Карета у Дверей;
Протер глаза, а перед ним –
Шесть Карт без козырей.
«Как странно, – удивился он, —
Что я не царь зверей!»
Он думал – на него идет
Свирепый Носорог;
Протер глаза, а перед ним –
С Микстурой Пузырек.
«Куда вкусней, – подумал он, —
Был бабушкин пирог!»
Он думал – прыгает Студент
В автобус на ходу;
Протер глаза, а это был
Хохлатый Какаду.
«Поосторожней! – крикнул он, —
Не попади в беду!»
Он думал – перед ним Осел
Играет на трубе;
Протер глаза, а перед ним –
Афиша на Столбе.
«Пора домой, – подумал он, —
Погодка так себе!»
Он думал – перед ним Венок
Величья и побед;
Протер глаза, а это был
Без ножки Табурет.
«Все кончено! – воскликнул он. —
Надежды больше нет!»
Три Барсука
Сидели на горе три барсука
И грезили, витая в облаках,
Внимая гулу бурь издалека
И в ближней роще – щебетанью птах.
Они могли бы так сидеть века
В мечтах, в мечтах, в мечтах.
Гуляли три Селедки под горой
(Уж так оно нечаянно сошлось)
И, заняты то песней, то игрой,
На Барсуков поглядывали вкось:
Авось, они заметят – под горой…
Авось, авось, авось!
Селедка-мать рыдала на заре
На камне, слезы горькие лия;
Барсук-отец стонал в своей норе
И повторял: – Вернитесь, сыновья!
Вам пирога с черникою отре-
жу я, – жу я, – жу я!
И тетушке Селедке говорил:
– Теперь нам с вами тосковать все дни,
Век доживая из последних сил
Без деток, без семьи и без родни;
Остались мы – так, видно, Рок судил! –
Одни, одни, одни!
А дочери Селедкины втроем
Плясали на лужайке краковяк
И распевали песенки о том,
Что жизнь – такой пленительный пустяк:
– Давай, подруженька, еще споем –
Пустяк, пустяк, пустяк!
Был хор Селедок так громкоголос,
Что Барсуков отвлек от их мечты.
– А знает ли их Мать – вот в чем вопрос! –
Где бродят дочери до темноты?
Давно пора им накрутить всерьез
Хвосты, хвосты, хвосты.
А были эти трое Барсуков
Неопытны, наивны, не хитры,
Они не ели жирных Судаков,
Не пробовали никогда икры;
Они не знали даже, вкус каков –
Селедочной икры!
Но вера их в добро была крепка,
И на ветвях затихло пенье птах,
Когда к волнам сошли три Барсука,
Неся беглянок бережно в зубах,
Туда, где Мать Селедка их ждала
В слезах, в слезах, в слезах!
Бесси поет своей кукле
– Матильда Джей, – тебе твержу, —
Смотри! смотри, что покажу!
Но ты не смотришь никуда –
Ты у меня слепая, да?
Тебе я песенки пою,
Тебе вопросы задаю,
Но ты в ответ молчишь всегда –
Ты у меня немая, да?
Кричу тебе, зову, зову,
Чуть горло я не надорву,
Но ты не слышишь никогда –
Ты у меня глухая, да?
Пусть ты слепа, нема, глуха –
Не хмурься, это чепуха.
Ведь ты кому-то всех нужней…
Хотя бы мне, Матильда Джей!
Человечек с ружьишком
Муженёк с ноготок, коротышка,
Сел за стол и уставился на
Преогромного рака под крышкой,
Что сварила малышка жена.
– Дай-ка лучше ружьишко мне, душка,
Брось на счастье галошку мне вслед:
Я хочу побродить над речушкой,
Утку сбить на обед.
Подала ему крошка ружьишко,
И
