Виссарион Белинский - Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь
ГОРСКИЙ (шутливо). Уж будто навсегда?.. раненько!.. Ну скажи – в чем твое горе?
МАЛЬСКИЙ. Третьеводни вы требовали от меня решительного ответа насчет моих отношений к Катерине Петровне…
ГОРСКИЙ. Да! третьеводни… но зачем же торопиться – еще будет время…
МАЛЬСКИЙ. Нет, пора положить этому конец… Будь, что будет, а я больше не в силах выносить… (Молчание). Дяденька, строго допросивши и исследовавши себя, я удостоверился совершенно, что моя любовь к Катерине Петровне – просто воспоминание детства, привычка…
ГОРСКИЙ. Худо!.. А делать нечего! Впрочем, надо ее порасспросить – если и она то же скажет, так беда не велика…
МАЛЬСКИЙ. А если она не то скажет – тогда что?
ГОРСКИЙ. Худо!.. Странное дело – только вот подумаешь, что всё пошло хорошо: тут-то откуда и ни возьмется новое горе!.. Но если она тебя любит – почему тебе не жениться на ней?
МАЛЬСКИЙ. Потому что жениться на женщине, не любя ее, – значит не уважать ее.
ГОРСКИЙ. Но ведь я говорю – в таком случае, если она любит тебя?..
МАЛЬСКИЙ. Тем больше – в таком случае надо притвориться, за нежность платить нежностью, всегда быть в принуждении… О, нет, ни за что на свете!
ГОРСКИЙ. Ты так думаешь?..
МАЛЬСКИЙ. Так, дяденька…
ГОРСКИЙ (быстро смотря ему в глаза). Да не значит ли это чего, Володя?
МАЛЬСКИЙ. Что же такое?
ГОРСКИЙ. Так. Ты не влюблен ли в другую?..
МАЛЬСКИЙ. В кого же?..
ГОРСКИЙ. А мне как знать! Я потому-то и спрашиваю, что не знаю…
МАЛЬСКИЙ. Нет, дяденька, ни в кого – будьте уверены…
ГОРСКИЙ. То-то же!.. Как же быть теперь?
МАЛЬСКИЙ. Остается одно средство: я уеду – тогда вы расспросите ее – и уведомите меня.
ГОРСКИЙ. Экое дело!.. Да – видно больше нечего делать. Покуда – быть так. Куда же ты?
МАЛЬСКИЙ. Куда глаза глядят – хотелось бы от самого себя убежать… (Уходит).
Явление XVI
ГОРСКИЙ (один).
Худо!.. А впрочем, еще отчаиваться нечего. Надо сперва порасспросить хорошенько эту ветреницу. Может быть, оно и всё к лучшему… Всё к лучшему?.. О, если б это была правда!.. Странно, радость моя прошла… мне опять грустно… какое-то беспокойство… Вот за минуту – всё казалось мне так, как быть должно… всё так хорошо… старое сердце билось такою сильною радостию… А теперь?.. Да к чему всё это, и как всё это?.. Опять всё кажется так несбыточно, неестественно… Странно… Но подождем… тс!.. Кто там?..
Явление XVII
Входит Лизанька.
ГОРСКИЙ. А, это ты, Лизанька!.. Не знаю, почему – но только твое присутствие пугает меня… Что ты еще скажешь?..
ЛИЗАНЬКА. Всё то же, что уж и сказала… Мне нетерпеливо хочется услышать ваше решение…
ГОРСКИЙ (смотря на нее с смущением и восторгом). Ангел!.. О, боже мой, боже мой!.. Не во сне ли неё это?.. Нет, Лизанька, – уйди, уйди!.. не кажись мне, пока я не скажу тебе своего решения… Твой вид смущает меня… Видишь – как я весь дрожу?.. Посуди сама – к лицу ли мне это?.. О, пощади, пощади меня!.. Когда всё обдумаю… решусь… тогда… Только тогда уж не оставляй меня ни на минуту… Не дай закрасться в душу ни одному сомнению… (Схватывая ее руку и быстро смотря ей в глаза). Знаешь ли ты, что тогда твое слово, твой взгляд, одно твое движение будет и убивать и воскрешать меня?.. Понимаешь ли ты, что такое любовь старика к молодой девушке?.. Да это для нее казнь божия?.. Выходи за молодого – то немного внимательности, немного любви – и он счастлив, спокоен… Он без ревности будет смотреть, как ты говоришь с тем, с другим, внимательна к тому, к другому… А старик – у него нечиста совесть – он никогда не забудет разницы лет…
ЛИЗАНЬКА. Полноте, полноте… Не мучьте себя такими пустыми предположениями… Нет, вы не можете быть ревнивцем… мучителем своей жены…
ГОРСКИЙ. Мучителем?.. Скажи – палачом!.. Да, палачом твоим я буду!.. Я не скажу тебе ни слова… я скрою, глубоко скрою в себе мои беспокойства, мои мучения; да разве не будут тебя мучить – мое молчание – мрачный взгляд – бледность – кровавые глаза – безумный шопот днем – безумный бред ночью?.. Знаешь ли ты, как я тебя люблю?.. (На ухо, вполголоса). Я так тебя люблю, что часто не могу разобрать, люблю или ненавижу я тебя… И это не пугает тебя?..
ЛИЗАНЬКА. А знаете ли вы, как я могу любить?.. Прошу вас только об одном: дайте пройти только первому времени смущения… дайте мне только привыкнуть к моему новому положению… А там… да неужели вы думаете, что я так бедна, что не буду в состоянии заплатить вам равною любовию?.. Не ждите от меня страсти – ревности – впалых глаз – бледного лица – нет, я неспособна ко всему этому… Но я сделаю больше: в моем веселом взоре вы будете видеть себя – и ваш взор будет спокоен и светел; в моем лице вы будете видеть не опустошения страсти, а кроткий блеск любви – и этот блеск отразится на вашем лице… Да – не страсть, не ревность, а любовь и счастие дам я вам…
ГОРСКИЙ (задыхаясь от радости и смущения). Замолчи… замолчи… твои слова обольстительны… я – я подкуплен… я изменил самому себе… я не смею верить себе… Дай мне успокоиться… собраться с мыслями… опомниться…{52} Но нет… не ты, я оставлю тебя, уйду от тебя… ты страшна мне…
ЛИЗАНЬКА. Дяденька!.. (бросается к нему в объятия: он вырывается, бежит – и, оглянувшись на нее раз, уходит в свой кабинет, а она, через противоположную дверь, в свою комнату).{53}
Действие пятое
Явление I
{54}
Иван и Хватова.
ХВАТОВА. Ну, что, голубчик Иван, не разузнал ли чего – насчет – знаешь…{55}
ИВАН. Да, кажется, дело-то ладно, матушка Матрена Карповна…
ХВАТОВА. А что, что?..
ИВАН. Машутка говорит, что, вишь, вошла невзначай в ее спальню, а она, матушка моя, не заприметила ее, да и говорит, то есть, про себя: «Выйду так выйду – он-де не стар»…
ХВАТОВА. Да о ком же это?
ИВАН. А бог ее знает – должно быть, о Платоне Васильиче…
ХВАТОВА. Да как же это? О Платошеньке нечего и говорить – ему всего двадцать восемь лет.{56}
ИВАН. Да, человек молодой – и всем взял – поведенция молодецкая, военная… А другое слово – уж не о Федоре ли Кузмиче? Да он уже и старенек – и вдовец – и дети есть…
ХВАТОВА. Ну, дай бог, дай бог! Мне, конечно, хотелось – да если божьей воли нет – так дай бог другим счастья. Я ведь не о себе хлопотала, я больше всё для их же счастия…
ИВАН. Вестимо, матушка Матрена Карповна, что и говорить.
ХВАТОВА. Стало быть, Катерина-то Петровна уж наверное выйдет за Владимира Дмитрича?..
ИВАН. Ну – бог весть. У них что-то неладно – он и уехать сбирается.
ХВАТОВА. По какой же причине?
ИВАН. Да хорошенько не знаю, а надо думать, что с ней-то, то есть, с барышнею-то, у него неладно… (Уходит).
Явление II
ХВАТОВА (одна).
От этого дурака толку большого не добьешься… Промахнулась я… Трудно поверить, чтоб она вышла за Бражкина; да и то сказать – триста душ да тысяч двадцать чистоганом денег. Дура была бы, коли б не пошла… Теперь один надежда – на ту… Ох, дети! дети!.. Дороги вы материнскому сердцу!.. Да где их чорт таскает!.. А! вон дура-то идет.
Явление III
Входит Анна Васильевна (с цветами на голове и на груди).
ХВАТОВА. Где ты шаталась?
АННА ВАСИЛЬЕВНА (грубо). Где!.. Гуляла в саду, в роще, по реке…
ХВАТОВА. А узнала ли что?
АННА ВАСИЛЬЕВНА. Куда – узнать! Я было вчера и так и сяк с Катериной Петровной – а она то побежит, то запоет, то заговорит совсем о другом.
ХВАТОВА. У! дура набитая! Вот дал бог деток!.. О себе не могут постараться!.. Ты бейся для них из последних сил, а они только зевают да мух считают…
АННА ВАСИЛЬЕВНА. Да что ж делать, когда нельзя!.. Вы только ругаться да драться – в самом деле!..
ХВАТОВА. Ты готова матери-то глаза выцарапать – хорошо, что я еще и сама когтиста и зубаста – небось, как раз уйму… Нельзя! нельзя! А мне так, видно, можно?.. Вчера с четверть часа стояла за дверьми на цыпочках, скорчившись… страх такой – того и гляди кто застанет… А вы так ничего не можете… Вчера тот болван так и хлопнулся на колени, а сказать умненько, как я учила, ничего не мог… А еще военный!.. А ты только наколешь себе цветов на голову да на грудь, как принцесса какая, – а дела сделать не умеешь. А пора бы подумать – ведь тебе двадцать девять лет…
АННА ВАСИЛЬЕВНА. Да Владимир Дмитрич…
ХВАТОВА. О брате-то старайся, дура набитая! Куда тебе думать о Владимире Дмитриче: этот гордец и не смотрит на тебя… Кабы умна была, так около Бражкина-то хлопотала бы…
АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, уж старый чорт!..
ХВАТОВА. А ты молода?.. Вишь, нещечко какое, чорт бы тебя побрал… Туда же суется…
АННА ВАСИЛЬЕВНА. Да что же вы больно сердитесь – желчь испортите!
ХВАТОВА. Да с вами, с дураками, испортишь поневоле. И так промаха дала. Знаешь ли ты, на ком женится старый-то чорт?.. На Лизавете!.. Да!..
АННА ВАСИЛЬЕВНА. И она идет за него?
