Уильям Шекспир - Сон в летнюю ночь

Девицу же звать Фисбою прекрасной.

В известке с глиной человек — Стена,

Любовников жестокая преграда:

Сквозь щель ее шептаться (вот она!)

Бедняжечкам — и то уже отрада.

Вот этот малый — Лунный Свет; при нем —

Терновый Куст, фонарик и собака,

Чета влюбленных виделась тайком

В лучах луны, сияющей средь мрака.

Зверь, Львом рекомый, что наводит страх,

Завидел Фисбу, что спешила к другу.

Он напугал ее — и вот с испугу

Красавица бежала впопыхах,

Свой плащ при этом уронив, к несчастью.

Лев вмиг его порвал кровавой пастью.

Тут появился, строен и высок,

Пирам. Узрел в крови он плащ девицы

И сразу острый в грудь вонзил клинок.

Тем временем, под сенью шелковицы,

Узрев, что мертвый друг ее лежал,

Вонзила Фисба в грудь свою кинжал.

Подробно вам доскажут остальное

Луна, Стена, Лев и влюбленных двое".

Пролог, Пирам, Фисба, Лев и Лунный Свет уходят.

Интересно, заговорит ли и Лев?

В этом ничего не будет удивительного, отчего бы и не поговорить Льву, когда столько ослов разговаривают?

"В сей интермедье решено так было,

Что Стену я представлю, медник Рыло.

Стена такая я, что есть во мне

Дыра, иль щель, иль трещина в стене.

Влюбленные не раз сквозь эту щелку

Все про любовь шептались втихомолку.

Известка с глиной, с камешком должна

Вам показать, что я и есть Стена.

А вот и щель — направо и налево:

Шептаться будут здесь Пирам и дева".

Можно ли требовать, чтобы известь и глина говорили лучше?

Государь, это положительно самая остроумная стена, какую мне приходилось слышать.

Входит Пирам.

Тише! Пирам подходит к стене.

"О ночи тьма! Ночь, что как мрак черна!

Ночь, что везде, где дня уж больше нет!

О ночь, о ночь! Увы, увы, увы!

Боюсь, забыла Фисба свой обет!

А ты, Стена, любезная Стена,

Отцов-врагов делящая владенья, —

Пусть станет мне хоть щель в тебе видна

Для моего предмета лицезренья.

Стена растопыривает пальцы.

Пошли тебе Юпитер благодать!

Но ах, увы! — что вижу я сквозь Стену?

Стена-злодейка, девы не видать!

Будь проклята, Стена, ты за измену!"

По-моему, Стена тоже должна напугаться, раз она обладает всеми чувствами.

Никак это не возможно, ваша светлость: «за измену» — это реплика для Фисбы: она теперь должна войти, а мне надо ее заметить сквозь стену. Вы увидите, что все будет точка в точку, как я сказал. А вот и она идет.

"Не ты ль, Стена, внимала вопль печали,

Что от меня отторжен мой Пирам?

Вишневые уста мои лобзали

Твою известку с глиной пополам".

"Я вижу голос; дай взгляну я в щелку.

Услышу ль Фисбы я прекрасный лик?

О Фисба!"

"Ты ли к щелке там приник?

Я думаю…"

"Что думаешь без толку?

Я, как Лимандр51, не ведаю измены".

«И я, пока жива, верней Елены»52.

"Шафал Прокрусу53 так не обожал".

«И я верна не меньше, чем Шафал».

«Целуй сквозь щель: уста твои так сладки».

«Целую не уста — дыру в стене!»

«К гробнице Ниньевой придешь ко мне?»

«Хоть умереть, приду я без оглядки!»

Пирам и Фисба уходят.

"Тут роль свою закончила Стена,

И может хоть совсем уйти она".

(Уходит.)

Вот и нет больше преграды между соседями.

Это неизбежно, государь, если стены имеют уши и подслушивают без разрешения.

Я никогда ничего глупее не слыхала!

Лучшие пьесы такого рода — и то только тени; а худшие не будут слишком плохи, если воображение поможет им.

Но это должно сделать наше воображение, а не их.

Если мы будем воображать о них не меньше того, что они сами о себе воображают, они могут представиться отличными людьми. А вот идут два благородных зверя: Луна и Лев.

Входят Лев и Лунный Свет.

"Сударыни, в ком нежных чувств излишек

Пугается при виде малых мышек,

Боюсь, чтоб вы не начали кричать,

Коль будет грозный лев при вас рычать.

Но я не лев и не его подруга;

Я лишь столяр; не надобно испуга.

Когда б, как лев, забрался я сюда,

Ведь мне была бы самому беда".

Какое кроткое животное и какое рассудительное!

Самое милое животное, государь, какое я видел.

Этот лев по храбрости — настоящая лисица.

Верно, а по благоразумию — настоящий гусь.

Не совсем так, государь, потому что его храбрость не пересиливает его благоразумия, а лисица всегда пересилит гуся.

Во всяком случае, его благоразумие не пересилит его храбрости, потому что гусь никогда не пересилит лисицы. Однако предоставим его собственному его благоразумию и послушаем, что скажет Луна.

"Двурогую луну фонарь являет сей,

А я — тот человек, что обитает в ней"54.

Вот тут самая большая ошибка: человека надо было поместить в фонаре; какой же он иначе человек на луне?

Он не решился туда влезть из-за свечки: смотрите, как она нагорела.

Мне надоела эта луна; пора бы ей перемениться!

Судя по слабому пламени ее разума, она уже на ущербе; но из любезности нам надо дождаться.

Продолжай, Луна.

Все, что я должен сказать, это вот что только объяснить вам, что фонарь — это луна, а я — человек на луне; этот терновый куст — мой терновый куст, а эта собака — моя собака.

Собственно, все это должно бы было находиться в фонаре: ведь это все на луне. Но тише: вот идет Фисба.

Входит Фисба.

«Вот Нина старого гробница. Где ж мой милый?…»

(рычит)

«У-у-у!…»

Фисба убегает.

Отлично рычишь, Лев!

Отлично светишь, Луна! Право, Луна светит очень мило!

Лев разрывает плащ Фисбы и убегает.

Отлично разодрал, Лев!

Тут является Пирам…

И Лев исчезает.

Входит Пирам.

"Благодарю, Луна, за солнечны лучи,

За то, что ярко так сияешь ты в ночи.

Твой свет мерцающий, златой, лазурно-ясный

Поможет Фисбы мне увидеть лик прекрасный.

Но страх какой!

О рыцарь, стой!

Разит судьбина злая.

Темно в очах…

Возможно ль? Ах!

Друг, дева дорогая!

Твой плащ в крови! Беда!

О фурии, сюда!

Вы, парки, приходите

Разрезать жизни нити,

Ты, злобный рок, спеши:

Рази, грози, убей, добей,

Кончай и сокруши!"

Такое отчаяние и смерть милого друга, право, могут опечалить.

Клянусь душой, мне жаль этого человека.

"Зачем, Природа, жизнь даруешь львам,