Август Стриндберг - Фрекен Жюли
Фрекен. Значит, разбирает Он все-таки, кто же последний?
Кристина. …и легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное[27]! Вот как, фрекен Жюли! А я покамест пойду – одна – да скажу конюху, чтобы не давал лошадей, если кто захочет куда ехать, покуда граф не вернулся! Адье! (Уходит.)
Жан. О, черт! И все из-за чижика!
Фрекен (вяло). Чижика оставьте. Видите вы какой-нибудь выход, предполагаете какой-то конец?
Жан (подумав). Нет!
Фрекен. Что сделали бы вы на моем месте?
Жан. На вашем? Постойте. Графского рода, женщина, и… падшая. Не знаю. Хотя… Знаю!
Фрекен (берет бритву, делает соответствующий жест). Вот эдак?
Жан. Да! То есть я бы лично не стал этого делать. Заметьте. И тут вся разница!
Фрекен. Оттого что вы мужчина, а я женщина? В чем же разница?
Жан. Та и разница, какая… вообще между мужчиной и женщиной.
Фрекен (с бритвой в руке). Хотела бы! Но не могу! И отец не мог, когда ему нужно это было.
Жан. Нет, не нужно ему это было! Ему нужно было сперва отомстить!
Фрекен. А теперь мать снова мстит. Через меня.
Жан. Разве вы не любили отца, фрекен Жюли?
Фрекен. О, безмерно, но я ведь и ненавидела его! Конечно, ненавидела, сама того не сознавая! Это же он воспитал меня в презрении к моему полу, вырастил полуженщиной-полумужчиной! Чья вина в том, что со мной случилось? Отца, матери, моя собственная! Моя собственная? Но у меня нет ничего своего! Ни единой мысли, которую я бы не взяла у отца, ни единого чувства, которое бы не перешло ко мне от матери, ну а эту последнюю блажь – что все люди равны – я взяла у него, у жениха, и за это я называю его мерзавцем! О какой же собственной вине может идти речь? Сваливать грех на Христа, как вот Кристина, – нет, для этого я чересчур горда и чересчур умна – спасибо отцовским наставлениям… А насчет того, что богатому не попасть в Царствие Небесное – так это ложь, и, во всяком случае, уж Кристина-то сама, у которой деньги есть в банке, туда не попадет! Кто же виноват? Ах, да не все ль равно! Мне одной отвечать и за грех и за последствия…
Жан. Да, но…
Резко звонят дважды. Фрекен вздрагивает. Жан надевает ливрею.
Граф! А вдруг Кристина… (Идет к разговорной трубе, слушает.)
Фрекен. Он уже видел свое бюро?
Жан. Это Жан! Господин граф! (Слушает; зрителю не слышно слов графа.) Да, ваше сиятельство! (Слушает.) Да, ваше сиятельство! Сию минуту. (Слушает.) Хорошо-с, ваше сиятельство! (Слушает.) Да-с! Через полчаса!
Фрекен (в тревоге). Что он говорит? Господи Иисусе, что он говорит?
Жан. Желает кофе и сапоги через полчаса.
Фрекен. Значит, через полчаса! Ах, как я устала. Ничего не могу – не могу каяться, не могу бежать, оставаться, жить не могу, не могу умереть! Помогите же мне! Приказывайте, и я буду слушаться, как собака. Окажите мне последнюю услугу, спасите мою честь, спасите его имя! Вы же знаете, чего мне надо хотеть, да я не хочу… Сами этого пожелайте и прикажите мне исполнить!
Жан. Не знаю… нет, теперь уж я тоже не могу… не понимаю… Будто из-за этой ливреи я сразу… я не могу вам приказывать… вот граф поговорил со мною, и я… трудно объяснить… никуда не денешься от своего рабства! Наверно, если бы граф сейчас спустился… и приказал мне перерезать собственную глотку, я бы сразу послушался.
Фрекен. Так вообразите ж себя на его месте, а меня на вашем! Вы давеча так славно играли роль, когда стояли передо мною на коленях – изображали рыцаря… или – видели вы когда-нибудь в театре гипнотизера?
Жан утвердительно кивает головой.
Он говорит медиуму: возьми метлу – и тот берет; он говорит – мети, и тот метет…
Жан. Но он же сперва усыпить его должен!
Фрекен (с восторгом). Я сплю уже! Вся комната будто в дыму, вы – будто печь железная… как кто-то длинный, черный, в цилиндре… и глаза ваши сверкают, как угли, когда угасает пламя, и лицо – будто белая кучка золы. (Солнечный луч падает на Жана.) Как тепло, как хорошо (потирает руки, словно греет у огня) и как светло… и покойно!
Жан (подает ей бритву). Вот метла! Пока не стемнело… идите на гумно и… (Шепчет ей на ухо.)
Фрекен (очнувшись). Благодарю! Скоро я отдохну! Только скажи… что и первые тоже сподобятся милости Божьей. Скажи, даже если сам не веришь.
Жан. Первые? Нет, не могу! Хотя постойте… Фрекен Жюли… вот! Вы уже не среди первых… вы среди последних!
Фрекен. Правда. Я среди самых последних. Самая последняя! О! Но я уже не могу уйти. Еще раз вели мне уйти!
Жан. Но теперь я тоже не могу! Не могу!
Фрекен. И первые станут последними!
Жан. Не думайте, не надо! Вы всю силу у меня отнимаете, я делаюсь трусом… Что это? Мне показалось – звонок! Сейчас заткнуть его! Надо же – так дрожать, так бояться звонка! Но это не просто звонок… кто-то же звонит в него, чья-то рука его дергает… и что-то же дергает эту руку – да заткните же уши, заткните уши! Ох, как он его дергает! И будет звонить, пока не добьется ответа – но поздно! Ленсман придет, и… вот.
Раздается два резких звонка. Жан вздрагивает, распрямляется.
Ужасно! Но другого выхода нет! Ступайте!
Фрекен решительно выходит за дверь.
Комментарии
Предисловие к «Фрекен Жюли»
Предисловие к «Фрекен Жюли» было написано в 1888 году и пользовалось не меньшей известностью, чем сама пьеса. Это своего рода программное выступление Стриндберга-драматурга. В нем обосновываются принципы новой драмы – требование абсолютной «натуральности», правдивости во всем, что касается ее содержания и сценического воплощения. Называя свою драму натуралистической, Стриндберг, однако, не считает себя учеником Золя, с его теорией биологического детерминизма. Его понимание натурализма тесно связано с эстетической теорией датского критика Г. Брандеса (1842–1927), для которого натурализм, по его словам, – «понятие исключительно широкое, охватывающее все, от высочайшей духовности до низкой правды жизни», и ограниченное лишь тем, что «его отправная точка находится в пределах всеобщей природы («Alnaturen»), а не в догматическом сверхъестественном». Основной задачей драматурга Стриндберг, вслед за Г. Брандесом, считает верность изображения действительной жизни и ставит себе в заслугу многообразие мотивировок сценических характеров, что, на его взгляд, соответствует духу времени. По своей значимости «Предисловие к «Фрекен Жюли» сопоставимо лишь со статьей «О современной драме и современном театре» (1889) и с «Открытыми письмами Интимному театру».
Перевод статьи на русский язык осуществлен по изданию: August Strindbergs Samlade Verk. В. 27. Stockholm, 1984.
Фрекен жюли
Fröken Julie
Драма «Фрекен Жюли» была написана в 1888 году в Дании, где Стриндберг находился с 1887 года, стремясь основать свой собственный «экспериментальный» театр, который бы позволил порвать с театральной рутиной. Стриндберг заранее позаботился о его репертуаре, создав драмы «Отец» и «Фрекен Жюли». Однако в 1880-е годы никто из крупных театральных деятелей не решался сотрудничать с возмутителем общественного спокойствия. Премьера пьесы «Отец» 12 января 1888 года в стокгольмском Новом театре закончилась скандалом: часть зрительниц во время представления в знак протеста покинули зал.
Свою новую пьесу Стриндберг отослал издателю К. О. Боньеру, который, однако, отказался ее публиковать. Признавая в письме несомненные достоинства Стриндберга как драматурга, он тем не менее отмечал, что новая пьеса «слишком смелая и слишком натуралистическая». Натуралистической эту пьесу, как и пьесу «Отец», современники считали потому, что здесь была затронута интимная, физиологическая сторона отношений между мужчиной и женщиной. Единственное представление «Фрекен Жюли» состоялось 14 марта 1889 года в помещении Студенческого союза в Копенгагене. Главную роль исполняла жена Стриндберга Сири фон Эссен. Постановка была неудачной: оказались нарушены многие из требований самого Стриндберга. Исполнители главных ролей, как свидетельствовала датская пресса, играли вяло и мелодраматично. В Швеции драма «Фрекен Жюли» на долгие годы была запрещена цензурой. Лишь с 1906 года ее начали с успехом ставить на сценах стокгольмских театров.
Текст пьесы до последних лет печатался по изданию, искалеченному цензурой. Оригинальный текст был восстановлен по рукописному авторскому экземпляру и опубликован в Полном собрании сочинений А. Стриндберга (August Strindbergs Samlade Verk. В. 27. Stockholm, 1984).
Перевод пьесы на русский язык выполнен по данному изданию.
