Карсон Маккалерс - Корень квадратный из прекрасного
ПАРИС: Я не странный, я видел папу в гробу на похоронах.
ХЕТТИ: А мне хоть сто долларов дай, все равно не буду смотреть на мертвеца. Мама говорит, что вредно смотреть на мертвецов. А как твоя мама?
ПАРИС: Сидит, съежившись, в папиной комнате, будто ей ужасно холодно. Бабуля хотела, чтобы она легла. Бабуля лежит и плачет, - а мама просто сидит, съежившись, будто ей холодно. Тетя Сестрица, похоже, что-то ждет.
ХЕТТИ: Я не знала, что при отпевании открывают гроб. Парис, не будь таким странным в последний день! Поцелуемся на прощанье?
ПАРИС: Говорят, нельзя тискать девчонок, если заботишься об их достоинстве.
ХЕТТИ: Ты говорил, что хочешь сделать мне подарок. Какой?
ПАРИС: Старые костюмы и тому подобное. Санки. В Бруклине они не понадобятся. Они внизу, в подвале. Давай спустимся.
ХЕТТИ: Неужели ты не поцелуешь меня перед отъездом?
ПАРИС: Не знаю. А если дерево падает в совсем глухом лесу, где нет ни одного человека и ни одного зверя...
Парис и Хетти уходят в подвал.
Мама Лавджой и Сестрица спускаются вниз с уложенными чемоданами.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Бедная Молли! Она ничего не ест целую неделю, а я объедаюсь. Это горе со мной такое сделало.
СЕСТРА: Я заметила, мама.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Так же было, когда сбежал мистер Лавджой. Я растолстела с горя. Готовила самые невообразимые сласти.
СЕСТРА: А я ем как обычно.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Ты никогда не любила своего брата так, как мы!
СЕСТРА: Что ты говоришь, мама?
МАМА ЛАВДЖОЙ: И всегда ему завидовала.
СЕСТРА: Но ведь это естественно!
МАМА ЛАВДЖОЙ: Наша жизнь кончена. Молли сидит в комнате Филиппа. Она никогда не сможет снова полюбить. Мы с Молли очень похожи.
СЕСТРА: Я этого не замечала.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Уж если полюбим, то навсегда. Одного на всю жизнь.
СЕСТРА: Молли справится через некоторое время. Она хочет получить работу и жить в Нью-Йорке.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Какую работу?
СЕСТРА: В косметическом салоне.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Помнишь, когда Филипп ее бросил, она тоже работала в салоне. И у той ее клиентки все волосы повыпадали. Бедняжка лысая, как яйцо.
СЕСТРА: Молли с ней дружит. Они часто пишут друг другу.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Неважно. Одно дело получить работу и жить в Нью-Йорке, и совсем другое - любить гения.
СЕСТРА: Что такое гений?
МАМА ЛАВДЖОЙ: По-моему, гений - это что-то светлое и темное, со взлетами и падениями, все вместе.
СЕСТРА: Понятно ты объясняешь.
МАМА ЛАВДЖОЙ: О гениях пишут в газетах.
СЕСТРА: Значит и Аль-Капоне - гений?
МАМА ЛАВДЖОЙ: Твой брат мертв, а ты все завидуешь!
СЕСТРА: Как ты не понимаешь? Я никогда ему не завидовала. Просто думала о произведениях Филиппа и о том, что ему не надо беспокоиться о библиотечных каталогах и просроченных книгах. Не надо наводить порядок на полках с детской литературой. Но никогда не завидовала. Мне просто хотелось быть похожей на Филиппа.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Скоро уже должны прислать лимузин, который мы взяли напрокат.
СЕСТРА: Почему ты не вызвала такси?
МАМА ЛАВДЖОЙ: В лимузине можно проплакать всю дорогу до станции. Таксист из любопытства спросит.
СЕСТРА: Я люблю таксистов.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Давай скорее.
СЕСТРА: Еще много времени.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Я хочу приехать на станцию заранее.
СЕСТРА: Скажи, мам, ты когда-нибудь опаздывала на поезд?
МАМА ЛАВДЖОЙ: О нет! Всегда успевала вовремя. Когда я была молоденькой, мне приснился сон, что я собираюсь сесть в поезд, но когда я взглянула на себя, на мне не оказалось никакой одежды. Я была смущена. Стояла на станции голая. Во сне, конечно.
СЕСТРА: Успокойся, ты уже одета.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Ты завернула завтрак?
СЕСТРА: Бутерброды с индейкой.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Надеюсь, ты положила побольше майонеза на мой бутерброд, как я люблю?
СЕСТРА: Положила.
Слышно, как подъезжает машина. Сверху спускается Молли.
МОЛЛИ: Машина приехала.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Не плачь, Молли. Всему свое время - и слезам, и нищете, и ярости, и ... и так далее.
МОЛЛИ: Я не плачу.
МАМА ЛАВДЖОЙ: А чем занимался тот мужчина?
МОЛЛИ: Какой мужчина?
МАМА ЛАВДЖОЙ: Постоялец из флигеля.
МОЛЛИ: Джон? Джон Такер? Не знаю. (Отворачивается).
МАМА ЛАВДЖОЙ (Обращаясь к Молли): Действительно, бродяга. И совсем не плакал! Ну, и манеры. (Пауза). Мой сын был великий гений. Я всегда буду говорить о нем - в лавках, в поездах, в общественном транспорте, и ты тоже, Молли.
МОЛЛИ: До свидания, Сестрица. Я люблю тебя.
СЕСТРА: Я приеду погостить у тебя в августе, в отпуск.
МОЛЛИ: Мой дом - твой дои. Только не знаю, где он теперь.
(Возвращается Парис). Парис, попрощайся с бабулей и Сестрицей.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, я собираюсь сделать тебя своим наследником.
ПАРИС: А что это?
МАМА ЛАВДЖОЙ: Оставлю тебе все свои деньги, за исключением пожизненной ренты. У твоей тети Сестры должно быть что-то, на что можно рассчитывать.
ПАРИС: Значит, я буду богатым?
МАМА ЛАВДЖОЙ: Никогда не говори "богатый", это вульгарно. Говори "хорошо обеспеченный" или "благоприятные обстоятельства".
ПАРИС: Я и так хорошо обеспечен. А сколько там денег?
МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, все хотят это знать. Весь город. Твои мать и тетя задают осторожные вежливые вопросы, но я пропускаю их мимо ушей. Не будем сентиментальничать.
ПАРИС: Хорошо, бабуля.
МАМА ЛАВДЖОЙ: А ты, Молли, хотя я не могу оказать тебе должной поддержки, можешь вернуться в Сесайти-Сити.
МОЛЛИ: Я никогда не вернусь в Сесайти-Сити.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Если ты станешь немощной, или слабой, или что-нибудь в этом роде, приятно сознавать, что можно вернуться.
МОЛЛИ: Надеюсь, я никогда не стану немощной или слабой.
МАМА ЛАВДЖОЙ: Мы остановимся в каком-нибудь нью-йоркском отеле. Как называется отель напротив Центрального Вокзала?
СЕСТРА: "Коммодор".
МАМА ЛАВДЖОЙ: "Коммодор". Обожаю моряков. Прощайте! Прощайте все.
(Мама Лавджой с Сестрицей выходят).
ПАРИС: Мама, не плачь. Не грусти, пожалуйста. Как мне помочь? Мне горько видеть, что ты плачешь.
МОЛЛИ: Расскажи что-нибудь или спой, малыш. Это всегда меня успокаивает.
ПАРИС: Я не могу петь, ты же знаешь. У меня ломается голос.
МОЛЛИ: Расскажи что-нибудь, успокаивающее нервы и соответствующее случаю.
ПАРИС: Что, мама?
МОЛЛИ: Прочти "Седой и старой женщиной была".
ПАРИС: Только не это, мама. Это так тоскливо и грустно.
МОЛЛИ: Я тоже грустная. И несчастная. Старая, увядшая, седая.
ПАРИС: У тебя всего девять седых волос, мама. Девять - это совсем немного.
МОЛЛИ: Съежившаяся от холода. Я продрогла. Я неряшливая, седая и продрогшая.
ПАРИС: Ты, мама, не неряшливая и не такая уж седая.
МОЛЛИ: Парис, нам нужна веревка для коробок.
ПАРИС: Сейчас принесу.
МОЛЛИ (одна): Нет, я никогда не смогу говорить о Филиппе ни в лавках, ни в общественном транспорте.
В проеме двери появляется Джон.
МОЛЛИ: Зачем ты вернулся?
ДЖОН: Забрать тебя и Париса.
МОЛЛИ: Мы не поедем с тобой.
ДЖОН: Почему, Молли?
МОЛЛИ: Потому что я виновата.
ДЖОН: В чем?
МОЛЛИ: В смерти Филиппа.
ДЖОН: Каким образом?
МОЛЛИ: Филипп умер, потому что я полюбила тебя.
ДЖОН: Не говори так.
МОЛЛИ: Я полюбила тебя, и он умер.
ДЖОН: Даже и не думай так.
МОЛЛИ: Я его видела, Джон.
ДЖОН: Как?
МОЛЛИ: Я укладывала вещи ночью, а он увидел. Когда один оставляет другого после пятнадцати лет, и на его глазах укладывает вещи... Разве не понятно, что я во всем виновата?
ДЖОН: Нет.
МОЛЛИ: Я видела его. Меня позвал Парис, и я спустилась. Рассветало. Небо было бледно-голубым, как непросохшая акварель... Вдруг я услышала шум мотора и увидела через кухонное окно, как Филипп выехал на дорогу. Он развернул машину вполоборота к полю - и там остановился. Я удивилась. Он, должно быть, сидел там и тоже удивлялся.
ДЖОН: Что тебя удивило?
МОЛЛИ: Я была опечалена.
ДЖОН: Чем?
МОЛЛИ: Не заставляй меня об этом говорить.
ДЖОН: Скажи.
МОЛЛИ: Цветущие яблони замерли на фоне бледно-голубого неба.
ДЖОН: Чем ты была опечалена, Молли?
МОЛЛИ: Я скучала по тебе. За мгновение до его смерти я скучала по тебе. Филипп тронул машину и на моих глазах въехал в зеленый летний пруд. Он словно знал, о чем я думала. Потом я кричала на дороге, но меня никто не слышал. Было так тихо. Почему я не могла ему помочь?
ДЖОН: Ты и так ему помогала. Полжизни ему помогала.
МОЛЛИ: Если бы я ему действительно помогала, он был бы теперь жив. Я виновата, и ты тоже. Я пятнадцать лет нянчилась с ним, жила с ним, любила его. Оставь меня одну, оставь меня с моим горем.
ДЖОН: Что я могу сказать?
МОЛЛИ: Ничего.
ДЖОН: Ну, хорошо. Ты виновата. Виновата в том, что поддерживала жизнь в человеке, который не хотел больше жить.
Входит Парис, волоча за собой скафандр.
МОЛЛИ: Филипп был поэтом, любил играть словами, порой я даже не слушала его. Тебе нечего сказать, поэтому уходи.
