Александр Островский. - Последняя жертва

Молодой. Так мы сядем. Подождать, что ли?

Дульчин. Садитесь! Уж я сказал, что приду.

Салай Салтаныч. Проиграть можно, выиграть нельзя. Какая игра! (Пожимает плечами и уходит).

Средний. Да что ж, не в ноги ему кланяться. Пойдемте, четвертого найдем.

Старый (Дульчину). Мы вас подождем. Мне-то вот уж и не надо бы играть, не надо бы. Проиграю наверное, уж я это знаю: быть бычку на веревочке.

Дульчин. Почему же?

Старый. Примета есть, сон нехороший видел. Приходите.

Три приятеля уходят в клуб.

Дульчин (Ирине). Извините, я должен буду вас оставить.

Ирина (пожимая плечами). Играть! Неужели игра может занимать вас?

Дульчин. Жизнь наша такая скучная, такая пошлая, а карты производят некоторое волнение; я эти ощущения люблю.

Ирина. Какие это ощущения!… (Потупясь.) Разве нет ощущений, которые гораздо приятнее. (Быстро.) Так вот проиграете же за это.

Дульчин. За что же за это?

Ирина. Что меня оставляете. А во-вторых, кто в любви счастлив, тот в картах несчастлив. (Отходит.)

Глафира Фирсовна. А ты слушай да на ус мотай.

Глафира Фирсовна и Ирина уходят налево.

Дергачев. Ты опять играть? Ох, не советую, Вадим, не советую.

Дульчин. Поди ты прочь! Я люблю игру, вот и все. Мне теперь нужно играть и рисковать… может быть, я и выиграю. Где же я возьму денег? Ты, что ли, мне дашь?

Дергачев. Ну, как знаешь, как знаешь. Конечно, нужно рисковать: ты прав. Вадим, нет ли у тебя двух рублей серебром?

Дульчин. Ты вот только с советами лезешь да денег просишь! И нашел время просить. Я иду играть, а он денег просит.

Дергачев. Здесь нельзя без издержек, а ведь я езжу только для тебя.

Дульчин. Да зачем ты мне?

Дергачев. Ну, все-таки… я хоть посижу подле тебя для счастья… это иногда много значит.

Дульчин и Дергачев уходят в клуб. Прилив публики из клуба.

На авансцену выходят разносчик вестей, москвич и иногородный.

Наблюдатель, разносчик вестей, иногородный, москвич, публика.

Разносчик вестей. Слышали? Здесь две компании кутить собираются!

Наблюдатель. На здоровье.

Разносчик вестей. После в Стрельну поедут, вот бы примазаться.

Наблюдатель. Надо знать, на какие деньги кутят.

Разносчик вестей. Да разве не все равно?

Наблюдатель. Нет, не все равно, деньги разные бывают. Прежде покутить любо было. Прежде деньги были веселые, хорошие такие, барские. Где, бывало, кутят, где бросают деньги, туда иди смело. Так и знаешь, что компания хорошая, люди честные, доверчивые, великодушные, бесхитростные, как птицы небесные, которые ни сеют, ни жнут, ни в житницы собирают.

Иногородный. А если ни сеют, ни жнут, откуда же у них деньги были?

Наблюдатель. Деньги им обязаны были доставлять те, которые и сеют, и жнут, и в житницы собирают.

Иногородный. Все это вы верно говорите, вот как есть.

Наблюдатель. А теперь, где кутят, там по большей части дело не совсем чисто; а иногда и прокурорский надзор, того гляди, себе занятие найдет.

Разносчик вестей. Да ведь такую компанию сразу заметишь.

Наблюдатель. Не заметите, мы плохие физиономисты. Читают в газетах: такой-то уличен в подделке векселей, такой-то скрылся, а в кассе недочету тысяч двести; такой-то застрелился… Кто прежде всего удивляется? Знакомые, помилуйте, говорят, я вчера с ним, ужинал, а я играл в преферанс по две копейки. А я ездил с ним за город, и ничего не было заметно. Нет, пока физиономика не сделалась точной наукой, от таких компаний лучше подальше.

Разносчик вестей. Вы скептик, вы мизантроп, с вами разговаривать нельзя, вам лечиться нужно.

За сценой туш. Публика и разносчик вестей уходят в клуб.

Иногородный (наблюдателю). Наша компания не опасная-с, не угодно ли?

Наблюдатель. Не угодно.

Иногородный. Опять-таки не угодно-с?

Наблюдатель. Опять-таки.

Москвич (иногородному). Нет, уж теперь позвольте и мне. Пора и честь знать.

Иногородный. На все ваша воля! Слова не услышите. Я и угощать люблю, и от угощенья никогда не бегаю.

Москвич. Опять туда же? К источнику, в буфет?

Иногородный. Да помилуйте, место какое! Кажется, кабы не жена да не торговля, жить бы туда переехал.

Москвич и иногородный уходят. Слева входят Флор Федулыч и Салай Салтаныч.

Наблюдатель, Флор Федулыч, Салай Салтаныч.

Салай Салтаныч. Редко ездишь, Флор Федулыч. Зачем приехал?

Флор Федулыч. Погулять, Салай Салтаныч, погулять.

Салай Салтаныч. Гуляй, гуляй. С внучкой вместе приехал?

Флор Федулыч. Нет, один-с, она с отцом. Я, Салай Салтаныч, вольная птица, как и вы-с, то есть как ты. Кто же вам «вы» говорит.

Салай Салтаныч. Все равно, и мы так говорим. Хорошая девушка.

Флор Федулыч. Не дурна-с.

Салай Салтаныч. Надо жених искать, надо замуж отдать, самый пора.

Флор Федулыч. Отдадим, Салай Салтаныч, не беспокойся.

Салай Салтаныч. Хороший жених, много деньги надо.

Флор Федулыч. Наше дело; у тебя занимать не станем.

Салай Салтаныч. Зачем тебе занимать, свои деньги есть.

Флор Федулыч. Хочу подумать об этом; дело не чужое-с.

Салай Салтаныч. Много дашь?

Флор Федулыч. Не обижу.

Салай Салганыч. И сто тысяч дашь – не обидишь, и пять тысяч дашь – не обидишь. Деньги какая обида!

Флор Федулыч. Глядя по жениху, и деньги будут.

Салай Салтаныч. Что скрываешь? Зачем скрывать?

Флор Федулыч. Ведь не ты женишься. Да за тебя и не отдадим, очень нам нужно азиатцев-то разводить. Ничего не даю, ничего-с.

Салай Салтаныч. Шутишь, шутишь. Есть благородные женихи.

Флор Федулыч. А с благородными благородный и разговор будет, а с тобой, Салай Салтаныч, мы этот разговор кончим.

Салай Салтаныч. Водка пил?

Флор Федулыч. Нет еще, своего часу дожидаюсь.

Салай Салтаныч. Пойдем балык есть, с Дону пришел.

Флор Федулыч и Салай Салтаныч уходят. Из клуба выходят Дульчин и Дергачев.

Наблюдатель, Дульчин и Дергачев.

Дульчин. Вот так ловко! В десять минут!… Не томили долго.

Дергачев. Я тебе говорил!

Дульчин. Убирайся! Ну, музыка, нечего сказать! И какой разговор невинный: у того зубы болят, охает, на свет не глядит… тот приметам верит, дурной сон видел; третий на свидание торопится: «Мне, говорит, некогда; пожалуйста, господа, не задерживайте!…» Чиста работа!

Дергачев. Каково было мне смотреть, как ты деньги отдавал.

Дульчин. Ну, кончено дело! Об себе я не тужу, я пустой человек, и жалеть меня нечего. Мне жаль Юлию… ты ее успокой.

Дергачев. Зачем ее успокоивать.

Дульчин. Вот что: ты ночуешь, конечно, у меня?

Дергачев. Пожалуй.

Дульчин. Напьемся завтра кофейку, потом заряжу я револьвер…

Дергачев. Полно, что ты!

Дульчин. Что ж, в яму садиться? А после ямы что? Ведь я жил, жил барски, ни в чем себе не отказывал, каждая прихоть моя исполнялась. Ведь мне ходить по Москве пешком в узеньких, коротеньких брючках да в твиновом пальто с разноцветными рукавами – это хуже смерти. Я – не ты, пойми! Я рубли-то выпрашивать не умею.

Дергачев. За что ж ты меня обижаешь? Я тебе преданный человек.

Дульчин. Что мне в твоей преданности! гроша она не стоит медного, а мне нужны тысячи: где я их возьму? Сегодня последний день моей веселой жизни. Прокутим остальные деньги, поедем отсюда куда-нибудь, мне здесь все надоело, все противно.

Входит Салай Салтаныч.

Наблюдатель, Дульчин, Дергачев, Салай Салтаныч.

Салай Салтаныч (Дульчину). Проиграл?

Дульчин. Проиграл.

Салай Салтаныч. Пустой ты человек, пустой ты человек.

Дульчин. Ну, пожалуйста, ты не очень, я не люблю.

Салай Салтаныч. Пустой ты человек, дрянь.